На берегу расположилась троица: женщина и двое мужчин. Они почти не изменились — во всяком случае, издали. А ведь всем уже за тридцать… Жилистый субъект с торчащими ушами и залысиной на лбу сидел на камешке и вырезал из тальника свистульку. Он что-то напевал. Это был Борька Парамонов. Нервный, дерганый, подверженный эмоциям, обладатель страшноватой физиономии, лучащейся бездной обаяния. У плечистого типа с удочкой обаяния не было вовсе, зато Игнат Бурлаков обладал голливудской внешностью и вообще был неплохим человеком. Женщина вскарабкалась по камням, вдающимся в воду, села на корточки. Осиная талия у этой особы уживалась с тяжелыми бедрами и упитанными ногами — вечный бич Галки Шиффер. Данная проблема волновала ее в школе, волновала после школы, а сейчас, похоже, перестала волновать — ввиду своей полной неразрешимости. У Галки имелись и внешность, и обаяние, но чтобы эти качества отметить, рядом с ней нужно провести не один год.
Игнат подсек леску, чертыхнулся на обглоданного червяка.
— Не понимаю, чего ты хочешь поймать? — зевнул Борька, выбрасывая недоделанную свистульку.
— Рыба-падла называется, — буркнул Игнат. — Не ловится потому что…
Галка находилась у самой воды. Сняла длинную кофту, мешковатые штаны и осталась в купальнике. Села на корточки, чтобы оценить температуру воды. Поежилась — солнышко светило по-летнему, а вот вода была прохладной.
— Отлично! — обрадовался Борька. — В нашей бане — женский день.
— Даже не надейся, Парамонов, — проворчала Галка, принимая задумчивый вид.
— Еще постой немного, — предложил Борька. — Уж лучше так, чем никак.
— Да не, уже значительно хуже, — проворчал Игнат, извлекая из консервной банки червяка. — Раньше было лучше. Поизносилось то, в чем мама Галку родила.
Девушка чуть не поперхнулась, со злостью уставилась на Игната… и оступилась. Ахнула, закачалась, поняла, что не удержится, — и оттолкнулась пяткой, чтобы не разбиться о камень.
— Красиво, елы-палы… — вздохнул Борька. — Умеет же она зажечь!..
Галка вынырнула, отплевываясь и нецензурно ругаясь. Шустрыми саженками поплыла к берегу.
— Упала, — резюмировал Борька. — Падшая женщина.
— Ругайся культурнее, Галка, — посоветовал Игнат. — Твои матерки больно ранят наш слух.
— Почему я должна ругаться культурно? — возмутилась Галка, выбираясь на камень. — У нас сегодня день русской культуры?
Андрей засмеялся, сполз с обрыва и направился к «отдыхающим». Они повернулись — дружно, как по команде, — и застыли, словно в фильме ужасов, с объятыми страхом лицами. Ступор сразил на полном серьезе — они не играли. Призрак из прошлого неумолимо вторгался в их жизнь. Мокрая Галка застыла в ступоре, глупо приоткрыв рот.
— Мама… кто это? — прошептала она.
— Бомж, — ухмыльнулся Андрей. — Джеймс Бомж. Расслабьтесь, ребята, все в порядке. Я не такой страшный, как это может показаться.
— Я так и думал, что это Островский написал записку и подбросил под дверь… — жалобно промямлил Игнат. — Ну, чтобы мы пришли сюда. А он фартовый чувачок. Вдруг жена прочла бы первой и побежала бы в полицию?.. Или еще куда… Куда обычно бегают жены, когда их мужья получают записки от неизвестных?
— Начертанные твердым мужским почерком, — ухмыльнулся Борька. — Он прав: нас всех сразила одна и та же беспощадная мысль. К сожалению, нам не с чем было сравнить этот почерк, все улики канули в Лету вместе со школьными годами, дневниками и дурацкими записками… А сходить к твоей маме, попросить твое письмо и провести почерковедческую экспертизу мы постеснялись.
— У тебя есть жена? — спросил Андрей у Игната.
