— А никто и не узнал, княже, — тихо улыбнулась Изяслава. — Я говорю о слугах, волхвы-то, конечно, прознали сразу. Хотели было возмутить народ, — хорошо, господине Конхобар отговорил их. А потом сам…
Девушка всхлипнула.
— Ну-ну, Изяслава, не плачь. — Поднявшись с кресла, Хельги обнял девчонку за плечи. — Лучше поведай мне о гибели деда твоего, боярина Всетислава.
— А чего говорить? — вытерев глаза, вздохнула Изяслава. — Все уж знают. Дед подозрительный был, никого на двор не пускал, особенно в последнее время, только вот Ирландца… А тот тоже его настраивал, мол, времена неспокойные, даже стражу помог увеличить, самолично каждого воина проверял… И вот… Остальное ты, думаю, знаешь. Я-то при том не присутствовала, так что не могу сказать, как в точности все было. Дед прихворнул сильно, хотел даже бабок позвать, заговоруний. Высох весь, изжелтел. Видно, немного ему и оставалось. А в тот день сначала Ирландец приехал, зашел к деду, да почти сразу и вышел. Вскочил на коня, шепнул что-то стражу, которого сам и нанимал. Тот и побежал в хоромы, видали, как на крыльце еще стрелу вытащил, сунулся в горницу, да бежать… Потом уж навалились слуги.
Хельги прошелся по горнице. Странная история. Какая-то несуразная. Ну зачем было Ирландцу подсылать убийцу? Сам мог бы пырнуть старика ножом да спокойно уехать с усадьбы… Зачем вся эта суета с воином, со стрелою? Как-то уж слишком громоздко, не в стиле Ирландца… если, правда, ему это зачем-то не было нужно. Только вот зачем? Узнать… так, может, и понятнее станет все поведение Конхобара, более чем странное. Хотя, конечно, если исходить из того, что Ирландец и в самом деле возглавил заговор, действовал он вполне логично — ведь главным противником заговорщиков был именно Всетислав. Логично было бы вывести старого боярина из игры. Да… Но зачем так громоздко?
Поехать на усадьбу к Ирландцу? Ее еще, кажется, не успели разграбить?
— Успели уже, — улыбнулась Изяслава. — Слуги говорят, вчера еще грабили. Как и дома волхвов — Малибора с Карманой. — Девушка передернула плечами. — Как вспомню тот погребальный костер… Если б не ты, княже…
Она снова всхлипнула. Хельги подошел и ласково погладил девчонку по голове. Та подняла глаза… и вдруг жарко поцеловала князя в губы.
— Я теперь верю только тебе, — прошептала боярышня, расстегивая фибулы синего варяжского — по последней моде — сарафана. Прошуршав, упал к ногам сарафан, Изяслава быстро стянула через голову рубаху. Стройное, тело ее уже стало куда более женственным, нежели прежде, девушка заневестилась, заматерела, заметно округлились бедра, налилась любовным соком грудь. Хельги погладил рукой шелковистую кожу, чувствуя на своих плечах девичьи пальцы.
— Возьми меня, княже…
Усадьба Конхобара Ирландца, как и следовало ожидать, была разграблена и сожжена. На просторном, окруженном высоким частоколом дворе еще дымились бревна. Сломанные ворота валялись прямо на земле, от разрушенного амбара тянулась просыпанная полоска муки. Белая по зеленовато-желтой вытоптанной траве. Спешившись, Хельги кивнул гридям.
— Выясните, не остались ли в живых управитель и слуги.
Через некоторое время воины приволокли растрепанного старика.
— Рядович местный, в бане прятался.
Хельги грозно сдвинул брови.
— А-а-а! Служил предателю Конхобару?
— Да все по хозяйству больше, — испуганно пролепетал старик.
— Рассказывай! — Князь присел на обгоревшее бревно.
— Что рассказывать, господине?
— Все? Чем занимался твой хозяин в последнее время?
— Не ведаю я его дела, господине! — Рядович бухнулся в ноги. — Я ж все тут, на усадьбе. В амбарах учет, заказ какой мастерам в городе…
— Ну-ну… — подбодрил старика князь. — Какие там у вас заказы были?
