чуть не сразу спросили оба мальчика.
— На всякое дело своя сноровка, уменье
нужно, — объяснил Герасим, — прежде всего надо
лес знать. Не на всяком месте в лесу медведь
берлогу устроит. Он ищет место глухое, сухое
и тихое. Любит устроиться, где много бурелома
и валежника. Вот по таким местам охотник и
ходит, берлогу ищет. Прежде всего на следы
смотрит. Если на снегу видать следы, все равно
лисьи ли, или лося, или рыси, там берлоги
не будет. Всякий зверь медведя боится и чует
берлогу. Он близко к берлоге не подойдет. Вот
и ищешь такого места, где следов совсем нет...
А в таком месте берлогу по инею и найдешь.
— Как это так „по инею"?—спросил Ильюша.
— А вот как. Медведь как заберется в бер-
логу, так ложится головой к выходу из своей
ямы. Этот выход называется „чело". Вот он
спит и дышит, а от дыханья то пар идет и на
кусты около берлоги садится, и покрываются от
дыхания кусты инеем. Вот идешь по лесу в су-
хой день, нет нигде инея, и вдруг видишь около
дерева какого-нибудь кусты инеем покрыты
Сейчас и смекнешь, в чем дело. Подойдешь
поближе да берлогу-то и высмотришь. Дело не
хитрое, только сноровка требуется.
Нашел берлогу и соберешь охотников. Либо
у самой берлоги медведей бьют, либо выгоняют
да облавой на охотников гонят. Поднять -то
медведя недолго: либо собак на берлогу напустишь,
либо заостренными кольями в берлогу
тыкают. Медведь в берлоге проснется, озвереет,
да и полезет на свет.
— А это страшно, дедушка, ведь медведь
тут заломать может?
— Понятное дело, может. Зевать не надо.
Сначала медведь норовит уйти, а вот как ранят
его, или когда медведица с медвежатами из берлоги
вылезет, тогда гляди в оба, стреляй наверняка,
не то медведь как раз сам на тебя
охотиться начнет.
— Я один раз сам видел,— вспомнил Герасим,—
как медведицу с двумя медвежатами из берлоги
выгнали. Когда ее первым выстрелом ранили,
она на охотника бросилась, чуть под себя не
подмяла, а как ее вторым выстрелом свалили, она
еще живая поползла к медвежатам своим да под
себя лапами их загребает, защитить старается.
Притихли Ильюша и Костя. Видно, ясно им
представилось, как медведица детей защищает,
и жалко ее стало; потом вспомнил Ильюша, что
дед про рогатину какую-то говорил, и спрашивает:
— Дедушка Герасим, а ты вот говорил, что
объездчик у вас на медведя с рогатиной ходил.
Это что же за охота?
— Эту охоту теперь совсем бросать стали:
Это прежде так ходили на медведя „один на
один", когда в деревнях ружей мало было да когда
порох и пули доставать трудно было.
Опасная— это охота. Возьмет охотник длинную
крепкую жердь; один конец у нее заостренный,
а на другом конце крепко приделан острый
нож — „перо" называется. Вот как поднимут мед-
ведя с берлоги, охотник его на рогатину и принимает.
Нарочно тут медведя сердят, пока медведь
на дыбки не станет. А как зверь поднялся, охот-
ник ему перо в грудь или в живот вонзит,
а другим концом рогатину в землю воткнет.
Медведь свирепеет, хочет охотника схватить и сам
все глубже и глубже на рогатину напарывается,
пока с ног не свалится и не сдохнет. Опасная
это охота; теперь если кто и пойдет с рогатиной,
так больше из удали, из молодечества, да
и то норовит взять с собой товарища с ружьем,
чтобы, в случае беды, подсобил...
Дед Герасим помолчал немного, потом встал,
посмотрел из-под ладони на солнце и сказал
Косте и Ильюше:
— Ну, ребята, идите-ка вы домой. Пройдет
год, другой, я вас с собой на охоту возьму, коли
жив буду, только не на медведя, а по птице
какой-нибудь. А сейчас, вон. солнышко спускается.
Пойду-ка я на Карпово озеро, на уток посижу.
Герасим ушел в избу, а Ильюша и Костя взяли
свои лукошки с грибами и собрались итти домой.
Решили они итти прямиком, лесной дорогой
которая выходила на их поле к селу Тагашеву
и которую они хорошо знали, потому что по
ней с лесных покосов сено возили.
