– А что так?
– Пьяный бюджет всегда притягивал акул из коридоров власти, это же стабильный доход. Короче, я тебе говорил, когда просил помочь Жирнову, что на завод положил глаз кое-кто сверху…
– Кто? – оставаясь в полном спокойствии, спросил Шатунов. – Ну, говори, говори, раз позвал.
– Леха, не могу. Мне голова дорога, думаю, тебе тоже. По-дружески советую: уйди оттуда, а с твоими мозгами ты…
– Стал хозяином завода, по факту это моя собственность, – завершил его фразу Шатунов на свой лад. Он всласть насладился возникшей паузой, а чтоб продлить шок, дополнил: – Кстати, я купил и пивзавод у Жирнова.
– У Жирнова?! – вымолвил Дубенич, таращась. – Жирнов хапнул… Почему об этом никто не знает? Ну, ребята… Ну, вы даете… А как же оценка государственной собственности комиссией?
– Документы в ажуре, – заверил Шатунов.
Поистине знатную аферу провернули с Жирновым, впрочем, схемой воспользовались довольно распространенной – банкротство, затем приобретение обанкротившегося предприятия за три копейки. Просто те, кто «положил глаз», находясь наверху, не доглядели, что делается внизу, да и не уследишь за всем. Они посчитали Жирнова старым дураком, зама его – безнадежным тупицей, а обоих разом – ослами.
– Не могу сказать, что радуюсь за тебя… – оттопырил нижнюю губу Дубенич. – Но восхищен. Ей-богу, восхищен. Желаю теперь отстоять бизнес. Кстати, как посмотришь, если к нам присоединится Тата?
– Отрицательно. Хочу поужинать и – домой.
– А помириться с ней не хочешь? Ну, погляди, какая цыпа без хозяина осталась. Звезда, ей-богу. Позвать?
– Не, не, – лениво отмахнулся Шатунов. Как раз лень и должна дать понять, что эта тема мертва.
– Да будет тебе злиться на нее! – настаивал Дубенич. А Шатунов думал: неужели Тата подговорила Юрку пристроить ее назад к успешному мужу? – Ну, оступилась баба, а ты прости, будь великодушным, у вас же дочь. А Тата такая женщина…
– Во-первых, выбор сделала она. Во-вторых, я давно не злюсь на нее, все прошло и забылось. В-третьих, у меня есть женщина, я люблю ее…
Сказал и сам поразился правде, слетевшей с уст легко и непринужденно, словно так было всегда, а Таты… ее не было совсем. Сказал и задумался. Но когда человек задумывается, как же есть на самом деле, почему-то много доводов находится против, главный из них – ты ее не знаешь, а не зная, любить – неправильно. Тем не менее в нем произошли изменения, изменила его Ева, ничего для этого не делая. Он сказал вслух то, что уже знал доподлинно и берег в себе, как суеверная старуха, боясь со стороны всяческих происков.
Из ресторана Шатунов выходил вместе с Дубеничем, усмешки сдержать не смог, хотя и постарался спрятать ее за наклоном головы. А вызвана она была Татой, которая щебетала с… Генкой Беликом и строила ему глазки. Шатунов восстановил картину, мучившую его когда-то круглосуточно: тесный кабинет, бутылка коньяка, упавшая на бок рюмка, Тата с голым торсом, Генка, оба вздрагивают… Из-за этой похабщины он чуть не помер? На сколько же лет сократил себе жизнь? Вот идиот был!
– Между ними ничего нет, я знаю точно, – вступился за Тату Дубенич, на что Шатунов подмигнул ему, дескать, верю, но ты лучше не парься.
Ему все равно, с кем Тата, чувств к ней не сохранилось, даже у его равнодушия имелась отстраненность, будто он смотрел фильм про чуждых ему людей. Не осталось и пустоты, о которой долдонят по телику психологи, тем более злости не осталось. Тата совершенно чужая ему женщина.
