– Как тебе вино?
– Великолепное, – бросила она с небрежностью, свойственной людям, искушенным во всех человеческих радостях.
Между ними прочно укоренилась тайна. Леха слышал ее, чувствовал порами кожи, видел и ничего более так не хотел, как разрушить. Он смело сделал первый шаг к разрушению. Дотронувшись своим бокалом до бокала Евы, Леха непринужденно (этому его никто не учил), но с огромной надеждой, которую старался не выдать, сказал:
– Вот если б ты переехала ко мне и занялась заполнением этого сарая, я б исполнил любой твой каприз.
Фактически предложение сделал, Ева же… прикинулась глухой, вышла на балкон, перегнувшись через перила, глянула вниз. Ну и Шатунов не стал топать ногой, настаивая: скажи немедленно – да или нет. В их отношениях ощущалось столько хрупкости, что разрушить – пара пустяков, для разрушения достаточно неосторожной фразы. Нет, Шатунов тщательно следил за словами. Может быть, когда-нибудь наступит час и Ева со свойственной ей решительностью скажет, не спрашивая его разрешения или согласия: «Я остаюсь навсегда». Он будет терпеливо ждать – так решил тогда.
– Почему не интересуешься, откуда у меня деньги на квартиру? – ушел Леха от животрепещущей темы, зато подошел к Еве близко-близко.
– Да плевать, откуда деньги. – Ева поставила бокал на пол, обняла его за шею. – Плевать на квартиру. Меня устроила б и кочегарка, там тепло.
– А если я вор?
– Кого сейчас этим удивишь? Уж точно не меня. Лишь бы тебе в дерьмо не вляпаться из-за бабок.
– Ты сегодня идеально плохая барышня. Плевать, дерьмо, бабки – что за выражения?
Конечно, замечание он сделал в шутливой форме, Ева приняла игру: нахмурила брови, надула губы.
– Потому что я злая. Я ждала тебя три часа! Это подвиг.
Потерю времени он компенсировал длинным поцелуем, потом, когда Ева спрятала лицо на его груди, он все же еще раз робко бросил пробный камешек без шуток:
– Я не знаю, кто ты, где живешь и с кем. Не знаю, чем занимаешься, чего хочешь, но… мне очень хочется, чтоб ты не уходила… никогда.
– Это невозможно. Пока невозможно…
Леха не засомневался в ее искренности, она действительно сожалела, стало быть, честна по отношению к нему. Он с благодарностью целовал ее губы и увлекал к единственному предмету мебели – широкому дивану. А Ева вдруг притормозила, отстранилась и заговорщицки прошептала:
– Тебе не кажется, что здесь кто-то есть, кроме нас?
– Кто же? – вторил он ей.
– Эхо. Эхо бессовестно подглядывает за нами.
– Ты стесняешься эха?
– Немножко.
– Мы погасим свет…
Она приходила к нему ночью и нерегулярно, не предупреждая, когда ее ждать. Поэтому он ждал каждый вечер. Иногда между встречами были очень длительные промежутки, но Шатунов терпеливо ждал и ни о чем не расспрашивал, ждал, когда она поймет, что он и только он достоин ее и нужен ей. Порой казалось, ее появления – плод воображения, Евы нет, она не могла быть реальностью, потому что была совершенством в его представлении. Но у любого проявления есть причины, следствия и последствия, пока они были недоступны Леньке. И вот однажды весь этот мир – тяжелый и грязный на работе и кристально чистый с Евой, но любимый со всеми «но», – рухнул в одночасье.
– Шатунов Леонид Федорович?
– Да…
– Вы задержаны по подозрению в убийстве…
Часть третья
Рассерженные
1
Люка забежала в дом, кинула сумку в угол и в изнеможении рухнула на диван лицом вниз, еще и голову закрыла обеими руками, будто кто-то собрался ее поколотить, а она защищалась. Скорей всего девушка отгораживалась от ужасного мира, который приносил одни разочарования.