Идут они по лесу, разговаривают, про деда
Герасима вспоминают...
Вдруг Ильюша схватил Костю за рукав рубахи
и испуганно шепнул ему:
— Гляди-ка!..
Ильюша показывал пальцем в лес, но сначала
Костя ничего не заметил и не понял, на что ему
Ильюша показывает:
— Чего, гляди? Лес, как лес. Ничего я не вижу.
— Как не видишь? — шептал Ильюша. — Во, во,
видишь вон там около кривой ели кто-то шевелится!
Костя посмотрел к кривой ели и... обмер.
Под самым деревом, около большого муравейника,
сидел на земле какой-то лохматый, громадный зверь
и то нагибался к муравейнику, то поднимал голову.
— Что это? — боясь самому себе верить, про-
шептал Костя, чувствуя, как его сердце начинает
колотиться.
— Медведь...— ответил ему замирающим от
страха голосом Ильюша...
И в ту же минуту Костя понял, что Ильюша прав.
Громадный, никогда ими не виданный зверь
неожиданно присел на свой зад, приподнял передние лапы,
а потом стал быстро лапами разбрасывать муравьиную кучу.
Мальчики так растерялись, что не знали, что
им делать, и стояли полумертвые от страха.
„Не надо медведя дразнить" —вспомнил Костя совет
деда Герасима.
— А вдруг это медведица с медвежатами,—
шептал Ильюша, боясь двинуться с места.
Между тем медведь приподнялся на задние
лапы, потянул носом воздух и стал во все стороны
оглядываться. Видимо, он учуял что-то и начал
беспокоиться. Он будто прислушивался, присматривался,
а потом хрюкнул, как свинья и, встав
на все четыре лапы не громко, но злобно зарычал,
причем шерсть на нем поднялась дыбом...
Тут уж мальчики не выдержали. Забыв все
советы деда Герасима, они бросились бежать со
всех ног. Сзади них раздался на этот раз уже
громкий рев рассерженного зверя, а они, не решаясь
оглянуться, бежали все дальше и дальше.
Костя бежал скорее Ильюши, но когда он
удалялся хоть на несколько шагов вперед,
Ильюша умоляющим голосом говорил ему:
— Костя, Костя, не оставляй меня медведю!..
И они бежали дальше и дальше. Босые ноги
задевали за корни, сучья били их по лицу, но
они ни на что не обращали внимания, и страх
давал им силы...
Наконец, вот и опушка, вот показалось знакомое поле,
вот видно кто-то пропахивает сохой картошку,
вот уже можно узнать, что это Ильюшин сосед
дядя Прокофий... а мальчики все бегут и бегут...
Они добежали до Прокофия и только тогда
остановились. Оба были совсем мокрые от пота;
Ильюша потерял шапку; у Кости была окровавлена
каким-то сучком щека и оба они держали
пустые лукошки из-под грибов, так как все свои
боровики и березовики растеряли.
. — Откуда вы взялись, пострелята? — спросил их
Прокофий, с удивлением разглядывая их
испуганные лица.
— Дядя Прокофий!.. медведь!. — могли только
сказать оба мальчика.
— Какой медведь? Где? Что вы брешете?..
Тут оба мальчика наперерыв стали рассказывать,
как они за Крутым ручьем, на пути к „Лешему
покосу", видели под кривой елью медведя.
Дядя Прокофий заинтересовался их рассказом,
выпряг лошадь и верхом поехал в ле,с,
а мальчики остались около сохи.
Уже темнело, когда дядя Прокофий вернулся
и сказал Ильюше и Косте, что действительно за
Крутым ручьем, на указанном ими повороте, он
нашел под кривой елью свежеразрытую мура-
вьиную кучу, от которой уходил в чащу леса
крупный медвежий след.
К ночи вернулись домой Ильюша и Костя и рас-
сказали всем товарищам о своей страшной встрече.
И долго потом чуть не все деревенские мальчики
с увлечением рассказывали, как Костя
и Ильюша встретились в лесу с медведем, и мед-
ведь испугался их и ушел.
НА ГЛУХАРИНОМ ТОКУ
Кончилось лето. Миновала осень и длинная
суровая зима.
Наступила ранняя, дружная весна. Снег быстро
сошел с полей и лугов; только в лесу да по глубоким
оврагам лежал еще не стаявший снег.
