– Да как ты смеешь! – Рори Халн забился в кресле-качалке, словно собирался встать и наброситься на меня, но, разумеется, у него не хватило сил, чтобы подняться, и он остался полулежать, дрожа всем телом. По его щекам вовсю катились слезы. – Как у тебя язык повернулся сказать такое! Ты не смеешь говорить о них так… Ты уехал из дома в раннем детстве. Ты бросил нас и ни разу не оглянулся назад. Как же ты можешь…
– Скажите, – перебил его я, – когда вы насиловали мою мать, она кричала?
Мои слова пригвоздили его к креслу, словно булавка бабочку к картонке коллекционера. Но я решил, что этого мало:
– Однажды я встретил женщину по имени Пруденс Крэннич. Ей довелось принимать роды в первый день нового года в женском туалете на станции Берика-на-Твиде. Во время родов мать ребенка умерла, но я нашел ее родных и поговорил с ее матерью – моей бабкой. Она рассказала мне историю Лизы Ледмилл, которая уехала из дома в поисках счастья и умерла среди чужих людей. Холод – враг тех, у кого сильное кровотечение: он снижает свертываемость и увеличивает риск смерти от кровопотери. Возможно, если бы я родился летом, моя мать осталась бы жива. Конечно, только вы и сама Лиза могли бы сказать, совершили ли вы насилие по отношению к ней. Но она была молодой одинокой женщиной, которая жила в доме своего работодателя и зависела от него. А ее работодатель, крупный, сильный мужчина, был уверен, что его жена ему изменила, и потому, вероятно, находился в психологически надломленном состоянии. Вероятно, вы схватили ее за руку и поцеловали в губы – грубо, бесцеремонно. Наверное, она испугалась и растерялась. Вы пригрозили, что уволите ее. Она стала умолять вас ее не трогать. А вы скорее всего заявили, что будет лучше, если она не станет поднимать шум, потому что в противном случае будет вышвырнута на улицу без всяких рекомендаций и – хуже того – с клеймом шлюхи. Я полагаю, вы убедили себя в том, что если она не кричит, значит, это не изнасилование. Скажите, она кричала, когда вы повалили ее на пол? Кричала или нет?
Костяшки пальцев моего отца, вцепившихся в подлокотники кресла-качалки, побелели от напряжения. Тело его по-прежнему била дрожь – но теперь, как я понял, уже не от гнева.
– Было время, – снова заговорил я, – когда мне хотелось узнать вас получше. Как-то я написал вам несколько писем, в которых рассказал об ужасах, которые мне довелось видеть, о грехах, которые я совершил, и о том, что испытываю сильную душевную боль. Вы мне были нужны. Я надеялся, что хотя вы были практически незнакомым мне человеком, голос крови заявит о себе и вы поймете меня и не станете осуждать. Тогда я все еще видел в вас отца. Вы ответили мне. Это был ответ солдата солдату. Теперь-то я понимаю, что никогда не был для вас сыном. Разве что наследником, причем незаконнорожденным, то есть живым напоминанием о совершенном вами грехе. Но не сыном. Думаю, вы вообще никогда не испытывали отцовских чувств.
Я встал, взял с пола сумку и направился к двери. Затем остановился и сказал:
– На какой-то момент мне показалось, что вы хотите предложить мне как вашему кровному родственнику унаследовать дом – ваше, так сказать, семейное гнездо. Может, подумал я, вы решили, что у меня больше теплых чувств по отношению к этому месту, чем у Клемента. А может, вы надеялись, что я приду в такой восторг от вашего подарка, что превращу усадьбу в своеобразный памятник вам. Ну так вот что я вам скажу. Если бы вы подарили мне дом и всю землю вместе с домом Патрика и Харриет, в котором я вырос, я бы все разрушил, все до основания. Камня на камне бы ни от чего не оставил. А потом построил бы на этом месте какой-нибудь роскошный пансионат для банкиров и их отпрысков. Или казино. Или просто оставил бы землю пустовать – пусть зарастает бурьяном.
Я повернулся и направился к выходу.
Когда я был уже у двери, отец окликнул меня.
– Гарри! Ты не можешь… Это твое прошлое, Гарри. Твое прошлое.
Я, не оглядываясь, шагнул за порог.