— Да, у Игната в жизни было две женщины, — встрепенулся Борька. — Жена до свадьбы, и она же — после. Две разные женщины. Но зовут их одинаково — Римма Казакова. Она училась в «Б» и уже с третьего класса стала мечтать, как бы затащить Игната под венец. Мечты сбываются…
— Но уже не надо, — сглотнула Галка и поморщилась: — Ой, мамочки… Андрюша, ты прости, мы такие пришибленные от неожиданности… Можно, я тебя обниму? Ничего, что я такая мокрая и неодетая?
Девушка обняла его, и защемило сердце, комок подался к горлу. Расслабились остальные, тоже полезли обниматься. Сразу поднялось настроение, прошла неуверенность. Старые друзья улыбались сначала с опаской, потом разошлись, расцвели…
— Определимся сразу, — проворчал Андрей, смахивая с глаза слезинку. — Я не блатной, не отмороженный, опасности для общества не представляю. Ну, посидел, вернулся, не на кол же посадили… Не убивал я людей из группы Менделя, поскольку в тот вечер находился в другом месте. Ментам подбросили улики, и они с радостью меня закрыли, чтобы долго не возиться. Не виновен я, понимаете? — он строго уставился на друзей. — Я понятия не имел, что Лариска изменяет мне с Артемом. А если бы и имел — это повод зверски убить шестерых? Я хочу разобраться, кто и зачем это сделал, прежде чем меня поймают и запихнут обратно.
— Черт, а ведь он действительно не убивал! — шумно выдохнул Игнат, полный уверенности.
— Между прочим, люди, у которых что-то здесь есть, — постучал по «котелку» Борька, — и к которым я отношу себя, всегда испытывали сомнения, что Андрюха убийца. Не в его это правилах. Твердой уверенности, конечно, не было… Можно вопрос, приятель? Тебя приговорили к отбытию пожизненного срока. Мы все это помним. Но вот же странно: ты стоишь перед нами, не в тюремной робе, без конвоя, и что-то нам подсказывает, что это не сон…
— Сбежал, — объяснил Андрей. — Три месяца скитался по Сибири, заметал следы. Сегодня двенадцатый день, как я брожу вокруг Выжинска и приглядываюсь к обстановке. С людьми не контачу, даже мать не в курсе. Вы первые, к кому я обратился. Надеюсь, никому не говорили?
— Мы не больные… — проговорил Игнат.
— А то придут прогрессивно настроенные граждане с вилами и факелами… — смущенно добавил Борька. — Извиняй, приятель, но о тебе тут вспоминают неохотно и без любви. К присутствующим это, конечно, не относится.
— Уточни, пожалуйста, — сказала Галка. — Ты сбежал из особо охраняемой зоны, где отбывают пожизненные сроки…
— Мы говорим не «сроки», а «срока»… — задумчиво пропел Борька.
— …законченные злодеи и рецидивисты, — закончила Галка. — Все правильно, мы ничего не напутали?
— Да, — усмехнулся Андрей.
— Сильно, — заключил Игнат. — Но, в общем, на тебя похоже. То есть ты тут, типа, на лимане?
— Точно, прячусь от мусоров, — усмехнулся Андрей. — И собрал я вас здесь не случайно. Может, уйдем с открытого места?
Они сидели под обрывом, сбившись в кучку, опасливо поглядывали на дальний берег, залитый лучами заходящего солнца. Природа погружалась в предзакатную тишину. Только вода, спешащая на север, монотонно журчала, омывая каменный мыс перед излучиной.
— Пожрать не догадались принести? — поинтересовался Андрей.
— Вот только не надо нас обвинять в невнимании к твоей персоне, — смутилась Галка. — Нет, не догадались.
— За всех не говори, — возразил Игнат. — Я взял кое-что. Там, в сумке, — кивнул он. — Потом пожрешь.
— Я тоже колбасу принес, — вспомнил Борька. — Правда, паршивую, из жидкого картона, но люди едят, никто не умер. Слушай, Андрюха, — Борька замялся, — тут у нас городок шумит… Вчера при странных обстоятельствах поймали душегубов-педофилов — они уже месяц Выжинск в страхе держали… Некто Бурмистров с женой, которая на деле оказалась родной сестрицей… Заместитель Дорохова Василия Мироновича по вредителям полей и огородов… ну, в смысле, по аграрному сектору…
— Его, как выяснилось, уволили из администрации еще позавчера, — усмехнулся Игнат, — задним числом.