От гаража Шатунов шел медленно, дома-то его не ждали, шел и наслаждался теплой летней ночью, тишиной. Хороший район он выбрал…
– Ленька!
Шатунов замер на месте и крепко зажмурился, не хотелось ему убедиться, что голос – всего лишь слуховая галлюцинация. Но стук каблучков сзади приближался реально, наконец, оборвался, и она процедила недовольно, гневно:
– Сколько тебя можно ждать, черт возьми!
В следующий миг Ева вскрикнула, так как Шатунов обхватил ее руками и оторвал от земли. Она угадала его самое заветное желание – увидеть ее, обнять, целовать, – потому здесь. Неважно, в каком сейчас Ева настроении. Впрочем, она в отличном настроении, простила Шатунова (за то, что прождала много времени, но при этом не предупредила), целовала его губы и прижималась щекой к щеке. Наверное, улыбка Лехи была дурацкой, то есть счастливой, счастье-то выглядит глуповато. Ева, слегка отстранившись, удивленно спросила:
– Чему ты улыбаешься?
– Очень рад… я очень… очень…
Ему следовало поблагодарить Белика и Тату за рога, которые он с кровью отпилил, иначе никогда не обратил бы внимания на хорошенькую хохотушку за угловым столиком в стекляшке, не потянулся б к ней, как к светочу. И не держал бы ее в руках, не целовал бы в упоении чувственные губы, не узнал бы, что секс бывает еще и любовью, – о, как эти значения отличаются друг от друга…
– Вы не ответили, – напомнил о себе Лев Маркович. – Вас что-то связывало с Ксенией?
– Конечно, – глядя прямо в глаза за дымчатыми очками и различая зрачки, которые нервно сужались и расширялись, признался Шатунов. – Когда-то она спасла мне жизнь, я ей обязан… многим обязан. Всем.
Но когда и каким образом спасла? Марину так и не рассказал, молодой человек лишь догадывался, что в прошлом шефа есть особая история. А Лев Маркович не сводил глаз с Шатуна, Марину пришлось закусить губу, чтоб не прыснуть, потому что он прочел, о чем подумал вдовец. Об измене! Разве не смешно в их-то возрасте поддаваться ревности? Но, пардон, раз любви покорны все возрасты, то и ревности подвержены все, она же, коварная злодейка, постоянно рядом с трепетными чувствами.
Вдруг вдали блеснуло нечто похожее на зеркальце, Марин тут же отвлекся от странноватого мужа, напрягая зрение и высматривая, что именно перетянуло ярким блеском его внимание.
– Лев! – позвал вдовца мужчина лет сорока пяти, статный и волевой, вместе с тем внешне очень похожий на мужа убитой. – Лев, все уже уехали, мы только тебя ждем.
– Иду, – нервно отозвался тот, после чего вновь перевел глаза на Шатунова.
А тому осточертели паузы, вдовец будто нарочно расставлял их после каждого слова. Новая пауза вышла неоправданной или недосказанной, какое-то «недо…» в ней точно присутствовало. Шатунов терпеливо выжидал.
– Это мой брат, – потупился вдовец. – Родной.
И неохотно (очень неохотно) он поплелся к ожидавшей его машине. Но вдруг, не сделав и десяти шагов, повернулся с вопросом, явно мучившим его во время натянутого диалога:
– И все же… почему она позвонила именно вам?
– Па! – высунулся из машины Пашка. – Ты скоро?
– Мне бы тоже хотелось знать, почему мне, а не вам? – вопросом на вопрос, при всем том достойно и сухо ответил Шатунов мужу Ксении.
Что означала новая пауза в исполнении Льва Марковича, не понял ни Марин, ни Шатунов, который не стал ждать еще одного каверзного вопроса, а, попрощавшись, забрался в машину.
Кладбище – не проезжая часть, здесь не разгонишься, и Южин поехал со скоростью черепахи. В то же время впечатлительный Марин не сдержался, повернувшись к шефу, выразил восторг:
– Здорово вы его, Леонид Федорович! А чего он хотел?
