Когда Билл убирал масло, в дверях показалась голова Ника Мида.
– Доброе утро, старый тори! – крикнул он.
Билл обернулся и уставился на него, затем усмехнулся:
– Разве так следует разговаривать с работником?
– Работник! – воскликнул Ник. – Теперь можешь принадлежать к рабочему классу, раз уж к движению не можешь!
В доказательство своего статуса Билл убрал масло.
– Ты вчера сильно разгорячился, тори! – засмеялся Ник.
Он был в спецодежде машинного отделения – рабочие штаны, белые сандалии и запачканная маслом фуфайка.
Билл пожал плечами:
– Может, и так… ты сам виноват.
Ник пощупал усы.
– Клянусь Лениным! Ну ты вчера дал! Обещаю в этот раз не сообщать в Центральный Комитет.
– Спасибо.
Ник ушел так же внезапно, как и появился, быстро и мягко шагая по коридору и насвистывая что-то очень похожее на Марсельезу.
Что ж, размышлял Билл, Ник в итоге доказал свое благоразумие, но для этого потрачено много нервов. Возможно, прошлой ночью сам он сглупил, но все же ему удалось привести Ника в чувство. Тот факт, что Ник, вероятно, теперь отчасти сомневался в его нормальности, не так важен, как достигнутое. Жалкая неудача!.. но с результатами. Это научит Ника не упрямиться в своем пуританском марксизме. И научит Эверхарта следить за собой и не строить оскорбленного моралиста, придурок… но он не жалел, что так недостойно взорвался, – от этого он как будто стал сильнее, он оправдал собственные взгляды на человеческое поведение. Ей-богу! – он научился большему, чем на любой лекции.
Закончив, Билл вернулся наверх понаблюдать за погрузкой. Он беспечно прошелся по палубе. Дэнни Палмер и еще какой-то моряк стояли, облокотившись на планшир.
– Доброе утро, Палмер, – поздоровался Билл.
Дэнни уставил на него огромные голубые глаза:
– Привет. – Волосы его сияли на солнце, точно покоробленное золото. – Понравилась работа?
– Неплохо, – весело сказал Билл.
Они наклонились и понаблюдали за суетой внизу.
– Армейские джипы, – вслух подумал Билл. – Наверное, повезем поставку на военную базу на севере.
– Верно, – сказал другой моряк, невысокий, крепко сложенный итальянец. – Обратно возьмем больных солдат и рабочих с военной базы. Видишь бревна? Это для дополнительных бараков. Везем мазут, бревна, еду, динамит для взрывчатки, джипы…
– Динамит! – воскликнул Дэнни.
– Еще б! У нас за это прибавка.
– Чем больше денег, тем лучше! – сказал Билл.
– Знаешь что? – спросил моряк. – Я слыхал, мы отплываем завтра утром, а не послезавтра.
– Отлично, – мурлыкнул Дэнни. – Кто знает, может, пойдем в Россию! Никто точно не знает. Может, это поставка для Советского Союза.
– Россия, Исландия, Индия, Южная Америка, Персия, Техас, Гренландия, Аляска, Австралия, – монотонно перечислял моряк, – везде одно и то же: опасность слева и справа. У меня был приятель, сходил в Россию, возвращался, собирался в Техас… и бам! Торпедирован у Виргинии.
– Так и бывает, – сказал Билл, уже уходя. – Увидимся, парни.
Билл шел к кубрику Уэсли, а на всей палубе развертывалась бурная деятельность. Рембригада поспешно наносила последние штрихи на «Вестминстер», пока он не отплыл, покрывала его новым слоем камуфляжной серой краски, тянула и проверяла электрические цепи, тут и там возилась с водопроводом, ремонтировала сложные детали с поспешностью, которая намекала Эверхарту на скорый отход. Может, и впрямь завтра утром – но что, если Уэсли не вернется?