— Да все больше на бревна — еще один амбар строить, да на кожи, да на мед, — старательно припоминая, перечислял рядович. — А вот в самый последний день — горшечнику… Да, велел горшечника сюда вызвать. Я еще думаю — зачем? Горшков, что ль, у нас мало?
Хельги встрепенулся.
— Горшечнику? А кому именно?
— Зваримогу, что живет на…
Князь мигнул гридям.
— Доставить этого Зваримога немедля. Старика возьмите с собой — дорогу укажет.
Горшечник Зваримог — дородный рыжий мужик с крупными узловатыми руками — факт заказа не отрицал.
— Да, — услыхав вопрос, кивнул он. — Было такое дело, заказал господин Конхобар кувшинцы… Не совсем обычные такие кувшинцы. С горлом дюже широким…
— Так ты их сделал?
— Не успел еще… Господин все наказывал, дескать, потолще делай да как следует обожги, везти, мол, на возу по колдобинам.
— А куда именно везти, не сказал?
— Сказывал шутя, да я позабыл. В урочище какое-то. То ли в Черный мох, то ли в Черный лес… О! Говорил, там еще капище старое.
— Капище, урочище, кувшины с широким горлом… — задумчиво произнес князь. — С широким — это с каким?
— Во! — Горшечник показал руками. — Шутил господин — мол, чтоб детская голова пролезла.
— Да, есть такое урочище — Черный мох, и старое капище там как раз рядом, — Еффинда, вдова Рюрика и родная сестра Хельги, утвердительно качнула головой в повязанном по-вдовьи платке, обильно расшитом речным жемчугом. Она так и жила здесь, в Городище, на правом берегу Волхова и, кажется, ничуть не сожалела о кончине мужа. Занималась усадьбой, угодьями, при том проявляя недюжинную хозяйственную сметку, растила детей, дочек, родившийся в прошлом году сын, нареченный Ингварем, помер во младенчестве, как бывало в ту суровую пору.
— Помер, говоришь? — Хельги вздохнул. — Жаль племянника. А дочки как?
— Да сам видишь — хохотушки! — Еффинда довольно улыбнулась. — Заневестились все, скоро замуж выдавать. Нет ли у тебя кого на примете?
— Найдем, — пообещал князь. — Так ты говоришь, знаешь, где урочище-то?
— Знаю. Дам провожатых, покажут.
Простившись с сестрой, Хельги вышел на крыльцо. Вечерело. Кругом было тихо, лишь, скашивая траву, изредка перекрикивались на лугу, за стенами градца, смерды да неподалеку в лесу куковала кукушка. За дальними, покрытыми густым лесом сопками, за серо-голубой гладью Волхова садилось багряное солнце.
— Ишь, как кровавится. — Варяжский купец Гнорр Ворон подергал себя за левый ус — показалось вдруг, кричит кто-то в трюме. Прислушался — точно показалось. После того как отрезали голову самому младшему из невольников, остальные попритихли. А того, кого пришлось убить, было не жаль. Не товар — дрянь: мелкий, крикливый, сопленосый, да и заболел к тому же… Пройдя на корму, купец укрылся в небольшом шатре, велев слуге принести недавно купленной на новгородском торгу браги. Хлебнув, задумался. Нет, неспроста Хельги – конунг интересуется невольниками, неспроста. Хорошо хоть предупредил об этом Стемид. Да и гребцы говорили — шлялись у варяжских ладей двое парней, все про то же расспрашивали, про «живой» товар. На торговцев, говорят, не похожи. Вот и думай — может, то люди конунга, соглядатаи? А чего это Хельги – конунг интересуется чужим товаром? Уж не хочет ли наложить на него лапу? Может, стоит избавиться от рабов как можно раньше, не везти до Ладоги? Эх, не продешевить бы! А держать невольников и дальше — страшно. Уж больно не нравился Гнорру тот интерес, который проявил к «живому товару» киевский князь Олег — Хельги – конунг. Подумал-подумал Ворон, попил бражки — ничего, вкусна, забориста, — да и подозвал приказчиков;
— Завтра с утра вызнайте у торговых, не купит ли кто рабов. Да только в тайности все обделайте. Впрочем, не мне вас учить.
