Сержант с автоматом Калашникова в руках скривил губы и, отступив на пару шагов, прислонился к деревянным лестничным перилам.
Полный ощущения собственной значимости и незаменимости, Альберт Карлович выпрямился, по-пиратски зажал зубами «открывашку», некоторое время осторожно гладил дверь ладонями, что-то нечленораздельно мыча под нос, потом достал из кейса крохотный фонарик-карандаш, нагнулся, посветил им в замочную скважину и торопливо спрятал фонарик в нагрудный карман пиджачка. Взяв изо рта хитрый инструмент, специалист вставил «вилку» в сейфовый замок и осторожно, миллиметр за миллиметром, принялся поворачивать пристроенный вороточек, целиком обратившись в слух. На площадке воцарилась такая тишина, что был отчетливо слышен каждый из четырех щелчков, прозвучавших с интервалом в минуту внутри тяжелой стальной двери. Все присутствующие, затаив дыхание, наблюдали за священнодействием несомненного профи…
– Hy вот и ладушки, – выпрямившись, пробормотал «медвежатник» и трижды повернул «вилку» против часовой стрелки. Дверь едва заметно отошла от косяка. – Прошу, господа, – шагнув в сторону, Альберт Карлович сделал приглашающий жест, – будьте как дома, но не забывайте, что вы в гостях! – и вытер рукавом пиджака градом струившийся со лба пот.
Видимая легкость, с которой опытный мастер одержал победу над стандартным шестипалым «пауком», таила огромное напряжение и колоссальную концентрацию энергии. Возможно, эти пять минут работы стоили пожилому еврею килограмма потерянного веса и еще одного седого волоса на голове.
– Олег! Гена! – шепотом скомандовал веснушчатый опер, обеими руками зажав в руках пистолет. Чернявый рывком распахнул дверь, а затем оба опера и один сержант мгновенно образовали что-то вроде спецназовской «черепахи» и на счет «три-четыре» с жутким грохотом вломились в прихожую.
– Ни с места! Лежать, суки! Милиция!!!
Слоновый топот трех пар ног прогремел по квартире. А потом как-то неожиданно резко наступила полная тишина.
Я, второй сержант и Альберт Карлович, медлительно вытиравший потное лицо скомканным носовым платком, стояли на площадке и вслушивались в каждый звук, доносившийся из квартиры.
Примерно через полминуты в коридоре возник молодой опер. На его пылающем от азарта лице без труда читалось разочарование. Пистолет в опущенной руке бесполезно болтался у колена. Все сразу стало ясно без слов.
– Нет никого. Пусто, как в кармане у олигарха, – сообщил лейтенант с досадой.
– Здесь тоже… – донесся голос сержанта из кухни, расположенной по правую сторону широкого, освещаемого настенными светильниками и задрапированного бордовой тканью коридора.
– Вы сюда, сюда взгляните! – послышался в конце коридора взволнованный голос чернявого оперативника, которому выпало осматривать две дальние комнаты. – Такого, бля буду, я еще в своей жизни не видел!
Не сговариваясь, мы с «медвежатником» рассудили, что данный призыв касается и нас, и вошли в квартиру, оставив приплясывающего от любопытства долговязого прыщавого сержанта сторожить вход. Продвигаясь по коридору, мы заглянули в кухню, гигантскую ванную и три обставленные с кричащей роскошью комнаты. Скромное обаяние миллионера, упакованное в персидские ковры, кожаную голландскую мебель и старинные хрустальные люстры. Вот только в одной из комнат не хватало оконного стекла. Пол и подоконник были усеяны осколками, свежий ветерок слегка покачивал тяжелые бордовые шторы. Тускло светился ночник в углу. На стеклянном столике-баре мы увидели рассыпанный белый порошок, рядом – пустой бумажный пакетик и нюхательную бамбуковую трубочку для втягивания через нос кокаина…
– Прямо сирота казанская, – спокойно констатировал Альберт Карлович, на ходу раскуривая трубку. – Проехался по ноздре и решил, что он – горный орел в отрогах Кавказа! Что ж, бывает…
Войдя в последнюю комнату – ее правильнее было бы назвать залом, – мы дружно остановились у порога и в изумлении огляделись по сторонам. Чернявый опер тихо матерился сквозь зубы. Лейтенант и сержант, опустив оружие, молча и подавленно озирались…
Мы находились в самом настоящем домовом храме, где чертопоклонники молились своему рогатому божеству. Затянутые черным атласом стены, зеркальный, отражающий предметы в перевернутом виде потолок. Вместо ламп – высокие напольные канделябры из бронзы с четырьмя зажженными свечами в каждом. Прямо напротив двери, под висящим на стене перевернутым распятием, высилась черная, в человеческий рост, статуя дьявола – лохматый сутулый урод с длинным хвостом, ослиными ушами, свиным клыкастым рылом, горящими красными глазами и козлиными копытами. Перед идолом – «алтарь» в форме лежащей в бесстыдной позе нагой женщины, на груди которой стояла золотая чаша-череп со следами засохшей крови внутри. На стенах зловеще поблескивали ритуальные ножи, висели кожаные плетки со свинцовыми ежами на конце, изогнутые ножницы для отрезания ушей и пальцев. Были здесь и картины в черных рамах, все – с изображением дьявола, прославляющие его. Их кощунственные сюжеты вызывали отвращение и ужас. Внизу каждой картины – гнусно искаженные тексты христианских молитв. Окна были плотно задернуты светонепроницаемыми шторами, украшенными вышивкой с древними символами сатаны – пентаграммами. В углу у окна стояла низкая лакированная полоска с книгами. Некоторые на вид казались очень старыми – об этом свидетельствовали потертые кожаные переплеты с потускневшими бронзовыми замками. В воздухе смешались запахи сгоревшего ароматического воска, терпкого человеческого пота, разнузданного секса и свернувшейся крови…
На полу, в самом центре зала, лежал черный балахон!