– Понятия не имею, – пожал плечами Шатунов.
– Пап, кто это был? – поинтересовался Пашка.
– Да так… – не объяснил отец.
– На ящерицу похож, – дал оценку Пашка. – На большую ящерицу. Вреда от нее вроде не будет, но смотреть противно.
А верно подмечено, поэтому мужчины, кроме Шатунова, рассмеялись, согласившись с Павликом. Но, как по команде, и оборвали неуместный смех, лишь взглянув на сумрачного шефа, хотя тот, кажется, находился в ином измерении и не слышал их. А еще через полминуты Южин переключился на объект впереди, воскликнув:
– Ну и походон! А сама-то, сама… о! Я тащусь.
Навстречу шагала девица, расписанная под черно-белую фотографию…
9
На заднем сиденье джипа, опираясь спиной о дверцу, Люка засмотрелась в оптический прицел. Одно время на кладбище не разрешали сажать деревья – самодурство у некоторых доходит до абсурда, а другой начальник разрешил озеленять кладбище. Тонкие деревца только приживались, были слишком малы, следовательно, Люке открывался обзор на весь погост. Она хорошо видела свою жертву, сзади которой стоял рослый амбал. Но и перед Шатуновым возвышался мужик, он топтался на месте, то открывая, то закрывая жертву, нужно подгадать момент и…
Люка заметалась по сиденью, осматриваясь по сторонам. Собственно, опасаться по большому счету нечего, снайперская винтовка с глушителем, но береженого бог бережет.
– Что? Что такое? – забеспокоился Хок, опустив бинокль.
Именно блик от стекол, поймавших солнечные лучи, заметил Марин.
– Сиди! – бросила ему Люка. – Хочу убедиться, что рядом никого… А то будет идти мимо какой-нибудь придурок, не валить же и его! К тому же бесплатно. Гек оказался прав! Народу полно, и нам это на руку…
– Сиди! – бросила ему Люка. – Хочу убедиться, что рядом никого… А то будет идти мимо какой-нибудь придурок, не валить же и его! К тому же бесплатно. Гек оказался прав! Народу полно, и нам это на руку…
День весенний и солнечный, народ приехал подчистить могилы после зимы, наверное, покойникам приятней лежать, зная, что наверху прибрано. Так вот, при таком скоплении попробуй найди стрелка.
Люка ерзала, устраиваясь. Винтовка длинная, выставлять в окно даже часть дула нельзя, следовало найти максимально удобное положение и поторопиться. Но вдруг Хок схватился за ствол:
– Люка, с ним сын! Не надо!
– Пусти, идиот! – прошипела она, пытаясь вырвать винтовку. – Другого случая ждать придется, может быть, месяц-два!
– Только не при сыне! Нельзя! – не отдавал он оружие.
– Пусти! Плевать мне на… У тебя не все дома!
– Это у тебя не все дома! При мальчишке нельзя валить отца!
Внезапно около машины выросла фигура дородной тетки, загородившей собой обзор на кладбище. Неудача просто преследовала их.
– Да сейчас найду! – крикнула тетка кому-то, увидела в машине молодых людей и двинула к ним. Люка вырвала винтовку и опустила ее на дно джипа. – Извините, у вас не будет спичек? Забыли дома…
– Мы не курим, – сказала Люка.
– А зажигалки нет? Я верну.
– Не курим, – огрызнулась Люка.
– А, ну, извините, извините…
Женщина потопала дальше искать спички, не обидевшись на неласковость. А время упущено безвозвратно, Шатунова след простыл, значит, он в машине, которая медленно ехала по дороге кладбища.
– Все пропало, – зло зашипела Люка. – Так удачно сложилось, он у меня был как на ладони! Что теперь делать, что?
– Ничего, – вяло промямлил Хок.