— Сделаем, как велишь, хозяин.
Один из приказчиков покашлял в кулак.
— Хочешь что-то сказать, Рулав?
— Напомнить, хозяин. — Рулав осклабился. — Тот бонд, что подходил к нам в Скирингсалле при отплытии…
— А, — ухмыльнулся Гнорр Ворон. — Знакомец мой, Скъольд Альфсен. Не забыл, не забыл я его просьбишку… Хотя хорошо, что напомнил, Рулав.
— Как ты и просил, хозяин.
Поклонившись, приказчики вышли. Слышно было, как они вполголоса переговаривались между собой, спорили, с какого конца завтра обходить торжище. Ворон допил брагу и потеребил ус. Честно сказать, о просьбе знакомца своего, Скъольда, он давно позабыл. А ведь тот и просил-то всего ничего — узнать о судьбе родственника своего, Лейва по прозвищу Копытная Лужа, направившегося с товаром в Гардар и пропавшего — ни слуху ни духу. Ежели просто сгинул — одно дело, бывает. А вдруг как и не сгинул — товар продал, выручку себе забрал да живет-поживает? На этот счет были, конечно, у Скъольда задумки, да он ими с Вороном не делился, только просил вот узнать. Ладно, заявится еще Стемид — так и спросим. Может, хоть тот чего знает? А не знает, так и ладно, все одно со Скъольда ничего не обломится — скупердяй страшный.
Стемид заявился утром, по пути с торга. Просто так зашел, поболтать, закрепить, так сказать, взаимовыгодную дружбу. Заодно успокоил — никаких действий в отношении чужого товара не собирается пока предпринимать Хельги – конунг, потому как уезжает в какое-то урочище, то ли Черный мох, то ли Черный лес, — старый слуга княгини Еффинды, с которым на эту тему трепался Стемид, не знал точно, как зовется урочище. Впрочем, Стемид и не расспрашивал — оно ему надо? Главное, князя какое-то время здесь не будет и части дружины тоже.
Стемид заявился утром, по пути с торга. Просто так зашел, поболтать, закрепить, так сказать, взаимовыгодную дружбу. Заодно успокоил — никаких действий в отношении чужого товара не собирается пока предпринимать Хельги – конунг, потому как уезжает в какое-то урочище, то ли Черный мох, то ли Черный лес, — старый слуга княгини Еффинды, с которым на эту тему трепался Стемид, не знал точно, как зовется урочище. Впрочем, Стемид и не расспрашивал — оно ему надо? Главное, князя какое-то время здесь не будет и части дружины тоже.
— Лейв Копытная Лужа? — задумался варяг. — Нет, не слыхал про такого. Впрочем… был такой воевода у Дирмунда-князя! Ну да, был! Судили его, да по решению веча продали в рабство к ромеям, где он и сгинул.
— Сгинул, значит, — покивал Ворон. — Что ж, на все воля Одина.
Проводив гостя, он походил немного возле судов, заглянул в трюм — там все было спокойно, — проследил, как готовят на костре еду и, завидев возвращающихся приказчиков, поднялся на судно. Приказчики шли не одни — с каким-то коренастым мужиком, у которого были руки словно медвежьи лапы и густая черная борода до самого пояса. Одет мужик был обычно — в порты и рубаху, с небрежно наброшенным сверху плащом из дешевого полотна, небрежно выкрашенного черникой. Не похож на богатого купца — у Ворона глаз был наметан. Впрочем, не похож-то не похож, а ведь зачем-то приказчики его притащили? А уж у них глаз не хуже, чем у хозяина. Заинтригованный, Ворон укрылся в шатре, куда через некоторое время заглянул один из приказчиков, Рулав.
— С нами новгородский гость Кодлин, –— поведал Рулав. — Хотел бы купить девушку или красивого мальчика. Звать?
— Зови уж, коли привели. — Гнорр Ворон усмехнулся в усы. Поговорив со Стемидом, он пока вовсе не собирался никого продавать. Впрочем, если этот голодранец предложит хорошую цену…
Войдя в шатер, гость уселся напротив хозяина и сразу же изложил свою просьбу.
