В . А . ХОМУТОВ
ПО ЗВЕРЮ И ПТИЦЕ
Рисунки В.И. Зарубина
Посвящается
ВНУКУ МОЕМУ САШЕ
Старого мельника деда Герасима знало все
село, хотя сам он и редко на селе показывался.
Зайдет в месяц раз в лавку купить махорки или
чая да сахара, а все остальное время сидит у себя на
водяной мельнице, которая стоит верстах в двух от
села, на самой опушке огромного соснового бора.
Любили на эту мельницу ходить деревенские
мальчики, послушать рассказов деда Герасима,
посмотреть, как у плотины вода бьет и серебря-
ными брызгами разбивается в белую пену, да
как во время работы вся мельница ходуном ходит.
Два мальчика лет по 12-ти, Ильюша Изотов
и Костя Кольчугин, особенно часто повадились
ходить к деду на мельницу.
Придут, бывало, и глядят, что дед делает.
Если он на мельнице работает или на пасеке
с пчелами занимается, они его не тревожат,
мимо пройдут. А если видят, что кет у него
спешной работы, они присядут к нему на зава-
ленку, и пойдут тогда рассказы да разговоры.
Ходили как-то Ильюша с Костей в жаркий
летний день в лес по грибы, набрали боровиков
да березовиков и с полными лукошками вышли
к опушке на мельницу.
Глядят, дед Герасим сидит на пороге, ружье
чистит.
Ну, значит, можно с ним поговорить. А гово-
рить с ним интересно: дед Герасим всю жизнь
у реки в лесу прожил, знает про всякое дерево,
как дерево растет; знает про всякого зверя, как
зверь живет.
Подошли Ильюша и Костя к мельнице.
Залаяла на них дедова собака „Рябчик", но сей-
час же их признала и хвостом завиляла.
— Что, ребятки, по грибы ходили?—спросил
Герасим, увидав мальчиков. — А я вот сижу,
ружьишко чищу, хочу побаловаться, на уток
пойти на Карпово озеро, там кряковых выводка
четыре держится.
Мальчики сели около деда, поставили свои
лукошки на траву и стали смотреть на его работу.
— Дедушка Герасим, — спросил Ильюша, —
а что это у тебя — дорогое ружье?
— Какое там дорогое, ему уж годов пятна-
дцать, этому ружью. А только хорошее ружье.
С ним и на мелкую птаху пойти можно и на
медведя оно годится.
— А ты, дедушка, медведей-то не боишься? —
спросил Костя. — Ведь он человека задрать может?
— А чего их бояться? Медведь, он смирный.
Зря не обидит. Только дразнить их не надо,
да матку с медвежатами не пугать, да голодному
медведю не попадаться. Медведь— мирный зверь,
хоть и много беды, иной раз, наделает. Да ведь
всякому кормиться нужно, с голодухи, известно,
всякий остервенеет.
— А ты, дед, сам-то видал медведей?
Дед Герасим только усмехнулся.
— Медведей-то! Да я их, почитай, каждый
год с десяток вижу. И видать их видал, и стре-
лять их стрелял, и в капканы ловил. Только вот
с рогатиной на них не ходил, а видел, как
объездчик Кириллов, покойник, медведя на рога-
тину принимал.
— Дедушка Герасим, расскажи нам про
медведя, — пристали к старику мальчики, — как
он живет, да как на него охотятся.
— Да что же тут рассказывать? Живет, как
и всякий зверь живет. У каждого свой нрав,
свой обычай. Медведь — он одинокий зверь; сам
по себе живет, в стаю или стадо не сбивается.
Иной зверь всю свою жизнь стаей или семей-
ством живет, иной только на время в стаи
сбивается, а иной особняком в лесу хозяйни-
чает, пропитание себе добывает да детей
выращивает. Ведь вот волк, он летом в оди-
ночку ходит, редко когда пару увидишь, а зимой
в большие стаи, голов по пятнадцать сбивается.
А почему? Потому что ему так сподручнее.
Стаей он добычу берет, друг дружке помогает...
Одни волки гонят добычу, другие в засаде
сидят, а потом вместе кормятся. Хоть и дерутся,
а все-таки кормятся. Да вот хоть бы муравей
или пчела, на что уж насекомое малое, а глядишь,
ульи да муравейники разведут, что твой город!
