– Вы отлично справились с поставленной задачей. Народ видел ссору, народ удивлен, ошеломлен… Это все ваши друзья?
Не понравилась Шатунову интонация, с какой Марин спросил про друзей, мог бы и прямо: это ваши гадюки, или они случайно заползли из соседнего серпентария? Но парень-то прав, черт возьми! А правда злит не меньше кривды. Сделав большой глоток виски и утирая рот манжетой рубашки, Шатунов печально проговорил:
– Друзья вступились бы за Вовку, остановили б меня. Друзья не постеснялись бы сказать правду в случае несправедливости с моей стороны, а сегодня как раз такой случай. Нет, это просто знакомые. Думаю, не все среди них э… дружественные мне лица.
– У вас редкие требования к друзьям, обычно хотят, чтоб они поддакивали и помалкивали, ну еще захваливали. Желательно, чтоб не имели собственного мнения.
– Тогда это не друзья. Новости есть?
– Версия пока одна – профессиональная деятельность…
– Даже мне эта версия пришла на ум первой, когда Ксения сказала, что ее убьют. Ерунда.
– Почему?
И вдруг Марин увидел иного Шатунова, человека с маниакальной одержимостью, который еле справлялся с собой, не остановится ни перед чем и – что, пожалуй, в нем главное, – выйдет из истории с кубком победителя. Он привык переступать через завалы трудностей, каковы б те ни были, в результате ничего не боится. Не боится, не имеет страха… зря. Против пули нет стопроцентного щита, а против смерти не придумали медикаментов. Шатунов об этом знает, однако нужно, чтоб он помнил. Но шеф забыл, положившись на Марина, а надо, чтоб и с ним помнил.
– Если идти по шаблону, – говорил Шатунов, периодически отхлебывая из стакана спиртное, – то убить должен невинно отсидевший человек. Ксения не судья. Сажает-то судья, срок насчитывает он. Но допустим, она делала ошибки, почему же в течение стольких лет на нее не покушались? За это время мало народу село в тюрьмы? Все были довольны приговорами? Так почему?
– Не знаю…
Шатунов хлебнул еще виски, походил, собирая мысли, которые разлетались во все стороны, и остановился посредине кабинета.
– И я не знаю, – выговорил он тоскливо. – Мне кажется, случилось что-то неординарное, случилось недавно, иначе я бы знал… Да, знал бы.
– Леонид Федорович, вы не хотите рассказать мне?..
Особо опасный
– Шатунов Леонид Федорович?
– Да…
Он ничего не понимал. Его грубо оттеснили, в квартиру вломились люди в штатском и камуфляже, вооруженные до зубов, будто здесь явка опасных резидентов, и рассыпались, как муравьи. Первое, что пришло в голову, – бандиты налетели, прикинувшись милицией, время-то настало, когда любой документ, даже ксиву президента США, можно было купить в подземном переходе.
– А в чем, собственно, дело? – выговорил Шатунов, теряя почву под ногами. Да что говорить – страшно стало.
– Вы подозреваетесь в убийстве, – поставил его в известность самоуверенный и неряшливый тип в мятом пиджаке, прохаживаясь по прихожей и с интересом разглядывая фотографии дочери на стене.
– В чем?!! – вытаращился Леха. – Вы… Что вы несете? В каком убийстве?!
– Вы задержаны, – отрубил, вероятно, начальник всей этой оравы вандалов, вытряхивающих ящики и шкафы куда попало.
На Шатунова надели наручники и вытолкали за дверь. Из соседней квартиры выглянула старушка, Леха успел ей крикнуть, чтоб она заперла квартиру, а ключи забрала, мол, произошло недоразумение и скоро… М-да, скоро – это когда, через сколько лет?
И попал он в переполненную камеру следственного изолятора, где нечем было дышать, где курили, спали, ели, справляли нужду. Но и в том скотстве, как призрак, с каждым живет надежда, обласкивая самые черные души. А Леха Шатун свою надежду потерял именно там.