— Тю?! — изумилась Галка. — А как они узнали, что завтра он окажется маньяком? Во дают, молодцы. А вообще, потрясающая история. Оказывается, наши чиновники не только воруют.
— Кто-то избил этих гадов и поднес ментам на блюдечке — им даже делать ничего не пришлось, — продолжал Борька, — только раскрутить и отчитаться. Чем они и занимаются, и, похоже, за господами тянется шлейф. Их будут этапировать под Красноярск, где четыре года назад случилось что-то подобное, преступников не нашли, а Бурмистров трудился главой комиссии по аграрной политике в местной администрации. То есть наш Бэтмен пожелал остаться неизвестным…
— Моя работа, — признался Андрей. — Случайно повезло. Машина, идущая ночью по проселку, показалась подозрительной. Он закапывал в лесу труп ребенка — я же не слепой… Что-то почувствовал, поволок свой сверток дальше, потом вернулся к машине, загрузил тело, повез в соседний лес. Но он ехал по ухабам медленнее, чем я бежал. Я отследил его до дома в Вешняках, стал наблюдать…
— Он поет, как соловей, — усмехнулся Игнат. — Менты пригрозили, что не будут его лечить, вот он и старается — очень следит за своей внешностью. Показал, где спрятал тела, — их уже откопали. Родители безутешны. У мамы Анжелы Пустовой случился сердечный приступ, ее отец бросился на Бурмистрова с лопатой, менты едва успели оттащить…
— Расскажите, что творилось в городе в мое отсутствие, — вздохнул Андрей.
— Твоя история давно забылась, — сказала Галка. — Родители Лариски погибли под занавес той тревожной годины. Случился пожар в доме, загорелась проводка. Они спрятались в чулане, а когда пожарные до них добрались, уже задохнулись в дыму… Ульяна Зотова, за которую ты замуж собирался, да не собрался, стала сущей злыдней. Гадкая стерва, никого не любит. Работает в полиции… Там ей самое место. С этой особой лучше не пересекаться, такая змея! Пройдешь мимо — злится, мол, чего не здороваешься? Скажешь «здравствуй» — она такого дерьма на тебя вывалит. Помнишь Ромку Польского из нашего класса? «Безответный фраер», как у вас говорят, абсолютно безвредный. На наркоту подсел — чуть маму родную за дозу не продал. Шутил в моменты просветления: мол, что наша жизнь — игла… Так твоя Ульянка припомнила, как он однажды в школе ее подколол, повесила на него кражу в универмаге, куда он и близко не подходил, сочинила доказательства, все дела. Развлеклась, в общем, отвела душу. С зоны Ромка не вернулся — под экскаватор попал…
Андрей скрипнул зубами. Озлобленность меняет людей, превращает из покорных кошечек в мегер…
— А в остальном нормально, — сказал Борька. — Капитализм загнивает, но мы это не чувствуем. Крутимся, как можем. В центре Выжинска вроде чище стало, дома новые лепят. Отгрохали поселок для богатых в Вешняках. Должностные лица процветают и воруют — как везде. Сотовая связь работает, Интернет провели, парочку улиц заасфальтировали. В Егорьевском заповеднике, — кивнул Борька на лес через реку, — давно повывели приличных работников, одни шестерки остались. Приглашают «полезных» людей, организуют им охоту в комфортных условиях — не все зверье там еще вымерло. Недавно принимали целого заместителя краевого губернатора: косуль подогнали под прицел, шашлычок под коньячок, девочек. Попутно выпрашивали бабла для района — ну, то есть для себя… — Борька криво усмехнулся. — В районном руководстве, возможно, не все такие психопаты, как Бурмистров, но жуки знатные, выгоду не упустят. Нынче Дорохов за главного, он девять лет назад работал директором прииска «Савельевское», совмещал с депутатством в райсовете. А теперь вон вырос…
— Я слышал, снова в Егорьевском гостей принимают, — опасливо покосился на заповедник Игнат. — Не чиновники, не менты, а самые настоящие представители криминального мира. Венька Шлюзов шепнул — он участковым на «Гвоздярне» работает. Дескать, приезжают двое со свитой — поохотиться, отдохнуть, о делах своих скорбных покалякать. Один — из местных воров в законе, другой — с Урала. Вроде проблемы у них: китайская мафия с наглыми славянскими мордами захватывает города и веси…
— Разные слухи гуляют, — отмахнулся Борис. — Косточки перемывают всем подряд, врут, как на трибуне. Обычное дело: в большом городе можно много увидеть, а в маленьком — больше услышать…
— Да и шут с ними, — поморщился Андрей. — Сами-то как?
