— Но Вирджил не забыл?
— Нет. С тех пор Вирджил следил за Юджином, а значит, и за Дуэйном тоже, так как они неразлучны. Когда в прошлом году они вляпались в неприятности в Сиэтле, Вирджил услышал об этом от своего коллеги, который владеет там секс-шопом. Он послал Джереми и мне электронные сообщения и рассказал нам эту историю. Напомнил нам о том, что люди вроде Юджина не меняются, и что нужно иметь под рукой оружие, просто на всякий пожарный.
— И сегодня ты использовал свою амуницию.
— Можно сказать и так.
Она поглядела на него со странным, непонятным выражением. — Ради меня.
— Да, ну, мне не хотелось, чтобы они разносили такие сплетни.
— Так бы поступил твой герой, Джон Тру.
Ему следует быть польщенным, подумал он. Но почему-то его раздражало то, что она ищет связь между ним и персонажем его книг. Он не был Джоном Тру. Он был Ником Хартом. Он во второй раз закрыл меню и очень внимательно посмотрел на нее.
— Не надо, — произнес он мрачно, — путать меня с Джоном Тру. Он — полностью вымышлен. А я — настоящий.
Странное выражение тотчас же исчезло с ее лица, сменившись равнодушной маской. Она подняла подбородок с ладони и выпрямилась на стуле. — Ясно. Поверь мне, я не совершу такой ошибки.
— Славненько. — Теперь он еще сильнее разозлился. Что, черт возьми, с ним сегодня такое?
Появился молодой официантик, спасая его от погружения в самоанализ. Октавия заказала салат, и Ник понял что проголодался. Стычка в «Тотал Эклипс» пробудила в нем аппетит. Он выбрал огромный сэндвич с тунцом и картошку, по прошлому опыту зная, что это — то, что надо.
Когда официант ушел, Октавия поглядела на него.
— Не пойми меня неправильно, я очень признательна за то, что ты сегодня сделал, — сказала она. — Но ты в самом деле думаешь, что было мудрым угрожать Юджину и Дуэйну?
— Эти двое меня не беспокоят, — ответил он.
— Ладно, тогда что же беспокоит тебя? Я же вижу, что тебя тревожит что-то еще.
— Юджин и Дуэйн не самые острые ножи в ящике, если ты понимаешь о чем я.
— Кажется, понимаю. И что?
— А то, что хотя оба они из тех, кто разносит лживые и злобные сплетни, ни одному из них не хватит мозгов, чтобы состряпать ту, что ходит о тебе.
Она подняла брови. — Полагаю, я начинаю понимать, к чему ты клонишь.
— Просто подумай, история, которую рассказывали о тебе Юджин и Дуэйн—довольно изощренная. Они придумали тебе мотив, дали возможность украсть картину и добавили несколько слов о том, как торговать предметами искусства. Юджин даже использовал слово источники.
— Не то слово, которое можно отыскать в словаре у типа вроде него.
— Нет.
— Судя по тому, что я слышала об этих двоих, они не из тех, кто разбирается в торговле предметами искусства.
— Крайне подозрительно, — согласился он.
— Что значит, что, скорее всего, слух пустили не они.
— По-видимому, нет.
Какое-то мгновение она молчала. Лицо ее помрачнело. — Что ты предлагаешь делать дальше?
— Я собираюсь попытаться узнать, кто поливает тебя грязью, — сказал он. — Думаю, что кто бы ни разносил сплетни, у него должен быть мотив тебя подставить.
— Как, например, для того, чтобы скрыть свое собственное участие в краже картины?
— Да. — Он помешкал, а затем решил сказать ей все. — Меня беспокоит еще кое-что в этой запутанной истории.
— Что?
— Было бы гораздо проще свалить вину на Герольдов. Они и так многим кажутся несколько подозрительными. Но вместо этого, кто бы ни выдумал этот план, в качестве козла отпущения он выбрал тебя.