Прессовали его круто, надо сказать, недолго. Видимо, кому-то очень хотелось побыстрей Леху Шатунова закопать буквально. Не давали звонить друзьям-знакомым, юристам, на работу. Били, разумеется, как же без этого? Время разрешало все. А когда нет ограничений, человек почему-то откатывается на уровень пещерного жителя, превращаясь в тупое, бездушное, жестокое существо, к тому же порочное и жадное. Требовалось искать новые силы, чтоб и этот этап, явно задуманный дьяволом, пережить, а откуда их черпать?
Он не знал абсолютно ничего ни о своих правах, ни о правах тех, кто его допрашивал, не знал, как вести себя, что требовать. Занимался контрабандой и спекуляцией в советское время, но не попадался, опыта общения с правоохранительными органами негде было набраться. Просветительную работу в камере вели мужики, съевшие по собаке на уголовке, знавшие кодекс от корки до корки, но случай Лехи оказался беспрецедентным: на него вешали… семь убийств, семь!!! Включая Жирнова! По новой версии выходило, его застрелил Шатунов – прямо маньяк какой-то.
Леха регулярно отправлял левак, всего три фуры, в каждой – по два водителя, что, конечно, нелепо. Но ведь не было сбоев, с гаишниками по пути следования договоренность имелась, им отстегивали, фуры они узнавали по вымпелам. Каравану ничто не угрожало! И вдруг пустые фуры нашли в тупиковой зоне, в лесу, куда ребята не должны были заезжать, а все шестеро…
– Что же, я сам себя ограбил? – нашелся Шатунов на одном из допросов. – Для чего? Где логика?
– У нас своя логика, гнида! – шипел следак по фамилии Ревин в лицо Лехи. – Водители добровольно туда поехали! Кто их заставил повернуть? Кому б они доверились?
– Объясните: зачем мне это нужно?
– Чтоб скрыть экономические преступления.
А экономическое преступление и так налицо, товар-то левый, налогами не облагаемый. В общем, Ревин требовал признать вину. Шатунов разве больной? За такое количество жертв полагалась высшая мера – расстрел. Шатунов и стоял насмерть: не подпишу, не сознаюсь, не имею к убийствам отношения, ищите убийц.
Достоялся до того, что однажды Ревин с группой мордастых парней повезли его далеко за город, вытолкнули из ментовозки и ультиматум предъявили: либо Шатун подписывает признательные показания, либо прямо здесь его… пиф-паф, ой-ой-ой!
Описывать страх бессмысленно. Когда видишь ствол пистолета и ма-аленькое отверстие, из которого вот-вот вылетит такая же крошка пуля и врежется в лоб, а вокруг никого, страх душит капитально. Страх перекрывает горло, сжимает внутренности, сдавливает виски – происходит сплошная архивация организма, после этого можно человека в коробочку класть. И это не все. Страх гуляет под кожей, отслаивая ее от остального тела, оттого и кажется, будто с тебя сдирают шкуру. А еще страх заставляет упасть на колени и молить о пощаде, потому что страстно хочется дышать, видеть, жить…
Однако кто-то, маскируясь под ветерок, шепнул Лехе на ушко: подумай, зачем сюда привезли и пугают, если все равно светит расстрел? Логики-то нет! Ни в чем нет логики! Шатунов доверился чутью или Ангелу Хранителю и, преодолевая невообразимый ужас, твердо сказал:
– Не подпишу. Я не виноват. Стреляйте…
Грянули выстрелы. Он зажмурился крепко-крепко… Ждал, что каждый выстрел несет смерть.
Но стреляли в землю вокруг ног, которая от попадавших в нее пуль поднималась клубами до лица.
А чутье-то не обмануло! Шатунова отвезли назад, втолкнули в камеру, захлопнули дверь. Звякала связка ключей, лязгали задвижки… Леха еле-еле добрался до нар на ватных ногах, рухнул на них и, честно говоря, в тот момент принял бы любую смерть – до того осточертел весь этот кошмар.