Через паузу вошел и Хок, не столь экспрессивно выражая свое состояние. И ему понадобилась поддержка в буквальном смысле, присесть – не присел, а вот спиной он упал на стену и выпустил из рук лямки рюкзака, который громко бухнулся у его ног.
До сих пор не верилось, да нет, в голове не укладывалось – Гектор убит. Эта рана над ухом… конечно, она от пули.
Гека застрелили. Да, наемный убийца, киллер, ассасин – хоть как называй, окружая ореолом романтики душегубство, но тот, кто по роду деятельности нес смерть и считал себя неуязвимым, заурядно пал от обычной пули.
С Хоком столбняк случился, он не отрывал глаз от маленькой дырочки над ухом Гектора, в то же время понимал: нужно бежать, пока их не заметили рядом с трупом. Примерно в пятистах метрах, в кафе под открытым небом несколько человек наслаждались напитками и разговорами, они могли увидеть Хока с подругой, потом опознать и тогда…
Тем временем Люка судорожно обыскивала карманы Гектора, она очень торопилась, нервно озиралась. Она же и толкнула неподвижного Хока в плечо, на бегу бросив одно слово: «Бежим». На автопилоте он кинулся за ней. Люка села за руль, ему пришлось довольствоваться пассажирским местом, да он, собственно, и не возражал…
Стоял Хок долго, то глядя в пол, то на Люку. Кому-то нужно брать голову в руки и думать, как быть, и, наверное, принимать решения должен он, мужчина.
– Люда… нам сейчас надо дергать отсюда.
Хок впервые назвал ее по имени, от которого она, признаться, отвыкла. Люка перевернулась на спину и посмотрела на него с интересом, а может, с подозрительностью. Недоверие у нее в крови, недоверие и готовность к осечкам. Он давно заметил, что сначала она провернет ситуацию в негативном ключе, только потом подпустит немного, совсем чуть-чуть, позитива. И наверно, это правильно: лучше готовиться к худшему, а хорошее… хорошее принимается без оговорок.
– Кто тебе сказал мое имя? Гек? – спросила она.
– Нет. Вернее, услышал от него, но когда он случайно оговорился, так что не щурься, будто я засланный казачок.
Установка Гектора: никто не должен знать настоящих имен и фамилий. Потому что, если кто-то из команды попадется, то его хоть стреляй, а сообщников он не назовет. Разве не здравый смысл руководил им? Конечно, Гек имена и фамилии знал, видимо, доверял единственному человеку – себе. Чрезмерные меры предосторожности его же и уничтожили.
– А тебя как зовут? – осведомилась Люда.
– Илья. Ну, вот и познакомились.
– Знаешь… Я не нашла у него мобилы.
– Ее забрал убийца? – с ходу предположил Илья и присел наконец на диван рядом с ней, почувствовав в ногах невероятное облегчение. Жалко, что только в ногах.
– Заказчик, – поправила его Люда. – Наш клиент, которого мы не видели в лицо и не знаем, как зовут. Недаром я психовала.
– Думаешь, это он?..
– А что тут думать! – пыхнула она, разозлившись, но не на Илью, а вообще, как часто злятся на абстрактное зло, попав в черную полосу жизни. – Конечно, он. Я сказала по мобиле, что с Шатуновым покончено, Гектор позвонил заказчику, чтоб тот привез деньги…
– Гека застрелили перед нами? На то, чтоб привезти деньги, нужно время, так? Очень рискованно, он мог попасться нам.
Сейчас важно проанализировать факт, вычислить, насколько велика опасность и для них. Люка, мысленно реконструируя картину у пруда, высказала другую версию:
– Нет. Он сидел в машине и слышал, как я сказала, что мы сделали Шатунова. Я б так и поступила, если б заранее задумала убрать Гека. Конечно, конечно… Он слышал меня, ему нужно было убедиться самому, что дело сделано, и он убедился. Понимаешь, он не собирался платить! Изначально не собирался! Поэтому за прокуроршу не выдал бабки, скотина. А Гектор дебил! Я ведь говорила ему, говорила!..