Уже собравшись спуститься через люк в кубрик палубной команды, он заметил капитана «Вестминстера» – тот стоял перед мостиком и беседовал с офицерами. Круглый человечек, на несколько дюймов ниже любого из своих людей, но то, как почтительно они ловили его слова, доказывало его авторитет. Снизу Билл видел суровые спокойные глаза капитана; подобно корабельным шкиперам из книг, у этого человечка с рукавами в нашивках глаза были цвета моря, туманные, бледно-голубые с намеком на зелень и смутным обещанием бурного серого. Мужчина из мужчин! – подумал Билл. Человек с особой собственной мудростью и знанием моря, способный опровергнуть все книги, нанести на карту все пути и обнаружить все шторма, рифы и скалы в мире враждебных океанов… поговорить с этим человеком – счастливая привилегия; возможно, он из тех шкиперов, что наслаждаются разговорами с командой, и если так, Билл решил дождаться возможности познакомиться с ним. Это ли мир, о котором он якобы знал? Приходило ли ему раньше на ум возвышенное и благородное значение такой простой должности, как капитан судна?
Билл задумчиво прошел в кубрик палубной команды. Койка Уэсли до сих пор пустовала. Билл тем же путем возвратился к корме, размышляя, что предпринять дальше. У себя в кубрике он опустошенно уставился на свой чемодан и стал собираться. Уэсли ушел навсегда – видит Бог, Билл не поплывет один. Все это было фарсом с самого начала, осуществлением невыразимой жажды отрастить крылья и полететь в жизнь. Жизнь есть жизнь, где бы ты ни жил. Он сложил вещи и защелкнул замок. Нужно только сдать рабочий бланк в регистратуру Морского союза и всеми правдами и неправдами вернуться в Нью-Йорк. Ему следовало сразу понять глубинную безответственность и бесцельность Уэсли; этот человек – всего лишь беззаботное создание, и жизнь ему – не более чем подмостки для кутежей и случайных беспорядочных связей. Он привел Билла на судно и спокойно ушел, будто ничто в мире не достойно слишком серьезных размышлений и усилий. Чего еще Биллу ждать от Уэсли?.. тот довольно убедительно показал, кто он есть, холодно отвергнув Полли в Нью-Йорке, когда они выехали в Бостон. Господи! Может, Полли до сих пор ждет от Уэсли звонка! Что ж, Билл Эверхарт не будет напрасно ждать кого бы то ни было… он никогда таким не был и никогда не будет.
Билл поднялся на полуют с чемоданом и постоял, наблюдая, как моряки огромным прихотливым узором раскладывают на палубе канаты. Это их среда, суда и море… университетскому преподавателю здесь не место. Это среда Уэсли, но не Билла – Биллу место в аудитории, где люди серьезно изучают жизнь, стараясь понять, а не принять ее с идиотскими запоздалыми сожалениями (а то и вовсе без них).
Трап у него за спиной вел на прогулочную палубу. Билл поставил чемодан и вскарабкался; он очутился рядом с большой пушкой, чей длинный ствол указывал на гавань. Несколько солдат деловито смазывали ее тут и там. Другие сидели на раскладных стульях в орудийной башне, читая газеты и разговаривая.
Билл молча смотрел на пушку; он никогда в жизни не бывал рядом с такой разрушительной машиной. Четырехдюймовая, изящный ствол иронически нацелен в гавань на эсминец, чьи пушки, в свою очередь, смотрели прямо на «Вестминстер». Билл не замечал эсминец раньше, – может, он только что пришел: трубы его все еще сильно дымили. И может, он станет их кораблем сопровождения и сейчас терпеливо стоит, ожидая приказа к отходу. Билл различал фигурки в белом, что беспорядочно сновали по серой громаде эсминца, – огромный военный корабль полон находчивых игрушечных моряков, его могучие пушки смотрят во все стороны, его флаги вспыхивают на солнце.
Боже! подумал Билл… были ли флотилии Ксеркса[32] столь же воинственны, как этот суперразрушительный мамонт, голодный морской боец, что величественно скитается под фанфары смерти.