– Дорогу ты кому-то перешел, – определил бывалый уголовник, не куривший только ночью, когда забывался чутким сном. – Бабки есть?
– Есть.
– Больше с ними в пифы-пафы не играй, а выучи одно слово: ад-во-кат. Что б ни случилось, а все самое худшее уже случилось, повторяй: адвокат. Для уверенности двух адвокатов найми, без них ты не выплывешь, но они бабок стоят. М-да… беспредельщики банкуют, это плохо… это конец. Не сразу, конечно, но конец вижу…
– Леонид Федорович! – повторил второй раз Марин, шеф опять забылся.
– Не могу. – Шатунов заходил по кабинету, размахивая руками. – Правда, не могу. Пока не могу… Я о ней ни с кем не говорил. Никогда. Но убийц надо найти! Без этого мне не жить.
– А я ничего не понимаю, – вздохнул Марин. – Убийство Ксении Эдуардовны не вяжется у меня…
Поймав на слух, что фраза странно оборвалась, Шатунов прекратил хождение, вперив в Марина тяжелый взгляд:
– И?.. Ты же не закончил. Что тебе стало известно?
– Помните сегодняшнюю девчонку на кладбище? Домой я доставил ее, чтобы познакомиться ближе. У девочки на руке татуировка точно такая же, как у застреленного Ксенией Эдуардовной мужчины.
– Так, так, так… – Шатунов плюхнулся в соседнее кресло, а его мимика немного рассмешила Марина: шеф приготовился услышать имена заказчиков и исполнителей! Точно, точно, поэтому и последовал дурацкий вопрос: – Девочка связана с убийцами?
– Ей четырнадцать, какие убийцы! Но может быть, она нечаянно станет ключиком и приведет нас к тем, кого мы ищем.
– Так, так, так… – Шатунов плюхнулся в соседнее кресло, а его мимика немного рассмешила Марина: шеф приготовился услышать имена заказчиков и исполнителей! Точно, точно, поэтому и последовал дурацкий вопрос: – Девочка связана с убийцами?
– Ей четырнадцать, какие убийцы! Но может быть, она нечаянно станет ключиком и приведет нас к тем, кого мы ищем.
3
– Тихо… тихо… – успокаивал Илья Люку-злюку, обнимая и похлопывая по спине ладонями. – Все нормально… все хорошо…
Женщина-сталь ревела, как простая баба. Люка испугалась. За свою бесценную и горячо любимую жизнь. К счастью, в джип забрался Илья, а не тот, кто застрелил Гектора. Значит, слезы вызваны не одним страхом, а и внезапным спадом напряжения, и элементарной радостью, что он вернулся.
– Я не собирался уходить, – бормотал Илья на ухо Люке. – Забрал все запасные ключи, смахнул со стола в сумку, а ты не заметила. Потом недалеко на скамейке ждал, когда позвонишь. Но ты выехала, я побежал в гараж, взял вторую машину и – за тобой… Еле отыскал на дороге, на мою удачу, ты не торопилась. И от джипа у меня есть ключи…
– Зачем прятался? – пришла в себя Люка и, как водится, предъявила претензии: – Я чуть дуба не дала! Думала, умру…
– Не прятался я! Здесь лежать удобней, я прилег отдохнуть, устал весь день сидеть. А ты влетела в салон, как полоумная, ничего не видела.
– Еще бы! Я нашла список групп в смартфоне Гектора, поехала к одному, немного знаю его, а он… он убит. Лезу в джип, а тут меня хватают сзади лапы!
Илья отстранился, с минуту думал, глядя перед собой, потом жестом дал понять ей, что хочет сесть за руль, они поменялись местами. Джип сделал круг в глухом квадратном дворе и выехал на оживленную улицу, сияющую огнями.
– А кабриолет! – всполошилась Люка.