Двумя жизнями позже я стал владельцем усадьбы Халнов. Человек, который поспособствовал этому, присутствовал, как и я, на похоронах Констанс, моей бабки. Это была моя тетка Александра. До этого мне ни разу не доводилось бывать на похоронах Констанс – я просто никогда не испытывал никакого желания проводить ее в последний путь. Однако в тот раз все сложилось не так, как обычно. Тетя Александра, которая всегда, во всех моих жизнях, спасала меня, настояв, чтобы меня оставили жить поблизости, на земле, принадлежащей Халнам, поговорила со мной немного, когда мы стояли у могилы, и это несколько сблизило нас. Она была самым здравомыслящим из членов семьи и понимала, куда дует ветер. Я так и не узнал, что именно она сказала моему отцу, но за три месяца до смерти он изменил свое завещание, и дом и усадьба достались мне. Я решил ничего не ремонтировать и не менять, оставил все как есть и основал в усадьбе благотворительное заведение – что-то вроде лечебницы для душевнобольных. Разумеется, после моей очередной смерти все вернулось на круги своя и всем в доме снова стала заправлять Констанс, но мне было приятно думать, что я все же сумел хотя бы на время внести в историю дома Халнов кое-какие изменения.
Глава 47
Мы с Винсентом шли по территории советской военной базы. Если бы мистер Халн мог видеть меня в этот момент, он бы, наверное, сильно удивился.
Винсент не стал отбирать у меня оружие. Собственно, что бы я выиграл, убив его? Если бы я застрелился сам, это также ничего бы мне не дало – мне всего лишь пришлось бы снова пройти через теперь уже порядком раздражавшую меня фазу взросления. При виде Винсента люди расступались, бросая на меня взгляды, в которых нетрудно было заметить недоумение. Однако никто не задал моему провожатому ни одного вопроса. Было видно, что этот молодой человек в поношенной гимнастерке и нелепых штатских брюках занимает на объекте руководящий пост. По мановению его руки открывалась любая дверь, а вооруженные охранники вытягивались в струнку.
– Это очень хорошо, что сюда прибыли именно вы, – сказал он, пока мы спускались в подземные помещения, где воздух был холодным и влажным. – Когда я понял, что изобретенная мною технология попала на рынок раньше положенного времени, я понадеялся, что члены клуба «Хронос», занятые бесконечными пьянками, не обратят на это внимания. Меня удивило, что мой прокол заметили, но я обрадовался, что это сделали вы, Гарри. Вас по-прежнему зовут Гарри?
Я пожал плечами:
– Это имя ничем не хуже любого другого. Ну а вы? Как получилось, что вы стали Виталием?
Мой собеседник тоже неопределенно шевельнул плечами.
– В течение нескольких жизней я пытался работать на американскую промышленность. Но в Америке практически невозможно сохранить какое-либо техническое новшество в секрете. Как только человек изобретает что-то стоящее, его тут же берут за горло либо алчные бизнесмены, либо типы из Госдепартамента и пентагоновские генералы – им, видите ли, надо знать, когда и в каком количестве новые устройства можно начать производить. Американцы – очень примитивные и прямолинейные люди. Советы, по крайней мере, умеют держать какие-то вещи в тайне и понимают, что такое режим секретности.
Чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось, а провода и кабели, опутывавшие стены, казались толще и многочисленнее.
– Как сложилась ваша жизнь после того, как мы с вами расстались? – поинтересовался мой спутник. – Вы получили должность заведующего кафедрой?
– Что? А, да, в конце концов мне это удалось. Правда, после того как вопрос решился в мою пользу, Фред Хойл пригрозил избить меня, как собаку.
– Боже мой, ну и нравы в академической среде.
– Откровенно говоря, в той моей жизни только вы и Хойл были на грани применения по отношению ко мне физического насилия. И, должен заметить, вы эту грань перешли.
– Вы слишком злопамятны, Гарри, – заметил Винсент. – Вот, держите. – Он вручил мне счетчик радиации – весьма примитивное устройство, которое лишь указывало, подвергся ли его владелец облучению, но не фиксировало полученную им дозу.
– Винсент, вы слишком утонченный человек, чтобы совершенствовать ядерное оружие русских, – пробормотал я. – Чем вы все-таки занимаетесь?
– Именно этим – совершенствую ядерное оружие русских, – ответил мой собеседник и потянул на себя бронированную дверь толщиной со стену средневекового замка. – Но я, будучи человеком осторожным, делаю это таким образом, что потенциал этого оружия не может быть использован в полной мере. К тому же на стадии производства в технологический процесс сознательно вносятся кое-какие мелкие ошибки и погрешности. Благодаря всему этому в готовом виде оно не содержит прорывных характеристик и не имеет качеств, которые сделали бы его опережающим свое время. Уверен, даже в клубе «Хронос» заметили некоторое замедление глобальной гонки вооружений.