Билл вскарабкался по другому трапу и оказался на верхней палубе. Что ж, раз он уходит, можно все посмотреть! Он взглянул вниз на большую пушку «Вестминстера» и проследил прицел ее гладкого ствола до далекого эсминца. Попытался вообразить дым и гвалт крупного морского сражения, грохот корпусов, список погибающих кораблей…
Жаркое солнце палило на верхней палубе, когда Билл шел к корме. Он смотрел вверх, на трубу «Вестминстера», и тут ударился о стальной трос, который шел к шкиву шлюпбалки и вниз к спасательной шлюпке. Билл с любопытством приблизился и осмотрел внутренность шлюпки: фляги, коробки, пайки, парусиновые мешки, видавшие виды спасательные пояса и несколько длинных весел. В случае торпедирования должен ли будет он, Эверхарт, днями, а то и неделями дрейфовать на таком вот суденышке? Ему пришло в голову, что он не учел предельную опасность всего этого предприятия; возможно, лучше все же уйти… ничего нет хорошего в стремительном движении к смерти, ей-богу.
Билл вернулся к своему чемодану на полуюте и бесцельно зашаркал дальше. Никто не обращал на него внимания – может, и к лучшему; никто не станет по нему скучать, просто наймут другого дневального для палубной команды и на том все кончится. А он, в свою очередь, вернется к работе всей своей жизни в Нью-Йорке, и все кончится на этом. Есть и другие пути поиска опыта, да и, если уж на то пошло, есть и другие способы раздобыть денег на операцию старика. Не то чтобы ему позарез нужно…
Билл решил спуститься в кубрик и забрать все, что мог забыть, собираясь в спешке. Там, внизу, ему вдруг приспичило лечь и подумать, поэтому он запрыгнул на койку и зажег сигарету.
Билл вернулся к своему чемодану на полуюте и бесцельно зашаркал дальше. Никто не обращал на него внимания – может, и к лучшему; никто не станет по нему скучать, просто наймут другого дневального для палубной команды и на том все кончится. А он, в свою очередь, вернется к работе всей своей жизни в Нью-Йорке, и все кончится на этом. Есть и другие пути поиска опыта, да и, если уж на то пошло, есть и другие способы раздобыть денег на операцию старика. Не то чтобы ему позарез нужно…
Билл решил спуститься в кубрик и забрать все, что мог забыть, собираясь в спешке. Там, внизу, ему вдруг приспичило лечь и подумать, поэтому он запрыгнул на койку и зажег сигарету.
Дэнни Палмер причесывался у раковины.
– Похоже, скоро отчаливаем, – предположил он.
– Видимо.
– Не заметно, что ты рад! – засмеялся Дэнни, убирая расческу.
Билл пожал плечами и улыбнулся:
– Ну, не сказать, что я в восторге.
– Да, наверное, в море порой скучно. В любом случае я буду читать и вести дневник. Всегда есть способ одолеть скуку.
– Скука, – сказал Билл, – это последняя из моих тревог. Я много лет назад понял, что тоска – мой смертельный враг, и с тех пор научился отчасти ее избегать. Я хитро ее обхожу…
– Вот и молодец! – усмехнулся Дэнни. Он аккуратно завел часы.
Билл, тревожно кривясь, выдыхал кольца дыма.
– Я все-таки подозреваю, что мы идем в Россию, – просиял Дэнни. – В Мурманск или в Архангельск… а если так, вряд ли у нас будет время скучать. Всем известно, что это чокнутый маршрут. Знаешь моряков, которые туда ходили?
– Конечно, и двое из них – Мид и Мартин.
– Кто такой Мид?
– Смазчик с усами кронпринца, – лукаво усмехнулся Билл.
– Я бы с ними познакомился. Хочу узнать о России из первых рук.
– Да?
– О да! Я настолько же левый, насколько мой отец – правый!
Билл оперся на локоть.
– Весело у вас, наверное, – сказал он, искоса глядя на Дэнни.