– На платной стоянке за углом, – ответил Илья. – Тебя кто-нибудь видел?
– Когда шла к Умке? Ну, встречались… Ерунда! Это же проходной двор.
– Теперь-то понимаешь, как опасно оставаться здесь? – сел он на своего конька.
– Не начинай! – по привычке рявкнула Люда, но вспомнила, что Илья не бросил ее, стало быть, не заслуживает плохого обращения. – Ну, прошу тебя… Хорошо, допустим, слиняем – где жить? Ладно, на первое время крышей станет джип, а потом? Ну, толканем кабриолет, без Гектора он уйдет за копейки. Надолго нам хватит вырученных денег? А где будем работать? Физкультуру в школе преподавать? Смотри реально: чтоб обустроиться, тем более начать сначала, а ты именно этого хочешь, нужны деньги!
– Неужели тебе мало странностей, которые больше похожи на закономерности?
– Не хочу, чтоб моими руками кто-то прочищал себе дорогу, считая меня дерьмом. Если нас отловят легавые, то и отвечать будем мы, так?
– Ну да.
– Не жирно ему? – завелась Люка. – Так пусть сначала заплатит. И он заплатит, заплатит. Есть вторая проблема – Шатунов. Надеюсь, ты не забыл, что он обещал найти нас? А кто ищет, тот найдет, – это закон. С его-то бабками… Интересно, кем она ему доводилась?
– Прокурорша?
– Да. Для любовницы старовата…
– Ради любовницы не мчатся из города в деревню ночью, рискуя головой. Она была больше, чем любовница.
– А это как?
– Не знаю. Но кем бы ни доводилась, я… я уважаю Шатуна.
– Ой, ой, не дави на психику! – нервно замахала Люка руками. – Короче, в будущем мне не нужны сюрпризы, а они будут, если заказчика оставить живым. Илья, давай сорвем здесь банк и – все, я подчинюсь тебе, буду твоей преданной рабыней.
– Обещаешь? – улыбнулся он, не веря ее клятвам.
– Обещаю! У меня две идеи: Шатуна скрутить и… мы найдем заказчика. Я уже знаю, как его найти.
Заметив состояние Сабрины, Дубенич вызвался отвезти ее домой. С расспросами не приставал, видел: без него тошно. Догадывался и о причине слез – папа. Он катал ее по городу, не считаясь со временем, мысленно сравнивал с матерью, безусловно, сравнение не в пользу Таты.
Мало-помалу Сабрина успокоилась, но с роковой обреченностью смотрела в лобовое стекло, словно ехала на собственную казнь. А еще некоторое время спустя, встрепенувшись, она осмотрелась и, увидев, что все еще далеко от дома, попросила:
– Отвезите меня домой, пожалуйста.
И опять приуныла. Дубенич доставил ее в считаные минуты, когда же начал тормозить, Сабрина вдруг испуганно ойкнула, согнувшись пополам!
– Что с тобой? – озаботился он. – Ты прячешься?
В волнении она схватила его за руку, умоляя:
– Не останавливайтесь! Поедемте!..
– Куда? – с готовностью нажал он на газ.
– Куда-нибудь, все равно.
– Может, посидим в приличном ресторане?
– Нет-нет, от ресторанов меня воротит. Сделаем круг и вернемся, это же недолго.
То, как она просила – словно малышка, оттопырив губы, Дубенича умиляло, однако он получил наконец повод завести диалог:
– Ты очень расстроена, если не заметила, что я катаю тебя час. Догадываюсь, кто виноват. Твой отец личность сложная, неуправляемая….
– Не о нем я думала, – проболталась она.
– О ком же? – искренне удивился он. – Или о чем? Неужели у красивой девушки бывают нерешаемые проблемы?
– Бывают, Юрий Александрович, бывают.
Судя по ее трагическому личику и безысходности в глазах, она не преувеличивала размеры проблем. Возможно, Тата приходила к нему занять денег для дочери, если дело только в деньгах, Дубенич готов дать. Но даст лично Сабрине, а не ее мамуле, имеющей хобби лезть в чужие карманы.