— Видишь ли, они ведь дорого стоят, эти рабы… — уклончиво протянул Ворон. — Есть у меня одна девушка, ромейка, с волнистыми волосами цвета коры дуба… Знает несколько языков и много чего умеет.
— Ее умения мне без надобности, — нахмурив брови, оборвал гость. — Покажи товар.
— А, уважаемый…
Мужик усмехнулся:
— Ты, верно, сомневаешься, смогу ли я дать настоящую цену?
Он вытащил из-за пазухи кожаный кошель, раскрыл — тускло сверкнули золотые монеты. Гнорр сглотнул слюну — уж он-то сразу узнал ромейские солиды. Пожалуй, и здесь можно будет с выгодой продать часть «живого товара»! Не тащиться до Ладоги или куда дальше — до Уппсалы или Скирингсалля.
— Показывай товар и говори цену, — подбросив на руке кошель, вскинул глаза гость. Страшненький у него оказался взгляд — черный, пронзительный, злобный.
Ворон выглянул из шатра и приказал привести невольницу. Снова похвалил, не удержавшись:
— Скромна, почтительна, работяща…
— Я же сказал, мне нет дела до ее скромности и ума, — хмуро прервал его излияния гость. — Если понравится, заплачу, сколько скажешь.
За пологом шатра послышались шаги, звякнули цепи, и слуги ввели Радославу. Встав, Ворон резким движением сорвал с девчонки одежду.
— Смотри! Красива, а?
Да гость и без того смотрел во все глаза на испуганную девушку.
— Рад видеть тебя, Радослава! Волею богов, мы опять встретились.
Радослава попятилась, в ужасе закрыв лицо руками.
— Чернобог…
— Ты говорил, тебе нужен еще и мальчик? — поинтересовался Ворон. — Он ждет снаружи. Скромный, работящий, красивый…
— Мальчик? — Чернобог отвел взгляд от девушки. — Что ж, возьму и его. И пусть Черный мох
оросится кровью! — Он снова заглянул в глаза девушки и захохотал.
— Черный мох? — переспросил Гнорр. — Ты упомянул о каком-то Черном мхе, уважаемый?
— Нет! — обернулся к нему Чернобог. — Тебе послышалось. — Глаза волхва вспыхнули яростью.
— Разве? — Ворон ухмыльнулся. Не такой он был человек, чтобы отказываться от выгоды. А выгоду эту он чуял! — Я просто хотел поведать тебе кое-что об этом месте… Если ты, конечно, заплатишь.
— Заплатить?
— Всего один золотой. Поверь, весть того стоит.
Чернобог швырнул монету. Купец, поймав ее на лету, попробовал на зуб и, довольно осклабившись, прошептал:
— Хельги – конунг, киевский князь, отправился недавно с дружиной к урочищу под названием Черный мох.
— Что?! — Черные глаза волхва округлились. — Хельги? С дружиной?! Так, значит… — Он замолчал и надолго задумался, словно бы просчитывая что-то в уме. Гнорр Ворон терпеливо ждал. — Благодарю тебя за весть, купец, — наконец произнес Чернобог. — Она действительно стоит того золотого. И вот еще что… Я возьму одну девушку, мальчик мне не нужен. Заплачу как за двоих, не хмурься!
Ворон тут же назвал цену.
— Ничего себе! — удивился гость. — Я же согласился заплатить за двоих, а за такую цену можно купить пятерых!
— Так мы еще и приоденем девушку.
— Хорошо. — Волхв махнул рукой. — Пусть твои люди проводят ее до моей лодки. — Он снова повернулся к девушке и взял ее рукой за подбородок: — Будешь делать все, что я прикажу…
— Буду делать… все… — к удивлению купца, покорно повторила девушка. Голубые глаза ее были затуманены колдовским взглядом жреца… нет, не Чернобога…
Мимо комариных болот, мимо оврагов, лесными тропинками сквозь самую чащу ехали-пробирались дружинники Вещего князя. Впереди на гнедой кобыле ехал проводник – закуп Зван, средних лет мужичок с пегой бородой и хитроватым взглядом, за ним — верный Вятша, и уж потом — князь, Хельги – конунг, как его называли варяги. Места кругом тянулись дикие, лесные. Частенько перебегали дорогу зайцы. Нахохлившись, сидели на ветвях деревьев непуганые рябчики, а пару раз показывался на глаза сохатый — проследил за чужаками недоверчивым кроваво-красным глазом, да потом исчез в чаще.