Тот изогнул светлую бровь:
– Еще как, – промурлыкал он. – Папа в стальной индустрии, мама в Дочерях американской революции, а вся родня в Национальной ассоциации промышленников.
– Тебе прямая дорога в анархисты, – рассудил Билл.
– Коммунисты, – поправил Дэнни.
Билл откинулся на подушку.
– Я умираю как хочу добраться до России и поговорить с товарищами, – продолжил Дэнни, глядя в иллюминатор. – Потому и вступил в торговый флот… Я должен увидеть Россию, – он развернулся к Биллу, – и, клянусь Богом, увижу!
– Я сам не откажусь.
– Это моя цель, – настаивал Дэнни, – моя единственная цель! Слышал о Джеке Риде?[33]
Билл взглянул на Дэнни:
– Джек Рид? Который участвовал в Революции?
– Да! Конечно! Он, между прочим, учился в Гарварде. Он был великим! – Дэнни взволнованно зажег сигарету. – Умер в России…
Билл кивнул.
– Я бы хотел… я бы хотел однажды сам стать Джеком Ридом, – признался Дэнни, и его искренние голубые глаза обратились на Билла.
– Достойная цель, – сказал тот.
– Достойная? Достойная? Верить в Братство Человечества, как он? – воскликнул Дэнни.
– Несомненно… Рид был, конечно, великим идеалистом, – добавил Билл, не желая показаться неотзывчивым и скучным. – Меня всегда вдохновляла его жизнь… Истинно трагическая фигура, и притом великолепная. Отдал все свое состояние на общее дело. Боже! Я бы хотел иметь такую убежденность!
– Не так сложно отдать состояние, – заверил Дэнни. – Сложнее жить ради движения и умереть, потерпев поражение, как он.
– Согласен.
– Поражение, – добавил Дэнни, – в глазах мира, но для России, для товарищей это не было поражением… это был величайший успех!
– Пожалуй, ты прав, – и думаю, что это был величайший, как ты сказал, успех по мнению самого Рида, – заметил Билл.
Дэнни восторженно улыбнулся:
– Да! Ты прав… скажи, ты тоже коммунист?
Билл усмехнулся с некоторым сарказмом.
– Ну, – сказал он, – в партии я не состою.
– Я имел в виду… ну, ты в принципе коммунист? – настаивал Дэнни.
– Я не называю себя коммунистом – не выпадало случая, разве что в семнадцать лет, – признался Билл. – Но если ты спрашиваешь, склоняюсь ли я к левым, то мой ответ – да, естественно. Я не слепой.
– Отлично! – воскликнул Дэнни. – Пожмем руки, товарищ!
Они засмеялись и пожали руки, хотя Билл ужасно растерялся. Его еще никогда не называли «товарищ».
– Мы, наверное, одни такие на борту, – быстро продолжил Дэнни. – Надо нам держаться вместе.
– О да.
– Наверняка у всех остальных либо нет идеалов, либо они реакционеры! – добавил Дэнни.
– Особенно, – скривился Билл, – этот смазчик, Ник Мид. Он ненавидит Россию…
– Ненавидит? Наверное, просто материалист.
– Да… собственно говоря, он мятежный неомакиавеллиевский материалист, – проворчал Билл.
Дэнни посмотрел недоверчиво:
– Я должен понимать, что это значит?
Билл вспыхнул.
– Конечно нет, это просто шутка, Палмер. Знаешь что – спустись-ка и найди его в машинном отделении. На самом деле он коммунист.
– Да ну!
– Да, – серьезно сказал Билл. – Он будет рад с тобой познакомиться… Я уверен.
– Машинное отделение? Мид? Хорошо, я спущусь прямо сейчас, – улыбнулся Дэнни. – Значит, нас трое. Боже, какое облегчение… Я надеялся, что найду товарищей, но особо не рассчитывал!
Билл не нашелся с ответом.