Реки и ручьи с шумом несли свои многовод-
Реки и ручьи с шумом несли свои многовод-
ные, быстрые струи к далекому морю; солнце
грело днем почти как летом и только по утрам
перед зарей стояли сырые, холодные заморозки.
Дед Герасим исполнил свое обещание, данное
Ильюше Изотову и Косте Кольчугину и взял
каждого из них по одному разу с собой на
охоту. Первая очередь досталась Ильюше.
В назначенный день он вскоре после обеда от-
правился на знакомую мельницу, чтобы в первый
раз в жизни узнать, что такое „глухариный ток".
— Что же ты, брат, рано пришел?— встретил
его дед Герасим,— Я тебе сказал прийти, когда
солнце садиться начнет, а ты пришел ни свет
ни заря.
— Да не стерпел, дедушка,—сознался Илью-
ша, — очень уж хочется скорее в лес пойти и
поглядеть, что такое глухариная охота.
— Ну, охоту-то раньше времени все равно не
начнешь,—заметил дед, —да уж ладно, пришел,
так посиди со мной стариком, побеседуем.
Ильюша уселся у деда в избе на лавке и, пока
Герасим собирал все для охоты, Ильюша узнал
от него много интересного.
Дед Герасим рассказал ему, что глухарь,
которого Ильюша никогда и не видел, это птица
сродни тетереву. Самец ростом с хорошего
домашнего гуся, перья у него черно-серые, грудь
такого цвета, как сталь, а хвост длинный из
черных перьев с белыми пятнами. Самка гораздо
меньше: не больше домашней курицы и перья
у нее пестрее, чем у самца.
Рассказал дед Герасим, что глухарь — птица не
перелетная, а оседлая; круглый год в наших
краях живет и морозов не боится; держится
больше в таких лесах, где сосна да ель, и кормится
по моховым болотам хвоей, листьями, травой и ягодами.
— Глухарь— птица умная— рассказывал Иль-
юше дед Герасим,— она осторожная, всякое движение,
всякий шорох в лесу замечает и ко всякому
звуку прислушивается.
Ильюша поинтересовался, почему же глухаря
зовут „глухарем", если он так хорошо слышит.
— Потому его глухарем зовут, — объяснил Герасим,
— что весной, когда глухарь на току поет,
он совсем ничего во время песни не слышит.
Весной глухари-самцы со своих зимовок слетаются
каждый год на те же самые места, почти что на
те же самые деревья прилетают и по ночам на
этих местах держатся.
— А что такое „ток", дедушка?—спросил
Ильюша.
— А вот это самое место, куда глухари вес-
ной на ночь слетаются, током и называется.
Глухарь еще с вечера прилетит с болота на ток,
и собирается их на току голов эдак пять или
шесть, а бывает, что самцов и до пятнадцати
слетается.— Рассядутся они по деревьям и но-
чуют. — Охотники уж всегда знают, где в лесу
тока, потому что они из года в год на тех же
местах бывают.
Дед Герасим рассказал Ильюше, что глухарь-
самец просыпается раньше всех птиц в лесу и
начинает петь.
Никак не мог понять Ильюша, что это за
песня такая.
— Глухарь сначала щелкает,- говорил Гера-
сим,— сначала редко, а потом все чаще и чаще,
и выходит у него это щелкание вроде как „текэ—
текэ"... потом как защелкает часто, так и зальется.
— Как соловей? —спросил Ильюша.
Дед Герасим засмеялся.
— Ну, брат, на соловья совсем не похоже-
Глухарь—он вроде как шепотом поет, еле слышно,
и языком выводит словно—точит. Вот, знаешь
по деревням точильщики ходят, ножи точат.
Такой звук слышно вроде: „пшшшш"...
Некоторые охотники даже так и называют: не говорят —
„глухарь поет", а говорят „глухарь точит". Вот
во время этой песни глухарь-то и не слышит
ничего, он и глаза зажмурит и видит мало. Тут
только к нему и можно подойти. А как песню
пропел, тут ты замри на месте и жди следующей
песни. А под песню опять подходи, пока не по-
дойдешь так близко, что стрелять можно. —А как
совсем рассветет, солнышко выше леса поднимется,
так глухарь петь бросит и на свое болото
улетит, а к вечеру опять на ток вернется.