– Впечатляет, что и говорить… – обрел наконец дар речи низкорослый круглолицый сержант. Явное оканье выдавало в нем уроженца русского Севера. – А я, честно говоря, считал, что сатанисты – это просто лохматые придурки, балдеющие от металла, лакающие пиво и гоняющие по ночам на «Харлеях» с бычьими рогами на руле. А тут… вот оно как… целая молельня!
– Сжечь бы тут все к едрене фене! – высказал свое мнение чернявый опер и смачно сплюнул на гладкий коричневый паркет из мореного дуба. – А самих этих сволочей за яйца подвесить!
Он подошел к «алтарю», заглянул в череп, провел пальцем по стенкам чаши, растер, понюхал и скрипнул зубами.
– Бля буду, настоящее золото и настоящая кровь, может, и человеческая. Вот уебки! – пробормотал милиционер, но, взглянув на меня, явно смутился. – Извините, батюшка, сорвалось… Ну как тут не материться, коли перед глазами такое блядство!
– Ну так где же ваш убийца, а? – ехидно спросил у меня веснушчатый лейтенант. – Испарился? Или вышел в астрал? А, батюшка?..
Я предпочел промолчать. Люцифера – а я был почти уверен, что именно его скрывал черный балахон, – в квартире не оказалось. Значит, убийца Пороса скрылся буквально за минуту, ту самую, которую я потратил на осмотр тела и приведение в порядок своих задеревеневших мышц. Единственным доказательством, что в квартире в момент гибели толстяка находился еще один человек, могли стать более-менее удачные фотоснимки. Но велика ли надежда, что они получатся качественными? Я поправил висящую на плече матерчатую сумку с фотоаппаратом…
– Ладно тебе, Рома. – Чернявый тронул молодого опера за локоть, но тот нервно отдернул руку. – Когда на тебя сверху с воплем летит обдолбавшийся кокса хряк весом сто пятьдесят кило, еще не такое может померещиться. Давай лучше осмотрим все повнимательней…
– До чего докатились, о-о, мама дорогая! – пыхнув ароматным табаком и не вынимая трубки изо рта, театрально всплеснул ухоженными гибкими руками Альберт Карлович. – Они тут, что же, и жертвы этому козлу рогатому приносили? – покосившись на чашу, приподнял кудлатые седые брови специалист по аварийному вскрытию дверей и сейфов.
– Как видите, – буркнул чернявый оперативник, с отвращением разглядывая рогатого идола с горящими угольями глаз. Скорее всего, глаза были сделаны из светонакапливающего материала вроде фосфора. – Сдается мне, что если бы вы, уважаемый Альберт Карлович, стали свидетелем некоторых здешних вакханалий, то ваша гуманная позиция в вопросе об отмене смертной казни сильно пошатнулась бы…
– Боже, до чего дожили!.. – продолжал причитать Альберт Карлович, с жадным любопытством разглядывая развешанное на стенах старинное оружие. – Скоро уже и в синагогу ходить станет небезопасно!.. Ax-ax! Любопытный экземпляр, вы не находите, Геннадий?
Тем временем я не спеша двигался вдоль стены, приподнимая дьявольские картины в поисках тайника. Мою цель тотчас разгадал старый «медвежатник».