— Холост, беден, глуп — живу своим умом, — остроумно отчитался Борька. — Я тут типа секс-символа, все меня имеют. Пытался бизнесом заняться, даже «газельку» подкупил — прогорел. Шоферил в администрации, так снова незадача: аккумулятор коротнул, провода оплавились, шмальнуло так, что господин Березкин, тутошний народный избранник, еле выпрыгнуть успел, а потом за мной по оврагам с дрыном гонялся…
— А его помощник это дело на сотовый заснял, — хихикнула Галка. — Весь поселок потом пластом лежал. Теперь он сторож в универмаге, жалеет страшно. Спустило колесо фортуны. Мечтает найти полную инкассаторскую сумку.
— А мне вот почему-то не смешно, — обиделся Борька. — Ты тоже, Галка, не процветаешь же?
— Почему? Я довольна жизнью, — насупилась Галка. — Считаю, что Выжинск ничем не уступает Акапулько… Один раз в год, когда сады цветут. Центр мироздания, скоро станет самым комфортным местом для проживания. У меня есть дом, отличная работа в бухгалтерской конторе — за восемнадцать тыщ целковых. Имеется молодой человек, справивший на днях свой 49-летний юбилей. Мы собираемся воссоединить наши дома. Он приехал в наш район полтора года назад, работает в уголовном розыске…
— Где? — поперхнулся Андрей.
— А я что, машинально перешла на португальский? — удивилась Галка. — И не надо в панике озираться, сегодня засады не будет. Он работает допоздна, особенно в свете вчерашних событий, и вообще он хороший человек. Да и я не последняя курва. В общем, все у меня хорошо…
— И мама у тебя Клавдия Шиффер, — подколол Борька.
Друзья рассмеялись. Хохма была изъезжена вдоль и поперек. Клавдия Генриховна Шиффер была дочерью немецкого переселенца из Энгельса, при бракосочетании наотрез отказалась менять фамилию (и дочь ее не стала Тишкиной) и до выхода на пенсию в семьдесят лет работала директором школы, где математику преподавала Тамара Александровна Островская. Женщина была порядочная, оттого Тамара Александровна и не подверглась гонениям, когда ее сыну влепили «подколодную весть».
— Я тоже не жалуюсь, — проворчал Игнат. — Командую бригадой слесарей в жилищной конторе, получаю нормально, приличное жилье в двухквартирном доме. Опять же, жена, уйма свободного времени. С детьми вот только туго: боится Римма рожать. Пунктик у нее, даже не знаем, что делать…
— Усыновите парочку вьетнамских детишек, — посоветовал Борька, — или якутских, без разницы. Поделишься планами? — Борька пытливо уставился на Андрея, и было видно, что он волнуется. — Мы много говорим, Андрей, отлично проводим время, а о деле пока — ни слова.
— А он сам не знает, чего хочет, — фыркнула Галка. — Но намерен добиваться этого всеми средствами.
— Мы верим, что ты не убивал, — понизил голос Игнат и тоже побледнел. — Но давай начистоту, Андрюха. Во-первых, правда о том, что случилось с группой Менделя, — тайна почище рецепта кока-колы. Во-вторых, прошло девять лет, дело поросло быльем. В-третьих, как ты намерен ворошить эту мусорку, если даже не можешь выйти из леса?