— Думаешь, это может быть что-то личное?
— Да, — сказал он. — Думаю. Я пришел к выводу, что кто-то не просто ищет мальчика для битья. Кто бы ни украл картину, он хочет, чтобы именно тебя сочли виновной.
Глава 15
На следующее утро Анна пришла в галерею вместе с Гейл. Обеими руками она сжимала осторожно свернутый в трубочку лист бумаги для рисования.
— Я принесла вам свой рисунок, — сказала Анна своим тихим голоском. И протянула его Октавии.
— Спасибо. — Октавия обрадовавшись вышла из-за стойки и взяла свернутую работу. — Я так рада, что ты решила тоже поучаствовать в выставке, Анна.
Прежде чем она успела развернуть рисунок, В галерею вошли Ник и Карсон. Ник нес бумажный пакет со значком «Летающей Тарелки». У Карсона в руке был стаканчик горячего шоколада.
— Доброе утро, Гейл, — сказал Ник. — Привет, Анна.
— Привет, — ответила Гейл. — Поздоровайся с мистером Хартом, Анна.
— Здравствуйте, мистер Харт.
— А это Карсон, — сказал Ник.
— Привет, — радостно сказал Карсон. Он посмотрел на Анну, а затем на свернутый рисунок в руке Октавии. — Это твой рисунок?
— Да, — ответила она.
— Я тоже нарисовал один. Мисс Брайтуэлл вставила его в золотую рамку. — Он посмотрел на Октавию. — Мы принесли вам немного кофе и пончик.
— Спасибо, — сказала Октавия. — Звучит здорово.
— Можно мне посмотреть рисунок Анны, — спросил Карсон.
— Я как раз собиралась сама посмотреть рисунок, а потом Анна сможет выбрать рамку.
Октавия осторожно развернула рисунок и положила на низкий столик. Она посмотрела на рисунок, приготовив слова восхищения. Затем еще раз взглянула на него, зачарованная удивительным талантом, выраженным в карандаше.
Форма, цвет, оттенки и выразительность были поразительными, особенно учитывая возраст художника. С одной стороны, это абсолютно детский рисунок, но с другой, в нем было заметно еще не отточенное мастерство одаренного, хотя и непрофессионального художника.
— Анна, — сказала она очень мягко, — Это — прекрасный рисунок. Невероятно.
Анна выглядела взволнованной. — Вам он правда нравится?
Октавия несколько неохотно отвела взгляд от картинки и посмотрела на нее. — Да. — Она повернулась к Гейл. — Он — просто удивительный.
— Я же говорила тебе, что она хорошо рисует, — сказала Гейл с тихой гордостью.
— Скорее — чудесно, — пробормотала Октавия.
Теперь Карсон встревожился. — Дайте посмотреть. — Он торопливо подошел поближе и изучающе уставился на рисунок со все растущим возмущением. — Это — собака.
— Это — Зеб, — сообщила ему Анна. — Мой пес. Ну, вообще-то, наполовину мой. Он дедушки, но дедушка говорит, что может делить его со мной.
Карсон развернулся к ней. — Ты не можешь рисовать собаку для Выставки. Я нарисовал Уинстона.
— Карсон, — спокойно сказал Ник. — Хватит.
Карсон повернулся к нему. — Но, папа, она не может рисовать собаку. Я уже нарисовал одну.
У Анны в лице появилась неуверенность. Она перевела взгляд с матери на Октавию, ища поддержки, а потом сердито посмотрела на Карсона. — Мисс Брайтуэлл сказала, что я могу нарисовать, что захочу.
— Верно, — тихо произнесла Октавия. — Ни один рисунок не похож на другой, так что мы можем взять на выставку сколько угодно рисунков с собаками, так же как с домиками и цветами.
Карсон не успокоился, но, видимо, понял, что бороться бесполезно. — Так нечестно.