Ильюша поинтересовался, зачем же это глухари
так поют, и дед Герасим объяснил ему, что
под утро на глухариную песнь к току с болот
самки-глухарки слетаются и на току на землю
садятся. Самцы тогда тоже с деревьев на землю
слетают и начинается тогда между самцами из-
за самок драка- Иной раз самец самца до смерти
клювом забьет. Когда весна на убыль пойдет и
лето приблизится, тогда тока прекращаются.
Самцы улетают до следующей весны кормиться
на болота, а самки устраивают на земле гнезда,
несут яйца и выводят птенцов.
Прослушал Ильюша все рассказы деда Гера-
сима и с нетерпеньем стал ожидать охоты.
Он ходил по избе и старался себе предста-
вить песню глухаря, но ничего у него не вы-
ходило: „тэкэ, тэкэ, тэкэ, пшшшш"... повторял
про себя Ильюша и думал, что ему, пожалуй не
узнать глухаря по песне. Очень уж мудрено дед
рассказал.
На дворе стемнело. По небу зажглись яркие
звезды, и только тогда Герасим собрался наконец
на охоту. Он взял ружье, сумку с патронами,
фонарь с огарком свечи, коробок спичек, бичевку;
снял валенки, с трудом натянул на ноги старые
высокие сапоги и, наконец, сказал Ильюше:
— Ну, брат, пойдем. Только, чур, меня слушаться.
Как будем на току, шагай за мной под
песню. Шагу лишнего не ступи, а как замолчит
глухарь, так и замри; и, если споткнешься или
упадешь, так и лежи до следующей песни; если
вода в сапог наберется, терпи, но ноги из воды
не вытаскивай, а то всю охоту испортишь.
Ильюша радостно обещал деду, что он во
всем будет его слушаться, торопливо надел шапку
застегнул свое старое ватное пальтишко, и оба
они, стар и мал, вышли из избы...
Дед сразу же свернул в лес и пошел по лес-
ной дороге. Ильюша шел рядом с дедом и сна-
чала, несмотря на темноту, шагал довольно храбро.
Однако, пройдя около версты, дед повернул на
узкую тропу и сказал только Ильюше:
— Ну, теперь шагай позади.
Ильюша шел с трудом. Под ногами хрустели
замерзшие лужи, трещали сучья, ноги сколь-
зили по мягким кучкам мокрых прошлогодних
листьев...
Ильюша начал уставать. Приходилось итти
протянув руки вперед, потому что дед все время
отталкивал бившие по нем ветки деревьев и они
ударяли Ильюшу и по голове, и по телу, и по ногам.
Наконец, Ильюша не вытерпел. Ему стало
жутко и он решился окликнуть деда:
— Дедушка, а дедушка, не иди так скоро,
я ведь ничего не вижу.
— Устал ты, видно? —спросил Герасим. — Ну
ладно, давай я фонарь засвечу, не знаю только,
хватит-ли нам огарка до зари.
Герасим присел на корточки, долго искал ко-
робок спичек за пазухой и, наконец, зажег фонарь.
— Ты не расстраивайся, малый, — ласково
сказал Герасим, —теперь уж недалеко; вот перей-
дем под оврагом ручеек, поднимемся на ту сто*
рону оврага и там будем зари ждать. Оттуда до
тока не больше полверсты будет.
И оба опять зашагали... С фонарем итти
было еще хуже. Фонарь освещал дорогу только
шага на два, а дальше кругом все казалось еще
темнее и непроходимее.
Пройдя с версту, дед остановился.
— Вот и овраг ! —сказал он.—Теперь спустимся
полегоньку. Смотри, не упади. Перейдем ручей,
а оттуда рукой подать.
Дед стал спускаться первый. Ильюша шел
за ним. Ноги скользили на спуске по мокрым
листьям. В темноте не стало видно тропинки.
Ильюша хватался руками за сучья, расцарапал
себе руку, два раза падал.
Наконец они сошли на дно оврага. Там лежал еще снег
и слышно было, как шумит вода.
Ильюше показалось, что стало светлее. Над го-
ловой было видно усыпанное звездами небо.
Прошли шагов тридцать по снегу. Снег был
мягкий и нога проваливалась у Ильюши по
колено, но он все шагал, стараясь ступать след
в след за дедом Герасимом.
— А воды еще много, —сказал Герасим, по-
дойдя к ручью. — Как ты, брат, переберешься?
Перенести тебя на руках что ли?
— Нет, нет, дедушка, я сам перейду, —храбро
ответил Ильюша.
Впереди черной лентой, примерно с сажень
шириной, шумел и бурлил потоком весенний