– Ищете сейф, батюшка? Правильный ход мысли, смею заметить! В такой богатой и упакованной квартире обязательно должен быть тайничок-с!.. Но, пожалуй, он не здесь, а скорее…
– Я попросил бы вас, отец Павел, до прибытия экспертов ничего руками не трогать, – перебив старика излишне строго, как мне показалось, сказал веснушчатый опер. В нем ясно угадывался недавний выпускник юрфака. – Они прибудут с минуты на минуту. Кстати, а что вы сами-то делали в этом грязном дворе? Время не слишком подходящее для прогулок по вонючим подворотням…
Этот закономерный и все же неожиданно заданный вопрос заставил и сержанта, и второго оперативника, и даже картинно попыхивавшего трубкой Альберта Карловича переключить внимание на меня.
– Да, действительно, батюшка… вы ведь так и не объяснили, что вы делали во дворе в тот момент, когда этот нанюхавшийся жирдяй выбросился из окна? – куда менее строго поинтересовался чернявый. Подумав, он убрал ненужный теперь пистолет Стечкина в кобуру.
Пауза затягивалась, нужно было отвечать. Три пары глаз пристально буравили меня в ожидании ответа.
– Дело касается тайны исповеди, – вынужден был ответить я. – Я не имею права ее разглашать даже в органах милиции и спецслужб. Это все, что я могу вам сказать.
– Не слишком убедительно. Липа, я бы сказал! – не унимался лейтенант. – Боюсь, батюшка, вам придется проехать с нами в райотдел для более детальной беседы. Сержант, а вы на всякий случай не спускайте с него глаз. Вот так, отец Павел, – подытожил, явно довольный собой и своей властью над чужими судьбами, едва оперившийся оперативник. На вид ему было не больше двадцати трех, но почему-то он чувствовал себя очень крутым и командовал своим явно более опытным коллегой. Уж не сынок ли кого-нибудь из милицейской верхушки? Очень похоже. Именно так – по-хозяйски, бесцеремонно – и ведут себя драгоценные чада. А опытные опера, которым приходится служить в одном райотделе с таким вот выскочкой, матерясь сквозь зубы, предпочитают не лезть в бутылку и продолжают тянуть свою нелегкую ментовскую лямку.
Как скоро выяснилось, моя догадка оказалась верной.
В сатанинский храм, удивленно озираясь, вошел хмурый капитан Томанцев с неизменной сигаретой в зубах.
Глава 13
Небрежно кивнув чернявому, сыщик явно нехотя обменялся рукопожатием с чересчур бойким лейтенантом, торопливо протянувшим ладонь.
– Ну просто картина Репина, – обозрев интерьер, сказал Томанцев. Он даже не взглянул в мою сторону. – Что, Семенов-младший, снова счастье привалило?
– Как видишь, – скривил губы веснушчатый опер. – Хаза сатанинская во всей своей красе. А хозяин во дворе, кокса нюхнул и по асфальту размазался.
– Бывает, – махнул рукой капитан. Тут он обратил внимание на засохшую кровь на стенках золотого черепа и тихо присвистнул. – Ни хрена себе забавы!
– А ты какими судьбами в наши палестины, Миxaлыч? Ты же сейчас в главке.
– Да вот старого знакомого пришел повидать. Рома, он у нас потерпевшим по одному уголовному делу проходит, – только сейчас окинув меня взглядом, устало проговорил Томанцев. – Здравствуйте еще раз, отец Павел. Интересные у нас с вами встречи получаются. Где вы – там сразу же криминал. Притягиваете вы его, что ли?..
– Ага! – обрадовался лейтенантик, бросая в рот подушечку жевательной резинки и тем нанося сокрушительный удар по подкрадывающемуся кариесу. – То-то я сразу подумал: подозрительный какой-то батюшка нарисовался у нас на горизонте. Спрашиваю: чего это вы, падре, потеряли в вонючем дворе в первом часу ночи? А он мне с понтом: тайна исповеди не подлежит разглашению! Во фрукт, а, Михалыч?!
– Не торопитесь, лейтенант, делать выводы и давать оценки людям, которых вы видите впервые в жизни, – спокойно осадил лейтенанта Томанцев, разглядывая голую бронзовую женщину. – Отец Павел у нас заслуженный человек, бывший офицер-десантник. Сейчас – настоятель тюремной церкви на Каменном острове. Это где пожизненные гниют, – напомнил капитан. – В отпуск в родной город приехал и сразу же влип в неприятную историю…
– Вот оно что, – сконфуженно пробормотал парень, апломб с него вмиг слетел. – А что за история? Может, расскажешь, Михалыч? Или у тебя тоже тайна исповеди и все такое… Ха-ха!