Каждый свое дело делает. Кто детей нянчит,
кто корм добывает, а кто от врагов отбивается.
Так вместе и кормятся, всем обществом. Пчелы
те вон как устроились, что ни улей, то медоносная
фабрика.
— А почему, дедушка, медведи вместе не живут?
— спросил Костя, — им бы тоже стадами ходить.
— А зачем им вместе жить? У медведя
жизнь иначе устроена. Он ведь только с весны
до осени кормится, когда корму везде найти
можно. А зимой-то он — Михайло Иванович—
в берлогу заваливается там один и зимует.
Ему компаньонов не требуется.
— А как же, дедушка, медвежата-то маленькие
кормятся ведь они еще не умеют корма найти?—
поинтересовался Костя.
— Медвежата не одни живут,—стал объяснять
мальчикам дед Герасим.— Как медведица маленьких
выведет (она обыкновенно пару детенышей
мечет), она сейчас им вроде гнезда где-нибудь
в валежнике или в буреломе устраивает. За детьми
она не одна ухаживает, а около себя годовалого
медвеженка оставляет, „пестун" называется. Она
малышам за кормом пойдет, а пестун-то их стережет,
глядит, чтобы они далеко от гнезда
не ушли, да чтобы их кто-нибудь не обидел.
— В роде няньки, значит,— засмеялись мальчики.
— Нянька и есть, — ответил Герасим. —
На то его медведица и держит. Он ей во всем
помогает. И пищу поискать, и по лесу ребят
водить, и с малыми детьми реку переплыть.
— А разве медведи плавают? — спросил
Ильюша.
— Медведи-то! А почище собак. Медведь
он здоров плавать. Он не только нашу речку
Илицу переплывает, а и через широкую плыть
не боится. Вот как медведица с медвежатами
плыть соберется, она одного малого сама в зубы
за загривок возьмет, а пестун другого заберет.
Так и переплывают. — Мать-то медвежат бережет.
Пока при ней детеныши, она люта, ой люта! Вот
тогда ей уж не попадайся! Если она и не зало-
мает, то напугает до полусмерти. Она всему
детенышей научит, всему их медвежьему житью-
бытью, а как подрастут, она пестуна и одного
из детей отпустит, а другого из младших при
себе оставит; теперь он в следующем году
пестуном будет...
Дед Герасим замолчал и прислушался. Из-за
леса, громко свистя крыльями, вылетел к мельнице
выводок диких кряковых уток. Они летели
прямо на самую избу, но вдруг матка взметнула
крыльями и круто повернула в сторону;
совершенно как мать, взметнули крыльями молодые
утята и весь выводок скрылся за поворотом реки.
— Видали? — спросил Герасим мальчиков. —
Вот сейчас матка-то утиная детей бережет. Заметила
людей и в сторону с птенцами поворотила.
Так-то и всякий зверь о детях заботится, так-то
и медведица своих зверенышей выхаживает. Под-
растет медвежонок — продолжал Герасим, — и рас-
станется с матерью; будет уже один в глухом
лесу жить да кормиться.
— А чем же он кормится, дедушка? — спросил
внимательно слушавший старика Ильюша.
— Медведь-то? Да он все ест; не хуже иной
свиньи. Медведь — он бродяга, день деньской
по лесу колобродит. Все ищет, высматривает,
чем бы ему покормиться, и все жрет. Он и траву
пощиплет, и зеленя озимые поест, по осени овес
пососет в поле; а там, глядишь, муравьиную
кучу разроет, да жрет муравьев и их личинки,
или на беду на пасеку проберется, ульи разломает
и медом угощается. — Потеха глядеть, как пчелы
с медведем воюют! Он в улье ковыряется, а они
со всех сторон его жалят. Не то что с одного
улья, со всей пасеки слетятся, и пойдет у них
война. Уж на что медведь-то здоров и шкура
у него толстая, а и ему не стерпеть. Начнет он
сам себя бить лапами, по земле катается, ревет
от боли, а потом бросится в лес наутек, а если
есть где озерко или лужа большая, он сейчас
в воду и купается, от пчел отбивается...
Мальчики смеялись, а дед Герасим продолжал
свой рассказ.