Подруга серьезно настроилась на скандал – куда-то же следовало выплеснуть накопившиеся отрицательно заряженные частицы, да зазвонил телефон. Хок опустил лоб на руль и замер, честно сказать, в его груди сжалось сердце. Если Люка сообщит, что он помешал ей застрелить Шатунова, ему несладко придется, такое не прощается.
– Да, Гек? – сказала она в трубку.
– Что там у вас? Почему так долго не звоните?
– Считаешь, это все равно что вареников налепить?
– Нет? До сих пор нет?
Хок слышал диалог слово в слово, Люка включила громкую связь, для него включила и кидала в любовника колючие взгляды. Он ждал, когда она заложит его. Ну вот, пауза… Она обязана сообщить о том, что упустили Шатуна, он жив и чья в том вина. Но не сообщала. Хок выпрямился и поднял глаза на зеркало заднего вида над лобовым стеклом, в нем он увидел ее, она тоже смотрела на него и кусала нижнюю губу. Нелегко ей, нелегко.
– Люка, ответь, – требовал Гектор. – Да или нет?
– Да, – солгала она. Для чего солгала?! Хок резко повернулся к ней с молчаливым вопросом в глазах, но нет, он не ослышался. – Мы сделали его.
– Отлично. Я жду вас, поторопитесь.
Бросив трубку на сиденье, Люка уставилась в окно, видно, ее манил автомобиль, в котором находился король удачи Шатунов.
– Зачем? – тихо вымолвил Хок. – Зачем солгала?
– Заводи мотор, – буркнула Люка. – Заберем бабки и сдернем отсюда, в этом городе нас преследует рок. Поехали, я сказала!
Они не могли знать, что ждет их на самом деле, всю дорогу молчали, как во время похоронной церемонии. Хок оправдывал свой поступок: родителя нельзя убивать при ребенке, иначе наступит конец света, для всех наступит. А Люка… черт ее знает, о чем она думала.
В парковую зону въехали с тыла, где нет ограды. Зато с этой стороны расчищено несколько площадок для парковок, расположены они в разных частях, к ним ведут удобные подъезды. Проехав по периметру парка, у заросшего тиной пруда оба увидели одинокую семерку. Сюда не стремится народ. Пруд напоминает болото, воняет гнилой тиной, его обходят стороной, предпочитая посидеть не на травке, а в кафешке неподалеку.
Едва Хок затормозил, Люка выскочила из машины и стремительно зашагала к семерке. У автомобиля она замешкалась, нерешительно открыла дверцу со стороны водителя…
А Хок не торопился встретиться с Гектором, он не приучен лгать, уж пусть лучше Люка сама… Но когда Хок подошел ближе… Его изумила неестественно застывшая фигура девушки. И Гектор, немного завалившийся на бок. Он как будто спал. Не сразу Хок рассмотрел пятно возле уха Гека. Крохотное, похожее на пятно краски. Оно было ярко-красным, с темным сгустком посередине…
Вся-вся она была черная, как ворон из старой русской песни: в черном платье, черной кофте, черный шелковый шарф обматывал шею и струился по телу до колен. Но главное, на ней черные чулки с большой дырой на колене и «стрелками» во все стороны. Чулки особенно «актуальны», ведь на улице двадцать пять градусов выше нуля, без них и без шерстяной кофты просто никак нельзя! Шла лохматая барышня по кладбищенской дороге, как солдафон, размахивая руками и широко шагая, да ботинки на платформе подвернулись или девица споткнулась, но ее повело точно на автомобиль.
– Куда прешь! – взревел Южин, утопив педаль тормоза.
Девица бухнулась на капот и таращилась бессмысленными глазами по сторонам, словно опасалась, что из могил выскочат полусгнившие покойники.
– Рехнулась? – вылетел из машины Южин с воплем потерпевшего. – Какого под колеса бросаешься? Скажи спасибо, что медленно ехали!