Смех звучал явно натянуто. Хорошая мина при плохой игре…
– А нам скрывать нечего. Верно, отец Павел? – Томанцев подошел к полке с книгами и стал торопливо листать одну из них. – Попал наш батюшка в аварию на Петергофском шоссе, а в джипе том, что его «Таврию» в кювет снес, сидели трое приметных уродов… Стали нашему отцу Павлу пистолетиком в лицо тыкать, богохульные речи себе позволяли, на куски порубать грозились. А когда порешили обещанное исполнить, батюшка дюже осерчал и так прижал мудаков к ногтю, что те едва не описались от страха. Между прочим, один из них, самый упитанный, сейчас лежит внизу в месиве собственных мозгов и кровищи. И джип злополучный, как сегодня выяснилось, на него, родимого, записан… Не иначе ребятки решили, от греха подальше, подельничка своего грохнуть и тем самым следы замести. Ищи теперь ветра в поле… Вот такая история, Рома. А тебе, я думаю, за подозрения необоснованные и грубость к старшим, тем более священнослужителю, стоит извиниться перед отцом Павлом. Думаю, что папа твой, генерал-майор милиции Семенов Андрей Андреич, мною лично глубоко уважаемый и по долгу службы, и просто по-человечески, сказал бы тебе то же самое… Как считаешь, Семенов-джуниор?
Томанцев бросил гнусную книжонку обратно на полку и исподлобья глянул на Романа. Лицо лейтенанта покрылось багровыми пятнами, он походил на провинившегося школьника, хотя изо всех сил старался держать грудь колесом. Плохо это у него выходило, совсем по-детски… Да ведь он и был еще желторотым юнцом.
Стоящий в сторонке и не встревающий в разговор чернявый опер чуть заметно улыбался. Круглолицый сержант упорно разглядывал какую-то гнусную картину и делал вид, что ему вообще до фени все эти разборки. Наше, мол, дело маленькое…
– Ладно, батюшка, беру свои слова назад. – Надув щеки, конопатый лейтенант торопливо захлопал себя по карманам пиджака в поисках сигарет. – А то… сам посуди, Михалыч… что мог делать поп… то есть священник… в таком месте в такое гиблое время? Тут у любого мента вопросы возникнут!
– Согласен, – сгладил ситуацию Томанцев, не ставший дожимать и без того поставленного на место парня. – Как я понимаю, батюшка наш по своим каналам каким-то образом прознал про эту пакостную квартирку и, прежде чем звонить мне, решил для начала просто понаблюдать за ее обитателями. А тут вдруг такое дело… Верно я излагаю, отец Павел? – почти по-приятельски подмигнул мне капитан.
– Примерно так все и было, – кивнул я. – Только добавьте еще одну деталь. За несколько минут до убийства я успел сфотографировать того, кто выкинул упитанного молодого человека из окна. Я почти уверен, что кокаин здесь ни при чем…
После неожиданных откровений Томанцева – обычно тертые опера не слишком разговорчивы, даже с коллегами, – уже не имело смысла что-либо скрывать. В любом случае сегодняшний эпизод будет прицеплен к инциденту на Петергофском шоссе, и делом продолжит заниматься капитан, несмотря на то, что убийство Пороса произошло на территории, которую «держали» местные опера.
– Чудно, – сокрушенно покачал головой лейтенант Семенов. Щелкнув дорогой зажигалкой, он жадно затянулся и пыхнул дымом в зеркальный потолок. – Я так понимаю, Михалыч, нам можно не напрягаться, дело это все равно вам отфутболят?
– Напрягаются в туалете, джуниор, – беззлобно хмыкнул Томанцев и похлопал лейтенанта по плечу. – А ты, ладно уж, можешь просто расслабиться…
– Расслабляются в постели с девочкой, – не остался в долгу озорно сверкнувший глазами молодой опер.
На прикрытый простыней труп Пороса, лежащий на заплеванном асфальте, с низкого, свинцового, несмотря на белые ночи, питерского неба упали первые тяжелые капли дождя…
– Веселые вы, менты, как я погляжу, – сказал, растоптав окурок, нахмурившийся Томанцев уже без толики юмора. – Короче, дело к ночи. Ковыряйтесь тут со своим жмуром, отписывайтесь, шмонайте, а мы с отцом Павлом уходим… проявлять фотографии. Сейчас подойдет мой человечек с видеокамерой, так что вы не пугайтесь – это свой, а не журналюга с телевидения. В общем, бывайте, соседи. Привет отцу, Семенов-младший!
– А показания? – оживился лейтенант.
– Будут тебе показания, парень. Завтра, – успокоил капитан, кивком головы указывая мне на дверь в коридор. – Пойдемте, батюшка. Нас ждут великие дела…
Спустившись вниз, мы вышли из подъезда, в несколько секунд миновали заметно поредевшую, жмущуюся под зонтами толпу зевак на тротуаре и уединились на мягком заднем сиденье черной «Волги» с номером ГУВД.
– Денис, погуляй пока, – коротко бросил капитан сидевшему за рулем парню с бритым затылком. Тот, кряхтя, вылез из машины под дождь, захлопнул дверцу, отошел под прикрытие козырька подъезда и закурил, демонстративно не глядя в нашу сторону.