— Только этой всей пищи медведю мало;
он норовит что-нибудь посытнее слопать. При-
таится да и схватит мелкого зверя и в минуту
сожрет. Ну, как медведь крови попробует, так
уж и пристрастится к говядине. Потому охотники
таких медведей, которые мясо жрут, и зовут
„стервятниками". Такие медведи и корову норовят
заломать в лесу и лошадь задавят. Им не
попадайся. А уж особенно жаден медведь с ран-
ней весны бывает. За зиму-то отощает, проголодается
и бродит по лесу, корму ищет. Трава еще
тощая, зеленя промерзли, муравейники тоже еще
не оттаяли, овса еще и сеять не думали. Нечего
жрать медведю. Делается он сердитый с голо-
духи и все хватает: птица ли в траве зазевается,
белка или горностай подвернется,— всех слопает.
Дед Герасим помолчал немного и вспомнив
старое, рассказал мальчикам такую историю:
Вот я один раз сам видал. Был я на глухарином
току по ранней весне в самой глуши лесной.
Убил за утреннюю зорю двух глухарей
и вышел на поляну. Внизу овраг, а в овраге
ручей бежит. Присел я под сосну отдохнуть,
гляжу из леса вышла старая лосиха с лосенком.
Лосиха-то большая, ростом с быка здорового,
а лосенок с теленочка годовалого. Залюбовался
я на них. Идут они тихо, под овраг спускаются.
Дошли до ручья и стали воду пить. Лосенок
пьет, а мать то и пьет и поглядывает, нет ли
где опасности для детеныша... Вдруг, откуда
ни возьмись, из кустов по оврагу как выскочит
медведь, да со всего маху - хлоп лосихе на шею!
Даром, что тяжелый, а не хуже кошки вскочил.
Забилась лосиха бедная, да от боли бросилась
бежать со всех ног. А медведь все на ней держится,
когтями вцепился... Тут я ружье вскинул,
да как бахну с обоих стволов... Гляжу, мой мед-
ведь с лосихи кубарем, да в лес наутек, а лосиха
стоит, шатается сердечная. Потом тихо эдак подо-
шла к лосенку и вместе с ним в лес пошли.
Уж не знаю, попал ли я в медведя; далеко было,
да и заряд дробовый; думаю, что он просто выстрелов
испугался и ушел...
— А как же медведь зимой кормится, дедушка,
в берлоге?—спросил Костя.
— Ах ты, несмышленыш! — засмеялся Гера-
сим. — Зимой медведь совсем не кормится. Как
наступят после осени морозы и начнется зима,
так медвежьему гулянью конец. Он поздней осенью
устроит себе берлогу, выроет лапами яму
где-нибудь под большим деревом или в самом
буреломе, в валежнике, натаскает туда прутьев,
да сухих листьев и мху и заляжет. Тут у него
начинается зимняя спячка. Он свернется в берлоге
клубком, да и спит. Не ест, не пьет, а все
только дремлет, до самой весны. Ему там в берлоге
тепло, и мех у него за зиму отрастёт здоровый,
а только он сильно тощает.
— Он что же совсем и не встает с берлоги
зимой?—спросил Заинтересовавшийся Ильюша.
— Редко когда встает— объяснил Герасим,—
только разве сильные оттепели пойдут; тогда
встанет, побродит по лесу, полусонный. Ему
неспособно по снегу ходить, он ведь к снегу
непривычный; а как только подморозит, он сей-
час обратно в свою берлогу, да и продремлет
до ранней весны.
— А вот старый медведь или больной, —
продолжал Герасим,—тот рано ложится в берлогу,
еще задолго до снегу. Был это со мной
такой случай. Иду я осенью по лесу. Тепло еще
было. На полях еще яровые не везде сняты были.
Иду себе лесной тропой; гляжу, под большой
елью свежий песок нарыт, словно насыпь сделана,
а за насыпью под елью— яма. Что, думаю, за чудеса?
Кто это тут в глухом лесу песок копал?
Была в то время со мной собака, не эта, не
„Рябчик", а другая у меня была, легавая, „Лебедкой"
звали. Вот гляжу, собака чего-то насторожилась,
носом что-то учуяла и к ели подбирается.
Я смекнул, в чем дело. Собаку за ошейник
взял, к дереву привязал и тихонько к ели подкрался.
Заглянул в яму и вижу: лежит там мой Михайло
Иванович. Дышет так спокойно,—спит, значит.
Я сейчас же пошел к объездчику.