– И никто не задает вам никаких вопросов?
– Как я уже сказал, – улыбнулся мой собеседник, – у Советов в этом плане очень правильная система.
Все это время чудовищная дверь продолжала открываться – медленно и плавно, со скоростью лениво ползущего по склону горы ледника. Наконец она распахнулась до конца, и Винсент шагнул через высокий порог в открывшееся перед нами помещение, где, казалось, сходились все кабели гигантского объекта. Внутри было значительно теплее, чем в коридорах, по которым мы перед этим так долго шли. Установленные на стенах вентиляторы, размерами не уступающие гребным винтам «Титаника», медленно вращались, жужжа и обдавая нас потоками взвихренного воздуха. В центре помещения стояло исполинское сооружение. Американцы наверняка постарались бы сделать так, чтобы оно выглядело эстетично. Русских же явно интересовало только одно – функциональность. Части устройства соединяли грубые сварные швы, торчащие наружу провода во многих местах стягивала белая клейкая лента, на которой ручкой были сделаны какие-то пометки. В помещении было темновато: количество осветительных приборов явно рассчитали таким образом, чтобы можно было работать без помех – и не более того. В тени колоссальной машины копошились мужчины и женщины с белыми повязками на рукавах.
– Ну что скажете? – спросил Винсент.
Чувствуя, как пистолет оттягивает мне карман, я осторожно ответил:
– Это зависит от того, что передо мной такое.
– Гарри, – усмехнулся Винсент, – вы меня разочаровываете.
Мне стало ясно: ему хочется, чтобы я сам догадался о назначении циклопического устройства.
– Ладно, – вздохнул я. – По-видимому, это полупроводниковый компьютер, который будет изобретен только лет через пятнадцать. Вон там я вижу блоки жидкостного охлаждения, которые, насколько я понимаю, тоже начнут применяться лишь лет через семнадцать. То, что у всех присутствующих имеются счетчики Гейгера, как и то, что стены этого помещения покрыты свинцовыми пластинами, – свидетельство того, что поблизости есть источник радиоактивного излучения. Но у вас ведь здесь нет ядерного реактора, поскольку поблизости нет воды в достаточном количестве, чтобы обеспечить охлаждение системы – если только ваш реактор в технологическом отношении не опережает время на добрых пятьдесят лет.
– Нет, никаких реакторов здесь нет, – подтвердил Винсент. – Но вы правы – источник радиации здесь в самом деле имеется.
– Большое количество проводов и кабелей, подведенных к машине и отходящих от нее, – продолжил я, – а также обилие всевозможных приборов и датчиков говорит о том, что этот монстр потребляет значительное количество энергии и информации. Все это наводит на мысль, что здесь мы видим не производственный процесс, а некий эксперимент, данные которого тщательно фиксируются. В общем, похоже, вы здесь исследуете некие субатомные процессы, используя технологии, опережающие свое время на десятки лет. Все это происходит на советской военной базе. А больше всего меня удивляет то, что вам, похоже, эта ситуация нравится.
Винсент в самом деле лучился от счастья и гордости, глядя на занимающую почти все громадное помещение ЭВМ.
– Конечно, мне это нравится, Гарри, – сказал он. – Благодаря информации, которую мы получаем от этой машины, мы можем изменить все.
– Все?
– Все, – подтвердил Винсент, и по его виду я понял, что он в самом деле так думает. – У вас нет желания помочь мне?
– Помочь?
– Да, помочь. Это означает произвести некие действия, противоположные значению глагола «мешать».
– Даже если бы то, чем вы занимаетесь, не входило в прямое противоречие с основным принципом клуба «Хронос», я, скажу вам откровенно, не понимаю, чем бы я мог вам помочь.
Винсент обнял меня одной рукой за плечи и крепко прижал к себе, словно закадычного друга, с которым давно не виделся. Я не мог поверить, что передо мной тот же самый человек, который когда-то целовался в лодке со студенткой-француженкой на глазах у целой толпы и избил меня, узнав о моей принадлежности к клану калачакра.
– Гарри, – твердо сказал Винсент, – что бы вы сказали, если бы я предложил вам создать квантовое зеркало?
Глава 48
– Итак, квантовое зеркало… – начал Винсент.
– Да бросьте! – перебил его я.
– Квантовое зеркало…
– Вздор.