– Увидимся, Эверхарт, – крикнул Дэнни, выходя. – Или лучше «товарищ»? – добавил он, смеясь.
– Как угодно, – заверил Билл как можно бодрее.
Юноша ушел.
Билл выбросил сигарету в иллюминатор.
– Товарищ! – рявкнул он. – Надо же, какой беспримерный дурак!
Он в ярости снова рухнул на койку и уставился на стальную переборку. «Мир полон дураков? Может хоть кто-нибудь обладать разумом просто для разнообразия?»
Он сердито пялился в переборку.
«Ухожу отсюда сегодня же, ей-богу, пока не рехнулся». Он уткнулся лицом в подушку, кипя от негодования; но в глубине уже тонкой струйкой побежало раскаяние, словно некое прохладное средство пыталось унять огонь его злобы. Он судорожно перевернулся на другой бок; прохлада распространялась. Он нетерпеливо вздохнул.
«Конечно! Я снова дурак… Юный Палмер был искренен, но не я… У него есть идеалы, хотя с ними он дурак дураком. Мне бы постыдиться за свой сардонический скептицизм – когда же, черт возьми, я избавлюсь от этой Дедаловой ясеневой тросточки[34]. Она ведет в никуда, ей-богу! Я изображал Ника Мида, играя с наивностью и искренностью Палмера. Парень хочет как лучше… Урок нетерпимости от Мида – вот что это было. Если он ортодоксальный марксист, черт возьми, я покажу ему что похуже – ортодоксального эверхартиста. Если они не похожи на Эверхарта, значит они дураки! Натуральные глупцы! И Эверхарт – это постоянная в уравнении дураков… а я-то думал, что ночью поступил разумно, вывалив это все на Ника, – какой вздор! Я такой же узколобый, как и он».
Билл отбросил подушку и сел.
«Я помирюсь с Палмером… он и не заметил мой сарказм, бремя укора на мне, и только на мне. Клянусь своей душой!.. нельзя идти по жизни, насмехаясь над спутниками – куда это нас заведет?! – мы все должны научиться уважать и любить друг друга, и если мы не способны на это, тогда, ей-богу, мир должен быть терпимым! Терпимость! Если люди вроде Ника не терпят меня, я буду терпеть их».
Былл спрыгнул на палубу и высунулся в иллюминатор.
«Иначе, – мрачно рассудил он, – ничего никогда не изменится по-настоящему… а измениться мы должны».
Чайка, сидевшая на кромке причала, возмущенно спрятала клюв в перьях. Вдали, в бухте, виднелась корма эсминца.
Билл кивнул: «Самое время для терпимости! Или… самая война за терпимость? Пускай напишут все черным по белому – вот тогда я поверю…»
Он всунул голову внутрь и налил себе чашку воды. Взглянул на упакованный чемодан.
«Надо держаться до конца… просто из принципа. Теории и принципы претворяются в жизнь, только если их применять… теоретически я против фашизма, так что должен с ним бороться – Ник на борту, он ведь не сбегает. Что он подумает, если я смоюсь?»
Билл усмехнулся и открыл чемодан.
– Хорошо, мистер Мид, посмеемся над вами.
Он распаковался и лег вздремнуть. Едва он погрузился в дрему, вернулась беспечность.
– Знаешь Мартина? – спросили его.
Билл быстро проснулся.
– Который час? – спросил он. – Я спал…
– Почти полдень, – ответил матрос. – Слушай, блондин этот сказал, что ты знаешь парня по имени Мартин.
– Да, знаю.
– Уэсли Мартин?
– Да.
Матрос протянул Биллу записку:
– Не знаю, где его найти… передашь ему?
Билл осмотрел послание снаружи – на нем от руки было нацарапано: «Уэсли Мартину, матросу».
– Малышка на проходной сказала передать ему, – сказал матрос. – Я бы с ней и сам не прочь… та еще деваха.
– Девушка?
– Да, на проходной. Отдай Мартину. Увидимся! – Матрос уже уходил.