—Кириллыч, —говорю, —тут от тебя с версту
медведь в берлоге лежит.
А объездчик-то мне и говорит:
— Что ты, в своем уме? Где же это видано,
чтобы в такую пору, да медведь в берлогу
залез. Эх ты,—говорит,— а еще старый охотник-
Тут я ему рассказал, как дело было, и на
другой день пошли мы с ним поутру к тому
ПО ЗВЕРЮ И ПТИЦЕ 15
месту в лесу, где я накануне медведя видел.
Взяли с собой двух собак; у Кириллыча рбыли
такие— лайки сибирские— их нарочно для мед-
вежьей охоты и держат.
Хорошо. Бросили жребий, кому первому стре-
лять. Выпал жребий Кириллычу. Подошли к берлоге
совсем близко, шагов эдак на десять, да и
спустили собак со сворки. Обе собаки на насыпь
эту свежую взбежали и сейчас же у них шерсть
дыбом. Зверя учуяли, ворчат, а войти-то в берлогу
им боязно.
Наконец, полезла одна собака потихоньку
в яму...
Тут медведь-то как зарычит, да так это проворно
из берлоги выскочил и одну лайку по го-
лове как ударит лапой, так она на сажень
отлетела!— Кириллыч вскинул ружье, выстрелил
из одного ствола... медведь споткнулся было,
да вскочил и наутек... Я в него бац... бац... из обоих
стволов, и Кириллыч еще раз стрельнул. Глядим,
завалился медведь на землю, лапами шевелит,
землю зубами хватает. Минут через пяток стих
он. Подождали мы, потом подошли к нему осто-
рожно, толкнул я его сапогом—видимо сдох. Здо-
ровенный медведь был, большой, шерсть на нем
светлобурая и на заду изрядно стерта.
Пошли мы берлогу посмотреть и видим,
недалеко от берлоги лежит на траве лайка око-
левшая. Смотрим, у нее голова с затылка чуть
не оторвана. Это значит, медведь, как ее лапой
хватил, так когтями ей чуть голову не оторвал.
Ну, пошли мы это к Кириллычу в сторожку,
запрягли лошадь, поехали и взвалили зверя
на телегу. Изрядно возились, потому. что в нем
пудов не меньше одиннадцати было. Потом при-
везли это мы медведя на двор и стали с него
шкуру снимать. Тут-то мы его и рассмотрели.
Медведь наверно совсем больной был и старый.
Внутри у него печенка будто гнилая, и дух от него
нехороший, и сала почти совсем нет. Возили мы
его мясо в город продавать; на медвежье мясо
и всегда-то охотников мало, а этого и брать
никто не захотел: он, — говорят, — у вас тухлый.
— Вот как, ребятки,— видно пришел конец медвежьему
житью, почуял он скорую смерть да
и пошел в берлогу успокоиться, сам себе могилу
вырыл, а тут-то я на него голубчика и наткнулся!
Дед Герасим хотел кончить свой рассказ про
медвежье житье-бытье, да пристали к нему мальчики:
— Расскажи, да расскажи, как на медведя
охотятся.
— На медведя больше зимой охотятся. У него
тогда шкура дорогая, мех теплый. Летом да
по осени его бьют только, если он повадится
скот резать, или ульи разорять, или овсы топтать.
Без снега на медведя— какая же охота.
Известное дело, доймет медведь мужиков,
так и без снега прикончат, а только это не охота.
Устраивают на него разные капканы: „ежи" они
называются и „палати,,, и другие всякие, а только
это не охота. Уж ежели летом да по осени надо
медведя бить, так устраивают „лабазы".
— Это что же за лабазы, дедушка?
— А вот высмотрят место, где медведь из леса
выходит в поле овес сосать, или какую-нибудь
падаль подбросят да около этого места и
лабаз. Это, значит, на дереве, сажени на пол-
торы от земли, устраивают помост из сколоченных досок,
и на него охотник или двое садятся
Как подойдет медведь к лабазу близко,
так с лабаза в него и стреляют.
Только это плохая охота! Сидишь себе на
Дереве, а зверь с другого конца на овсы
выйдет, вот ты в дураках и остаешься.
Нет , уж охота, так зимой по снегу. Вот это охота!
— А как же, дедушка, зимой медведя в громадном
лесу найти, когда он в берлоге лежит? —
чуть не сразу спросили оба мальчика.