– Да, я предлагаю создать квантовое зеркало! – выкрикнул Винсент, и я понял, что он, как не раз случалось с ним во время наших прежних бесед, пришел в сильное раздражение. – Вы можете хотя бы меня выслушать?
– Передайте мне еще одну порцию цыпленка и картофельного пюре – тогда я буду сидеть молча и изображать на лице выражение максимального интереса, которое доступно мне на данный момент, – заявил я.
Мой собеседник с готовностью вывалил мне на тарелку солидный кусок курицы и целую гору желтой картофельной массы.
– В теории квантовое зеркало – это устройство для максимально точного и полного экстраполирования материи.
– Когда вы говорите об экстраполировании…
– Может, вы все-таки помолчите хоть немного? Ешьте и слушайте.
– Я ем, – сказал я и подцепил на вилку комок пюре.
– Вспомните Дарвина. Он отправился на остров, полностью изолированный от всех континентов и других островов, и стал наблюдать за живущими там существами и их повадками. Люди видели их до него и после него, но для Дарвина они стали отправной точкой логической экстраполяции. Посмотрите, говорил он, как живые организмы приспосабливаются к условиям их обитания. Посмотрите на птицу, которая ныряет со скалы в воду, чтобы поймать добычу. Когда-то она была очень похожей на других птиц, живущих в другой местности. Но теперь по той простой причине, что ее добыча прячется в расселинах между камнями, она отрастила длинный клюв. Взгляните на червя, на насекомое, на краба, ползающего по дну у кромки океанского прибоя, и вы поймете, что…
– То, что общеизвестно, можете опустить, – пробурчал я.
– …из всего этого вытекает самая замечательная из теорий – теория эволюции. Вот что такое экстраполирование, Гарри. Оно позволяет, исходя из отдельных, на первый взгляд незначительных фактов делать серьезные обобщения. Мы как физики и материалисты…
– Я не физик. Вы так вообще еще студент, и я не понимаю, почему я должен выслушивать белиберду, которую вы несете.
– Так вот, будучи физиками, мы наблюдаем не за живыми организмами и их поведением. Объект нашего наблюдения другой – это атом. А что, если взглянуть на эту элементарную частицу по-дарвиновски? Отталкиваясь от факта существования протонов, нейтронов и электронов, мы можем сделать вывод о наличии силы, которая удерживает их вместе и которая, следовательно, должна связывать в единое целое и всю Вселенную, все, что в ней есть, в том числе пространство и время. Таким образом, атом – это нечто вроде зеркала, в котором отражается все сущее…
– Значит, вы предлагаете создать квантовое зеркало, – подытожил я, взмахнув вилкой. – Винсент, поймите, наука – это и есть то, что отражает все сущее.
– Не согласен. Отражение всего сущего – это то, к чему наука стремится, – возразил мой собеседник. – Но инструменты познания, доступные нам, ученым, ограниченны – наше зрение может воспринимать лишь трехмерные объекты, да и наш мозг недостаточно эффективен. Нам необходим совершенно новый, куда более эффективный инструмент для познания окружающей действительности и совершенно другой метод изучения материи. Возможно, если они у нас будут, нам откроются тайны Вселенной. Ну что вы по этому поводу думаете?
– Я по-прежнему полагаю, что все это чушь.
– Гарри…
– Нет, погодите, послушайте меня. Даже если оставить в стороне теоретические, сугубо научные сложности, финансовые затруднения и прочие помехи, я считаю то, о чем вы говорите, чепухой с чисто философской точки зрения. Полагаю, вы сейчас разозлитесь, потому что, по-вашему, философия не является наукой. Но я убежден, Винсент, что человечество попросту не способно проникнуть во все тайны Вселенной и понять ее происхождение и устройство.
– Прошу вас…
– Нет, подождите, не перебивайте меня! Я полагаю, что создание устройства, о котором вы говорите, – это совершенно бесперспективное дело. Вы надеетесь, что это устройство взорвет наши нынешние представления о Вселенной и поможет создать теорию, способную дать ответ на любой вопрос – начиная с вопроса о том, как возникла Вселенная, и заканчивая куда более сложным – почему она возникла. Это ваше магическое устройство – не что иное, как некое рукотворное божество. Вы хотите создать машину, которая сделает вас всемогущим, Винсент? Вы намерены стать Всевышним?
– Господи, речь не обо мне…
– Вы хотите знать все на свете?
– В этом состоит цель науки! Оружие – это только оружие. Оно не опасно само по себе – просто люди находят ему неправильное применение…