— Все, — У глубокого, протянувшегося на много десятков шагов оврага Зван слез с лошади. — Больше конному нет пути, княже.
Хельги, подъехав ближе, кивнул, спешился. Отдал приказ оставить у оврага коней под присмотром гридей… Потом передумал: не дело коням пастись в этакой чаще, неровен час, медведь или волки — не помогут и гриди. Пусть лучше подальше, на лугу, пасутся, так и приказал отрокам. Оставив лошадей, дальше пошли пешком. Узкая — звериная ли, человечья? — тропинка тянулась оврагом, бежала сквозь сосняки, ныряла в темные ельники, затем снова пошел смешанный лес — ель, береза, осина, изредка попадались рябина и липа, под ногами густо росли папоротники. Несмотря на погожий солнечный день, иногда вдруг делалось так темно, что казалось, уже близилась ночь.
— Долго ли ходу до урочища этого? — в который раз уже, улучив момент, спрашивал проводника Вятша. Зван отмахивался — мол, можно и к ночи дойти, а можно и проплутать три дня, всяко бывает.
Вятша пожимал плечами и посматривал по сторонам, стараясь угадать за деревьями затаившегося врага. Пока, впрочем, все было спокойно, лишь у небольшой речки, вернее ручья, обнаружились поваленные кем-то деревья, да и тут все скоро прояснилось — бобры.
— Нет здесь народу, — ухмылялся Зван. — До самых ближних селищ дней пять пути вкруг болот.
— Дедушка Зван, а правду говорят, злое капище-то? — хлопая глазами, любопытствовал Твор, напросившийся в поход после бесплодных поисков Радославы.
— Всякое люди бают, — отмахнулся от отрока проводник. — Оно, капище-то, в стародавние времена появилось, да и пользовались им нечасто, только в самые лихие времена, неурожай там, ливни, засуха или пожар лесной. Волхвы говорят, только тогда и можно приходить к Черным мхам. Да не просто так приходить, не с пустыми руками… Принести жертву древнему богу Семарглу да и другим богам — Святовиду, Перуну, Мокоши. Не простую жертву — человечью. И чем знатней тот человек, тем угодней богам жертва, тем милостивей они будут.
— Ужас какой, — качал головой Твор. — Какие у вас кровавые боги.
— То не у нас, — сердито фыркал Зван. — То раньше.
— Глянь-ка, князь! — остановился вдруг идущий рядом Вятша, Хельги подошел ближе, за ним остальные.
— Рябину видите? — обернувшись, прошептал Вятша.
Твор порыскал глазами, увидел.
— Ну! Рябина, как рябина.
— Ага… — улыбнулся сотник. — Только одна ветка у нее — желтая.
— Так, может, сломана?
— Нет, не сломана. — Хельги с любопытством разглядывал принесенную Званом ветку, засунутую меж ветвями рябины. Он сразу узнал ее, еще бы не узнать! Это была засушенная ветка омелы — священного растения кельтов. Значит, дружина на верном пути.
— Не останавливаться, — поторопил людей князь. — Вперед… Зван, мы, похоже, скоро будем на месте?
Проводник молча кивнул.
Между тем чащоба стала еще гуще, так что иногда дорогу приходилось прорубать топорами. Особенно плохо пришлось, когда тропка пошла буреломом, — вот уж пришлось поработать, да так, что только ветки трещали по всему лесу! Заревев, поднялся на дыбы вспугнутый в малиннике медведь — бурого отогнали, не стали даже метать стрелы, некогда, да и незачем особо. Мишка попался невредный, понятливый, постоял немного на задних лапах, порычал, да и убрался себе подобру поздорову. Где-то в чащобе, на деревьях, недовольно заухал филин.