– Ну-ка, рассказывай, что стряслось, – потребовал он. – Авось найдем решение.
Судя по интонации, он готов взвалить пресловутые проблемы на свои мужественные плечи. Благородно. Впору захлопать в ладоши и скоропалительно переложить заботы на дяденьку, пока тот не передумал. Являясь неглупой, Сабрина вычисляла размер платы, которую он назначит, а Дубенич назначит. Сможет ли она покрыть долг?
– Это неинтересно, – отказала. Да, жизнь без долгов – рай, в этом она убедилась на собственном опыте.
– Не суди всех по своему отцу. Если ему неинте…
– Папа ничего не знает, – перебила она.
– Тем более хочу знать. Если ты не решилась рассказать отцу, то дело серьезное, я правильно понял?
– М… примерно.
– Надеюсь, ты расстроилась не из-за маминого кабака?
– А… – протянула Сабрина, запрокинув голову и с горечью хохотнув. – Она побывала и у вас?
– Побывала. Просила спасти бизнес…
– Умоляю, не надо спасать! Она только влезает в долги, начинает чувствовать себя миллионершей и бегает по косметологам, полагая, что ее спасут от старости. Мама хочет нравиться мужчинам – это заболевание.
У него был более точный диагноз: полное отсутствие совести и тупая наглость, но Дубенич решил поберечь дочь, которой достается с обеих родительских сторон:
– Это страх. Обычный страх перед старостью, когда лишаешься всего, что радовало, составляло смысл.
Очевидно, он знал, о чем говорил, но… круг сделан. Сабрина вторично запаниковала, хотя, кроме автомашины с темными окнами на противоположной стороне улицы, никого не было:
– Не останавливайтесь! За угол повернете и там…
Он проехал мимо машины, которая притягивала Сабрину, как магнит, и мимо ее дома, за углом затормозил. Потом поставил локоть на руль, подпер кулаком скулу и наблюдал, как девушка пытается выбраться, дергая за ручку дверцы.
– Не выйдешь, пока не скажешь, кого боишься, – предупредил Дубенич.
Делать нечего. Усмиряя раздражение, ведь не каждому по нраву, когда суют нос в их жизнь, она выпалила:
– Машина за углом принадлежит одному дегенерату, с которым у меня нет желания встречаться. Вот и все.
– Как же ты войдешь домой?
– Через забор.
– То есть? – вытаращился он.
– Перелезу через забор и спрыгну во двор. Откройте!
Дубенич не спешил снять блокаду, сначала наклонил голову и оценил высоту забора из досок – высоковато. Сабрина поняла, что сейчас он предложит переночевать в другом месте, возможно, даже в его спальне, на его кровати, потому поспешила заверить:
– Я сто раз так делала, как видите, жива. Откройте!
– Сначала дай слово, что приедешь в мой офис и все, что мне неинтересно, но так угнетает тебя, выложишь без утайки?
– Я подумаю.
Она выпорхнула из салона, не забыв сказать «спасибо», сбросила туфли и закинула их во двор. Все же для него стало неожиданностью, когда Сабрина ловко вскарабкалась по рейкам и перекладинам наверх, чему не помешало вечернее платье. Послав ему воздушный поцелуй и помахав на прощание рукой, она соскользнула во двор, а Дубенич рассмеялся в голос.
На другом конце города и Марин перемахнул через забор одним махом. Шатун предупредил, что в качестве сторожа во дворе ползает облезлая шавка, глухая и слеповатая, но лает громко.
Восстанавливая план, нарисованный шефом, Марин двигался бесшумно по незнакомой территории, едва освещенной крошечными фонариками, торчащими из земли, как таинственные огни на болоте. Свет горел и в доме, значит, там не спали. Обойтись бы без шума, домашние не должны знать, кто пришел как вор ночной порой.