По долгу службы Марину полагается быть в центре событий, какими б незначительными они ни были. А вдруг столкновение спланировано? Вдруг девица – часть коварного плана? Но видя, что чернушка либо напугана, либо у нее в головке свистопляска, потому ничегошеньки не соображала, Марин взял ее за плечи, поинтересовавшись:
– Не ушиблась?
Она взглянула на него соловыми глазами, потом перевела тупой взгляд на Южина, пыхтевшего рядом:
– Накуренная. Или уколотая. Наглоталась колес, нанюхалась! Не видишь – соображаловка у нее отсутствует.
– Может, у девушки горе, – начал было возражать Марин, да примолк, так как кофта соскользнула с ее плеч и…
Чуть ниже левого плеча красовалась знакомая татуировка – анкх с крыльями летучей мыши. Неужели совпадение? Досадно будет.
Девушка выпрямилась, натянула кофту на плечи, сказав очень тихо, при этом шатаясь:
– Я в порядке. Из… звините…
– Как же, горе у нее! – бухтел Южин. – Наша сдвинутая молодежь время коротает на кладбищах, ведь больше им негде тусоваться! Девка из этой же среды, из сдвинутых. Смотри, как размалевана – в гроб краше кладут.
С декоративностью она действительно перебрала, вся эта графика на личике не украшала, а отпугивала. Волосы (черные, конечно) она не расчесывала, наверное, с неделю, плюс к ним: черные тени на веках, черная помада и маникюр, пирсинг в носу и на нижней губе. А бледность неестественна настолько, что девушка, казалось, вот-вот скончается из-за недостачи крови в жилах.
– Поезжайте, а я отвезу ее домой на такси, – сказал Марин, отступая от машины вместе с чернушкой, которую он поддерживал за плечи.
– Зачем она тебе? – ворчал Южин. – Она ж из секты, сектанты тебе голову снесут…
– Трогай, – отмахнулся Марин. Когда машина отъехала, он встряхнул чернушку: – Эй, тебя как зовут?
– Ноктюрна…
– Ясно. И где же ты живешь, счастье мое? Адрес хоть помнишь?
– Д-да… помню… – промямлила она сухими губами.
А глазки… вот-вот сомкнутся! Лишь бы не навсегда.
Шатунов не обратил внимания ни на вынужденную остановку, ни на черную девицу со странностями, ни на то, что Марин бросил их ради чернушки. Он вообще всего этого не заметил, так как был далеко, очень далеко. Шатунов отправился в путешествие назад, туда, где ему было… Это может понять человек, который испытал хотя бы толику тех ощущений, которые хлынули на Леху в то счастливейшее время. Когда Ева появлялась, мир сужался до узкого круга, где находились он и она, но безоблачность – стихия непостоянная…
В стиле лавстори
– У тебя совсем пусто, – сказала Ева, пройдясь по квартире, и крикнула куда-то вверх: – Э!.. Слышишь? Э-э!.. Эхо. Это пока сарай. Ты собираешься его заполнять, чтоб дурацкого эха не было?
– Некогда.
Шатунов принес бокалы с вином, бутылочку знакомый привез из-за бугра, толканул за бешеные бабки, клялся, что коллекционное. Бокал взяла Ева механически, пригубила и не пришла в восторг от божественного вкуса, не поинтересовалась, откуда это изумительное вино и как оно называется. В общем, шаблонный диалог не завязался, а Лехе мечталось рисануться перед ней, мол, я для тебя… и так далее.
Ева снова двинула гулять по пустой квартире, Леха же рассматривал бордовую жидкость в бокале, отпил глоток, как истинный сомелье… кислятина, далеко не божественная. И вкус был перенасыщен терпкостью. Шатунов повертел бутылку, кажется, он по старой привычке купился на наклейки, решив, что вино фирменное.
В момент, когда он придумывал легкую казнь мошеннику, Ева, фланируя мимо, протянула ему бокал, не глядя, дескать, налей еще. Да он с радостью! И тут же простил знакомого, ведь Ева не отвергла кислятину, но уточнил: