Затерянный остров - Пристли Джон Бойнтон 18 стр.


— В чем же дело, Билл? Что на тебя нашло? Стоишь тут, дуешься, потом изображаешь ревность к Роджерсу, потом заявляешь, что спятил…

— Да, глупо, я понимаю.

— Это не объяснение. Ты далеко не глуп.

— Не уверен. Но если хочешь, могу объяснить. Я дулся, потому что хотел побыть здесь с тобой, а ты все танцевала. Да, не говори ничего, сам знаю — веду себя по-детски. И я не притворялся, что ревную к Роджерсу. Хотел бы я притвориться! К сожалению, ревность подлинная. Впрочем, он мне и сам по себе противен, но даже будь на его месте кто-то мне симпатичный, я ревновал бы все равно. Поэтому и говорю, что спятил. Я схожу с ума по тебе. Хм. Похоже на строчку из пошлой песенки. Однако я и вправду все время думаю о тебе.

— Билл, я ведь понятия об этом не имела, — запротестовала Терри. — Когда это началось?

— Не знаю. Почти сразу.

— Уж точно не в первую нашу встречу, — нахмурилась она.

— Да, вряд ли. Хотя, не знаю, может быть, еще тогда. Не исключено. И с тех пор не проходит. Я давно ни к кому ничего подобного не испытывал, Терри, а может, и никогда. И никогда больше не испытаю. Меня словно околдовали. Я сам не свой. Пусть я спятил, но раз уж начал, то договорю до конца.

И он договорил, изливая до капли все, что накопилось на сердце.

Когда Уильям все-таки умолк, Терри протяжно выдохнула.

— Да уж, Билл, если ты заводишь речь, то это действительно речь. Кто бы мог подумать… — Она посмотрела на него лукаво.

Уильям сразу растерял весь кураж, опускаясь с небес на землю, словно сдутый шар.

— Ну что же, — буркнул он. — Понимаю твое удивление. Но я не мог больше носить все в себе. Наверное, нужно сказать спасибо, что ты не обиделась.

Он снова превратился в чопорного англичанина.

— Вот, значит, как… — сыронизировала Терри хрипловатым шепотом. — Бедный Билл! А я-то думала, ты весь в мечтах о своем острове.

Она посмотрела на него с улыбкой. В следующий миг он уже прижимал ее к себе, целуя, с удивительной для него самого решимостью. Щеки у нее были прохладные, душистые, а на губах — легкий привкус соли, как и в ночном воздухе.

На мгновение задержав ладони на лацканах его смокинга, Терри мягко отстранила его.

— Кто-то идет. Я к себе. Теперь лучше, Билл? Спокойной ночи.

Она убежала.

— Я вас видел, — сообщил кто-то громко и не очень внятно. — Видел. Но все в порядке. — Это был пьяный канадец, Форест. Он подошел, пошатываясь, перекошенный под немыслимыми углами. — Это всего лишь Джим Форест, а кто он такой? Просто старый трухлявый пень. Вот и все. Теперь. — Последнее слово он подчеркнул взмахом руки и чуть не рухнул, поэтому поспешил ухватиться за плечо Уильяма и навалился на поручень, изогнувшись крючком. — Так вот, я вас видел. И вот что скажу — так держать! Это получше, чем пойло. Попомни мои слова, сынок. — Он отечески похлопал Уильяма по плечу, даром что был на несколько лет моложе. — Так держать! Лучшая девчонка на этом корабле — точно. Абсолютно точно. Ты везунчик. Я тоже был везунчиком, а теперь я Джим Форест — старый трухлявый пень. Думаю, мы с тобой славно посидим.

Уильям дал понять, что засиживаться в такой поздний час желания не испытывает.

— Да, ты прав, сынок, — с готовностью согласился мистер Форест. — Что толку полуночничать? Нет, нет и нет! Всем спать!

Вот так Уильям, у которого еще не остыли губы от поцелуя, завершил этот день транспортировкой неповоротливого, словно почти двухметровая гармоника, Фореста в каюту. Однако настроения ему это не испортило, потому что по-своему он был пьян не меньше Фореста.

4

Потянулась вторая неделя. Все, что день-два назад казалось новым и неизведанным, теперь вызывало зевоту. Сухопутная жизнь осталась где-то в прошлой инкарнации. Пассажиры, выделившиеся из общей массы быстрее остальных, сейчас попросту мозолили глаза. Изменилась и окружающая действительность. Фиолетово-черный мраморный океан посветлел, повеселел и переливался кобальтово-изумрудными оттенками, из воды выпрыгивали летучие рыбы — то по одной, то косяками, но в остальном вокруг царила все та же пустота. Время от времени небо темнело, словно кто-то набрасывал на него покрывало, и на пароход обрушивался ливень. К полудню и днем жара и духота усиливались, вызывая у особо чувствительных приступы раздражения. Еда, не теряя привлекательности в меню, на вкус становилась все преснее. Однако мистер Канток ел с прежним аппетитом, а любительница экспериментов миссис да Сильва с удвоенным рвением пробовала все подряд, видимо, в надежде отыскать что-нибудь «прэлестное». Недобрым словом поминали стюарда, заводившего радиолу, потому что три самые любимые его мелодии уже навязли у всех в зубах. Перерыв между обедом и чаем удлинялся с каждым днем, напоминая всем, кроме любителей сладкой послеобеденной сиесты, прогулку по бесконечной пыльной дороге. Лишь на закате пассажиры становились бодрее и дружелюбнее, а ночи ждали как манны небесной.

Тесный корабельный мирок, как и любой другой, полнился слухами. Во-первых, обсуждали непонятную размолвку между мистером Кантоком и двумя австралийками (миссис Матерсон и мисс Страуд). Говорили, что мистер Канток, живший в соседней с мисс Страуд каюте, стучался к ней посреди ночи с непристойными предложениями, и вроде бы даже не обошлось без вмешательства капитана. Однако никто не знал точно, что все-таки произошло, а тем временем миссис Матерсон, сверкая глазами пуще обычного, делилась нелестными для мистера Кантока подробностями с избранными посетителями кают-компании. Мисс Страуд ходила потупившись сильнее обычного, но по-прежнему непорочная. Мистер Канток старался держаться подальше от обеих, угощая миссис да Сильва, Терри, Уильяма и всех вокруг бесконечными коктейлями в курительной, теряясь вместе со слушателями в дебрях воспоминаний, где Центральную Африку невозможно было отличить от Китая, посыльные оборачивались хористками, а швейцары — обезьянами. Мистер Тифман бродил вокруг со своим путеводителем, выискивая, с кем бы помериться маршрутами, и пару раз даже нашел собеседника в лице невысокого болезненного пассажира, который куда-то все время пропадал, словно призрак. С лица мистера Тифмана не сходила озабоченность. В курительной поговаривали, будто то ли Бурлекер, то ли Джабб проник к нему в каюту и похитил пресловутый третий носок. Гораздо вероятнее, впрочем, что первый или второй помощник капитана предупредил американца о вероятной двухдневной задержке прибытия в Веллингтон. Добродушный толстяк мистер Бутройд прославился тем, что сорвал однажды утром два джекпота подряд в игровом автомате корабельной цирюльни. Любовь к литературе, коктейлям и стремление осесть на Таити не спасли миссис Киндерфилд от романа со смуглым красавчиком мулатом из второго класса. Их видели вдвоем в довольно поздний час в маленьком закутке нижней палубы, разделявшем помещения первого и второго класса. Мало того, этот тип имел наглость явиться в привилегированную курительную. Мистер и миссис Бурлекер закатили как-то в ночи грандиозный семейный скандал после чересчур затянувшихся возлияний в баре — якобы мистера Бурлекера выставили из каюты, и он долго ломился с бранью в запертую дверь. Мистер Как-его-там из Южного Норвуда настолько поднаторел в бросании колец, что дважды обыграл самого капитана. Мисс Сеттл, бойкую старую деву-англичанку, известили из Новой Зеландии радиотелеграммой, что ее племянница родила мальчика. Сток и Роджерс перестали разговаривать друг с другом после ожесточенного спора о сравнительных достоинствах Среднего Запада и Австралии. Дородная богатая американка, всегда отсаживавшаяся в шезлонге от остальных и постоянно чем-то недовольная, пожертвовала десять долларов на призы для боксерского поединка между стюардами. Стюард, обслуживавший капитанский стол, за три раунда не оставил живого места на третьем помощнике. Двое из малозаметных французов оказались молодоженами в свадебном путешествии — транзитом через Таити на какой-то совсем уж дальний тихоокеанский остров, где собирались прожить несколько лет. Пассажиры сошлись во мнении, что заподозрить у этой тощей прыщавой парочки романтическую связь не было никакой возможности. Капитан по очереди приглашал всех к себе в каюту после ужина на кофе с ликером и с торжественным видом зачитывал загадки из новозеландских газетных вырезок. Еще поговаривали, что мистер Дерсли, симпатичный тихий англичанин, и красавица американка мисс Райли гораздо «ближе» друг другу, чем кажется, но степень близости выяснить не удалось.

На самом деле после того ночного разговора на палубе Уильям и Терри больше не откровенничали и даже слегка отдалились. Однако отношения между ними действительно стали другими — они упрочивались и крепли, мимолетная улыбка или обмен парой фраз сближали их между собой, одновременно отделяя от остальных. Сказать, что Уильяма такое положение дел устраивало, значило бы дискредитировать его чувства к Терри, но мучительной неудовлетворенности он не испытывал. Его по-прежнему окрылял сам факт ее присутствия где-то рядом, и даже самый жаркий и душный день не мог уничтожить этой живительной прохлады.

Пересекли экватор. На празднике Нептуна было много визга, беготни, красной и черной краски, пены из овсяных хлопьев и плескания в бассейне, куда макали новичков вырядившиеся русалками стюарды. Солнце, ежедневно воцаряясь в утреннем небе, не давало спуску никому. Океан походил на расплавленное зеркало. По синему небу проносились тучи, выливали свою порцию дождя с молниями и громом и исчезали бесследно. Пожилой француз в черном берете пристрастился к солнечным ваннам на верхней палубе между шлюпками и загорел до черноты. Стали появляться птицы, подсказывая, что первые острова — пусть даже безлюдные атоллы — уже недалеко. Форест безвылазно сидел у себя в каюте, предположительно под надзором корабельного врача, худосочного морщинистого человечка, который и сам любил выпить. Мистера Тифмана заметили за изучением своего маршрутника на странице Таити, поскольку ему предстояло провести там день, прежде чем «Марукаи» отправится дальше, и, разумеется, этот день он уже распланировал с максимальной пользой. Пассажиры, сходившие с корабля в Папеэте, все чаще поговаривали о сборе вещей, однако пока ничего не паковали, по-прежнему находясь во власти чар забвения. Помощник казначея развешивал шутливые плакаты, приглашающие на маскарад для первого и второго класса с призами за лучшие костюмы. Цирюльник в своей крохотной, раскаленной, как печка, каморке на нижней палубе проводил ревизию маскарадных костюмов, париков, фальшивых усов и носов, предлагавшихся напрокат или на продажу самым амбициозным участникам. Три горничные целеустремленно сновали из каюты в каюту с булавками в зубах и охапками кисеи. Дамы закалывали костюмы друг на друге, мужчины с таинственным видом отзывали стюардов в сторонку посовещаться. Для пассажиров, сходящих на Таити, этот маскарад значился последним мероприятием десятидневного плавания, которое в результате получало символическое карнавальное завершение.

5

Уильям, не облачавшийся в маскарадные костюмы бог весть сколько лет, думал постоять в стороне. Однако остальные почти единодушно собрались участвовать, а Терри, услышав, что ее спутник не намерен изображать ряженого, недовольно нахмурилась. В итоге Уильям, перебрав в уме возможные маски, пошел искать помощи у цирюльника, с которым ему уже довелось поболтать по душам. Сошлись на том, что Уильям будет клоуном. Клоунский костюм у цирюльника имелся отличный, зеленый с розовым, с пышными брыжами и маленькой шляпой, в гриме тоже недостатка не было. Неожиданно для себя Уильям вдруг понял, что в глубине души давно лелеял мечту примерить клоунский образ. Теперь он с нетерпением ждал приближающегося маскарада. Было что-то притягательное, первобытное в том, чтобы намазаться белилами, намалевать огромный смеющийся рот с гротескными ямочками и прицепить нахально алый носище.

Жизнь невозможна без черных полос, о них знает каждый, однако в своем пессимизме мы забываем, что есть и другие времена — когда все складывается как нельзя более удачно. Именно таким остался в памяти Уильяма этот вечер. Балу-маскараду на борту крохотного тихоокеанского парохода, разумеется, далеко до размаха знаменитых карнавалов, но Уильям большего и не просил. Этот вечер принадлежал к числу тех немногих, которые хочется продлить навеки, и они действительно длятся бесконечно, время там течет иначе. Ты будто попадаешь в сцену из шекспировской комедии — и чувствуешь себя там абсолютно как дома. На час-другой завеса исчезает, являя бессмертную красоту, дружбу, любовь и безрассудство во всем их великолепии, — во всяком случае, для романтической натуры. Разумеется, для душевного подъема имелись вполне объективные причины: Уильям находился там, где давно мечтал побывать, ему предстояло захватывающее приключение, он был влюблен, его избранница, даже если и не отвечала ему полной взаимностью, улыбалась ласково, а на корабле царила дружеская атмосфера, рожденная иллюзорным пассажирским братством, и Уильям с готовностью на нее откликался. Однако дело было не только в этом. Уильям слишком долго пробыл самим собой и никем более, а теперь он не просто ушел в отрыв, оказавшись посреди бескрайнего океана, но и перевоплотился в клоуна, то есть стал уже не настоящим Уильямом Дерсли. Практически совершил побег.

Дебют состоялся за ужином. Салон-ресторан пестрел флажками и разноцветным серпантином, задающими нужный тон для дурачества и фарса. Почти все уже собрались, и появление Уильяма встретили аплодисментами — первыми на его памяти. Судя по овации, талант мистера Дерсли к перевоплощению стал для всех неожиданностью, и мистер Дерсли, в свою очередь, был весьма польщен. Терри еще не пришла, но двое соседей по столу уже сидели на местах — миссис да Сильва превратилась в испанку, украсив себя мантильей и гребнем, а мистер Канток (путем несложных манипуляций со смокингом, жилеткой и воротником) — в священника.

— Отлично, мистер Дерсли! — воскликнул он своим забавным фальцетом. — Превосходно! У меня тоже вроде недурно. Я всегда так делаю — затрат никаких, а эффект налицо. Помню, на маскараде перед прибытием в Александрию мне сказали, дескать, так нельзя. Особенно возмущались мисс Уотсон и миссис Бейтс. Я спросил, почему бы нет. А они мне: «Потому что у нас есть настоящие священники — мистер Рейнольдс и мистер Фальк». «Но ведь они не носят сутану», — возразил я…

Мистер Канток погрузился в воспоминания.

— Боже! — восхитилась миссис да Сильва. — Ну какая же прэлесть! Ах нет, вот настоящая прэлесть!

Это была Терри в облике русалки. Оставляя оголенными руки и плечи, зеленое платье обтягивало ее, словно вторая кожа, и переливалось, будто настоящая чешуя. Имелось даже некое подобие хвоста, сотворенного с помощью проволоки, раскрашенной ткани и капли фантазии. На Терри оборачивались всегда и всюду, но от Терри-русалки просто дух захватывало. Уильям отдал ей первенство без боя. Гром раздавшихся аплодисментов обрадовал его не меньше, чем аплодисменты в собственную честь.

— По-моему, наш стол превзошел себя, — заявила Терри, усаживаясь и осторожно укладывая хвост. — Миссис да Сильва, испанский костюм чудесен. Вы, мистер Канток, тоже вжились в роль. И ты, Билл, молодчина. Давно не видела такого веселого клоуна.

— Терри, ты восхитительна! — горячо заверил ее Уильям. — Если русалки все такие, завтра же иду на дно.

Довольные собой и друг другом, они заказали шампанское и довольно быстро его распили, возбужденно оглядываясь по сторонам и рассматривая остальных. Мистер Бутройд в облике импозантного французского шеф-повара с огромным белым колпаком и весьма убедительными усиками и бородкой расхаживал между столами, точа на бруске огромный кухонный нож. Миниатюрная мисс Сеттл нарядилась цыганкой. Пассажир из Южного Норвуда, проявив неожиданную изобретательность, предстал балаганным шатром — и чуть не задушил себя завязкой на шее. Один из молодых французов мастерски изображал какого-то восточного владыку — непонятной национальности, но явно высокого ранга. Миссис Киндерфилд в белом сомбреро и красной рубахе представляла ковбойку — сутулую канцелярскую ковбойку в пенсне. Уильям не удержался от смеха, но еще больше насмешил его другой пассажир. Клоунский костюм, шампанское и общее веселье пробуждали желание хохотать от души, что Уильям и сделал, откинувшись на спинку кресла.

— Что такое? — встрепенулась Терри.

Уильям не мог остановиться.

— Поросенок! — упрекнула его, нахмурившись, прелестная русалка, однако на ее губах тоже плясала улыбка. — Ну говори же!

Вместо ответа Уильям метнул длинную ленту серпантина, показывая, куда смотреть. Там стоял мистер Тифман. Ни миссис да Сильва, ни мистер Канток ничего смешного не разглядели, Терри засмеялась лишь за компанию с Уильямом, а вот ему вид мистера Тифмана показался уморительно нелепым. Маскарадный вариант, тоже, вероятно, предписанный толстым маршрутником, отличался такой же простотой, как и повседневные наряды. Тифман снял свой единственный галстук, вывернул наизнанку пиджак от яхтенного костюма, а плоское лоснящееся лицо украсил совершенно бутафорскими рыжими усами, которые к тому же плохо держались. Казалось, что эти усы занесло в кают-компанию ветром и на пару секунд прибило под носом у мистера Тифмана. Обладатель бутафорских усов, впрочем, был весьма доволен собой и выполненной в этой части путешествия работой, судя по сияющему взгляду за толстыми очками. Уильяму в данный момент мистер Тифман представлялся вершиной творения — такую квинтэссенцию идиотизма являл собой этот «костюм».

— А проводник и говорит: «Там китайские доллары не принимают». А я ему: «Отчего же?» — «Потому что не принимают». — Мистер Канток, самым неподобающим для духовного лица образом раскрасневшийся от вина, вещал и вещал, хотя никто уже не знал, о какой стране идет речь (даже если честно слушал все это время). — «Ну и пусть, а нам все равно туда необходимо», — заявляю я ему. И миссис Фергюсон со мной согласна. А проводник уперся, хотел отправить нас в другое место, чуть дальше, где заправляли русские. Ему, понимаете ли, платили комиссию за привезенных гостей. Но я сказал: «Нет, миссис Фергюсон, мы едем сюда. У меня есть американские деньги, может, их примут». И мы поехали. И все получилось — отлично получилось.

Назад Дальше