– Тихо, тихо, – обнял ее Илья. – Не заводись, сейчас это бесполезно.
Второй рукой он достал пачку сигарет, дал одну Людмиле, сунул и себе в рот, оба закурили. Как бы там ни было, а сигарета слегка подавляет дерьмовое настроение, помогает сконцентрироваться, объединяет.
– Наш заказчик услышал, – рассуждала Люка, – что его волю исполнили, застрелил Гека и остался при деньгах. А мы его в глаза не видели!
– Зачем тебе телефон? Ну, который ты искала?
– Телефон… – повторила Люда и неожиданно улыбнулась, хотя после сегодняшнего потрясения улыбки – это нонсенс. – Они же созванивались, правильно? Он забрал трубу Гека, чтоб ни мы, ни полиция не напали на его след, но…
Илья опередил ее, правда, в отличие от Люды не знал, в чем тут фишка, как нынче говорят:
– Но у Гектора две трубы – основная и рабочая.
– Именно! – прищелкнула пальцами Люда, подскочила и ринулась в комнату мужчин. – А ты срочно перекинь в ноутбук номера телефонов с наших трубок.
– Зачем? – Но Хок кинулся исполнять просьбу: включил компьютер, достал свой телефон.
– По трубкам, даже выключенным, человека найти – запросто! Мы их выкинем.
– Что ты делаешь у меня в комнате?
– Ищу вторую мобилу Гека…
Девчонка полностью отключилась, к счастью, Марин вытряс из нее адрес и номер квартиры. Достал он тело из такси, а оно не держалось на ногах, норовило улечься прямо на тротуар. Пришлось взвалить девчонку, как мешок, на плечо, а она не только из костей состояла, откормили ее на совесть, наверняка пирожками баловали. Как бы не надорваться. Он понес.
Девчонка полностью отключилась, к счастью, Марин вытряс из нее адрес и номер квартиры. Достал он тело из такси, а оно не держалось на ногах, норовило улечься прямо на тротуар. Пришлось взвалить девчонку, как мешок, на плечо, а она не только из костей состояла, откормили ее на совесть, наверняка пирожками баловали. Как бы не надорваться. Он понес.
Жила она в районе старых зданий эпохи царизма, свергнутого в роковом семнадцатом году прошлого столетия. С тех пор в этих кварталах мало что изменилось, лестница с витой балюстрадой точно осталась с тех времен. По ней Марин поднялся с полутрупом на плече на третий этаж и позвонил в квартиру.
– Кто? – спросил за дверью приятный женский голос.
– Вы меня не знаете… (Не с того начал, но как же ей сказать, кто он?) Я тут принес… Посмотрите, это ваше?.. Не бойтесь, я не грабитель… ТО, что у меня на плече, сказало ваш адрес… Женщина, откройте! Иначе ЭТО оставлю здесь, на площадке, оно простудится.
По всей видимости, говорил он слишком загадочно, чем разжег любопытство хозяйки. Как только открылась дверь, Марин улыбку показал – раз, повернулся спиной – два. Боялся, что зад черной девицы недостаточный повод для идентификации личности. Нет, хозяйка должна увидеть голову, которая свисала вместе с руками и плечами сзади Марина.
– Зойка! – взвизгнула девушка. – Несите в комнату.
Марин прошел длинный коридор, очутился в большой и светлой комнате с высокими потолками, его попросили пройти в следующую. Там он уложил чернушку на кровать, присел сам на край, утирая лоб (свой конечно же), и только теперь рассмотрел девушку, попросившую его пересесть в старое кресло и захлопотавшую вокруг живого трупа.
Матерью Зойки она никак не могла быть, самой не больше тридцати, и отличалась она от несчастья на кровати разительно. Во-первых, светлая шатенка, поэтому белая кожа не смотрелась чем-то аномальным, как у Зойки. Во-вторых, у нее милое лицо с тонкими чертами, чистые глаза цвета лазури, причем добрейшие, именно такие бывают у мамы, у любящей жены или просто у хорошего человека – зеркало же души, говорят.
– Где вы ее нашли? – спросила она.
– На кладбище.
Вот странность: не удивилась! Ну хоть бы чуть-чуть брови приподняла! Видимо, кладбище у них – вторая родина. Хозяйка оттянула по очереди веки Зойки, внимательно заглянув в глубину зрачков, потрогала пульс.
– Она сказала, ее зовут Ноктюрна, – предупредил Марин, чтоб девушка имела в виду: Зойка безнадежно больна на голову. И опять не удивил. – Я все понял, вытряс из нее адрес и привез. Ты кто ей?
– Сестра. Старшая. Меня Аней зовут.
– А меня – Дмитрием… Димой. Что с ней?
– Слава богу, «скорую» не нужно вызывать. Идемте, пусть спит.
Аня стянула с окорочков чернушки рваные колготки, накрыла Зойку пледом, распахнула створки окна, чтоб залетный свежий ветерок проветрил дурную головушку сестрички, после чего оба вышли из комнаты.
– Я вам безмерно благодарна, – убирая со стола книги и тетради, сказала Аня. – Сама хотела объехать кладбища и устроить там разгром… (А его удивлению не было конца.) Хотите чаю, Дима? У меня есть яблочный пирог… э… шарлотка.
– Не откажусь. – Он не расселся на правах гостя и спасителя за круглым, явно древним, как этот дом, столом, не стал ждать, когда его обслужат, а двинул за Аней на кухню. – Кому ты хотела устроить разгром?
– Неформалам, к которым прибилась Зойка. Задурманили ей голову мыслями о загробном мире, вампирах, вечности… Летом тусуются на кладбищах, зимой собираются в заброшенных зданиях, дома-то родители затрещин надают, а там они на свободе…
– А ваши родители где?
– Мама очередной раз вышла замуж, а папа давно умер, это его квартира. Держите поднос и несите чашки в комнату…
– Давай на кухне, – предложил Марин. – Чем помочь?
– Ничем. Сейчас закипит чайник, а я пирог нарежу.
Славная она, симпатичная и уютная. Обычно Марин с ходу определяет, чем брать девушку, и примерное время, которое предстоит на этот процесс затратить. Аня в рамки не вписывалась, наверно, потому, что она… слишком хорошая, а хорошие девушки пресноватые. Другое дело Зойка, сразу видно: очень плохая, так вот плохие как-то родней.
– Сколько лет твоей Зойке? – спросил он.
– Четырнадцать.
– Ско?.. – вытаращился Марин, не забыв схватить самый аппетитный кусок пирога. – Ну, знаешь… ты выглядишь моложе. Я думал, ей лет восемнадцать-двадцать. Честное слово.
– Потому что она крупная. Крупные люди выглядят старше паспортных данных.
– Да уж… На предплечье у нее тату… что означает?
– Не знаю. Все это заморочки го´тов.
– Го´тов? – прикинулся он, будто ни разу не слышал о них.
– Го´ты – субкультура в молодежной среде, эдакий декаданс в современном толковании. Они ходят в черном, тоскуют о смерти… пожалуй, это больше всего меня беспокоит, в их среде не редки самоубийства.
– А то, что она очутилась в руках незнакомого мужчины, то есть меня, не беспокоит? Почему Зойка невменяемая?
– Думаю, перекурила травки.
– Ха! – ударил он себя по колену ладонью. – И ты так спокойно говоришь об этом?!
Аня разлила по чашкам чай, поставила перед Мариным тарелку с пирогом (первый кусок он уже приговорил) и присела с задумчивым видом. Сложно объяснить то, что не понимают благополучные люди, которые не сталкивались с подобными завихрениями. Аня и не пыталась, а лишь раскрыла свою бесхитростную тактику по отношению к младшей сестре:
– Пока я бессильна что-либо изменить, а диктатом могу окончательно толкнуть Зойку в пропасть. Надеюсь, она перебесится и придет к традиционным нормам, свойственным психически здоровым людям.
– Нормы и традиции воспитываются с детства. – «Здорово рисанулся», – подумал про себя Марин и даже смутился, но слегка. – Ты же учительница, должна знать.
– Кто сказал, что я учительница?
– Я видел на столе учебники, тетради.
– А… Это учебники по медицине, я учусь заочно. Может, неправильно веду политику с Зойкой, но я беседую с ней, объясняю… Подростки состоят из протеста, хотя толком не знают, против чего бунтуют и чего им недостает. Может, любви? Тепла? Романтики в этом тусклом мире? Я стараюсь сделать так, чтоб тянуло Зойку сюда, чтоб она знала: дома хорошо, уютно, ее ждут, любят. А как еще вытащить?
Марин не мог не оценить умную политику, хотя и не бесспорную, с его точки зрения, тем не менее изобретение Ани в области педагогики он кинул в собственную копилку, пригодится. Основные его мысли вертелись вокруг убийцы и Зойки, по идее, их ничто не должно связывать, но связало: одинаковая татуировка. Может, в этом треугольнике – зам прокурора, наемный убийца и девочка в рваных колготках – нет общих линий, стало быть, треугольника нет. Может, убийца лет пять назад бегал по кладбищам в черном балахоне, доводил до инфарктов прохожих и называл себя го´том или сатанистом. От того времени осталась у него памятка – анкх на плече. Все может быть, но… но… но…
– Значит, твоя сестра состоит в организации, – произнес Марин. – А кто руководитель? Зойка рассказывала?
– Какой-то Анубис. Мне она его не показывала.
– Кто-кто? – хохотнул Марин.
– Анубис – псевдоним. Так звали древнеегипетского бога смерти, а настоящего имени лидера я не знаю. У него есть… как бы заместитель, то есть правая рука – Умбра. Имя, кажется, у них означает темноту.
– Заместитель бога смерти? Вижу, и среди поклонников загробной жизни развели бюрократию.
Аня рассмеялась, согласившись с ним. Потом заметила, что подобные организации с загадочно-мистическим уклоном создаются инфантилами, у которых дефицит самовыражения. На фоне мальчишек и девчонок, ищущих себя, все эти Анубисы выглядят титанами. Марин слушал, кивал, отметив, что Аня девушка умная. Приятной беседе под чай с пирогом мешала… музыкой это нельзя назвать даже с натяжкой, безусловно, посторонний грохот вызывал раздражение.
– Что это у вас тут за концерт? – поинтересовался он у Ани.
– Не спрашивай, – отмахнулась девушка. – Меломан поселился. До одиннадцати музыка гремит, потому что шуметь можно до этого времени, а после одиннадцати – потому что ему нравится. Мы скоро свихнемся.
– В доме нет мужиков набить меломану морду?
– Пробовали с ним говорить, но…
– Ладно, разберемся. Проводи меня.
В подъезде децибелы ударили по ушам основательно, жаль, у Марина уже не было времени задержаться.
Хок перекинул в компьютер данные с двух телефонов, вынул сим-карты и повернулся к Людмиле с вопросом:
– Что еще?
Не услышала, слишком увлечена была. Она обосновалась в углу дивана, поджав под себя ноги, сгорбившись, и просматривала смартфон Гектора, надеясь… На что Люда надеялась, он предсказать не взялся бы, да и не понимал, зачем ей чужая информация. Озадачившись, Илья забыл о первом вопросе и задал другой:
– Что ты ищешь?
– Если б знать… Все, что поможет найти заказчика.