— Я многого не знаю в этой жизни, — проворчал Андрей, опуская глаза, — но знаю точно, что никого не убивал. Не будет у меня другой жизни, понимаете? Поэтому не хочу провести эту жизнь в тюрьме по сфабрикованному обвинению. Надеюсь, вы поможете. Для начала нужно узнать следующее: меня подставили менты или кто-то другой, а менты просто доверчиво воспользовались подброшенными уликами?
— Ну, хорошо, я могу подговорить своего молодого человека… — задумалась Галка. — Хотя он не знает о том деле, поскольку человек в поселке новый. Остальные тоже могут поспрашивать знакомых — не все менты в этом городе стали сволочами. Но зыбко это, Андрей. О группе Менделя уже никто не помнит. Ты в курсе, что после убийства резко схлынул поток желающих изучить Катумское урочище? Сейчас сюда практически не приезжают…
— Вы знаете, где мы находимся? — перебил Андрей.
Друзья недоуменно переглянулись.
— Ты уже забыл? — начала язвить Галка.
— Мы находимся в том месте, где девять лет назад погибла группа Менделя, — мрачно объявил Андрей, и настала тишина. Товарищи насупились, зябко поводя плечами. — Охотно верю, что вы ни разу здесь не были, поэтому это место не вызывает у вас неприятных ассоциаций. Здесь возились только оперативники… Ориентир — залив у Красной сопки, — он кивнул на скалу на правом берегу, испещренную вкраплениями темно-красной породы. — Этот объект я и указал в записке, спутать невозможно. Пойдемте, — он первым вскарабкался на обрыв, — и не удивляйтесь моим познаниям. По ходу следствия опера намертво вбили в меня весь расклад. Дважды сюда привозили, надеялись, что на месте я дам признательные показания и расскажу, как убивал.
Товарищи выбрались вслед за ним и стали настороженно озираться. В меркнущем свете антураж обретал зловещие очертания. Тускнели краски, в воздухе мерцала белесая дымка. Местечко производило неприятное впечатление: под ногами обрыв, глина кое-где сползала вместе с дерном. Речка за камнями и плитами — глубина в этом месте порядочная, вброд не перейти, еще и омут закручивался в стороне от стремнины. Если повернуться — пересеченная травчатая поляна с буграми и вмятинами. Трава по щиколотку — сорняковый молочай, острые листья мятлика, прореженные злаковыми стебельками. Груды булыжников слева и справа. Метрах в двадцати от обрыва, за дорогой, заросшей чертополохом, — гуща леса, опушка Катумского урочища. Вторгнуться в лес на этом участке проблематично. Приземистые, будто придавленные гнетом, осины распростерли в ширину корявые ветки. Подлесок высился непроницаемой стеной. Груды бурелома словно нарочно сюда свалили, чтобы отравить жизнь тем, кто хочет войти в лес.
— Следствие считало, что убийство произошло поздно вечером 21 июля, после двадцати двух ноль-ноль, — мрачно заявил Андрей. — Похоже, так и было, трупы обнаружили через сутки. Четверо приезжих и двое местных вышли из Выжинска после обеда. Дойти до урочища с приборами и амуницией, со всеми перекурами и «фотосессиями» — дело полутора часов. Возможно, вошли в урочище, но что-то не понравилось. Решили зайти с другого конца. Вышли, повернули на восток, добрались до этой самой дороги — и отправились на север, вниз по течению Белянчи. Устали, стемнело, разбили лагерь там, где мы сейчас стоим. Утром намеревались отправиться дальше — не входить же в урочище на этом участке, это нереально. И девять лет назад здесь было так же… Пока заготавливали дрова, ставили палатки, помылись — прошло еще время. Развели костер на этом месте, — Андрей поставил ногу на выемку в центре поляны. Трава здесь росла клочками и не очень высоко. — Установили рогатины, что-то жарили. Полагаю, банальную курятину. Собрались все вместе — здесь еще пара бревен была, на них сидели — ели, оживленно общались… — Он задрожал, закрыл глаза. — Было тихо, тепло, небо звездное… И вдруг что-то случилось…