— Успокойся, Карсон, — сказал Ник. — Ты же слышал, что сказала мисс Брайтуэлл. Ни один рисунок не похож на другой, так что на выставке может быть сколько угодно картинок с собаками.
— Каждая, по своему, особенная, — заверила его Октавия. — Каждая — уникальна. Твой портрет Уинстона совсем не похож на портрет Зеба, который нарисовала Анна.
Лицо Карсона напряглось, но он не стал спорить дальше.
Октавия улыбнулась Анне. — Пойдем, подыщем рамку для Зеба. Можешь выбрать черную, красную или золотую.
Анна тут же заулыбалась. — Я хочу золотую, пожалуйста.
Карсон сжал ладошки в маленькие кулачки и прижал их к бокам.
Ник вывел Карсона из галереи. Они перешли через дорогу и вышли к пирсу.
Ник остановился в конце пристани, поставил ногу на деревянную перекладину перил и снял крышку со своего стаканчика с кофе.
— Не хочешь сказать мне, в чем дело? — спросил он.
— Ни в чем. — Карсон изо всей силы ударил по одной из стоек перил носком правой ноги в кроссовке. — Просто так нечестно.
— Почему нечестно?
— Просто нечестно и все. До сегодняшнего дня мой рисунок с собакой был единственным. Вот почему он так нравился мисс Брайтуэлл
Так вот в чем дело, — подумал Ник. Он глотнул кофе, задумавшись, как же разрешить проблему. Он понимал состояние Карсона лучше, чем его самого. Каждый раз, когда он думал о Джереми, его таланте художника и о том, как много у них с Октавией общего, его тоже одолевала абсолютно безрассудная ревность.
— Мисс Брайтуэлл ясно дала понять, что ей нравятся оба рисунка с собаками, — сказал Ник.
— Рисунок Анны ей нравится больше, чем мой, — проворчал Карсон.
— Откуда тебе знать?
— Он — лучше, — сказал Карсон.
— Рисунок Анны ей нравится больше, чем мой, — проворчал Карсон.
— Откуда тебе знать?
— Он — лучше, — сказал Карсон.
Это было простое утверждение, произнесенное голосом человека, который знает, что всем его надеждам не суждено сбыться.
— Не возражаешь, если я спрошу, почему тебя так заботит, что думает мисс Брайтуэлл о твоем портрете Уинстона? — спросил Ник. — Это просто манифестация инстинкта соперничества Хартов, или есть еще кое-что?
Карсон нахмурился. — А?
Иногда ему приходилось напоминать себе, что Карсону нет еще и шести. Он был умен, но такие слова как манифестация и инстинкт соперничества все еще сбивали его с толку.
— Вспомни, что Детская Выставка Искусств — это не соревнование. Мисс Брайтуэлл не собирается выбирать рисунок победителя. Выставляться будут все картины. И проигравших не будет.
— Это вовсе не значит, что мисс Брайтуэлл рисунок Анны нравится меньше моего, — пробурчал Карсон.
— Какая разница? То есть, давай посмотрим правде в глаза, тебя не особо интересовало рисование, пока ты не решил нарисовать рисунок для выставки мисс Брайтуэлл.
— Я хочу, чтобы мисс Брайтуэлл мой рисунок нравился больше всех.
— Зачем?
Карсон пожал плечами. — Ей нравятся художники. Если бы она подумала, что я хороший художник, может, ей и я бы больше понравился.
— Больше чем что? Больше, чем ей нравится Анна?
Карсон снова пнул стойку. На этот раз удар был не таким сильным. Скорее он был просто расстроен. — На знаю.
— Ты ей очень нравишься, — сказал Ник. — Поверь мне.
Карсон еще раз вяло стукнул по стойке носком кроссовки. Видимо, он уже остыл. Маленький мальчик, пытающийся справиться со сложными эмоциями, которых не понимает, — подумал Ник.
Какое-то время они молча стояли там, угрюмо смотря, как солнечные лучи пляшут на воде залива. Ник допил кофе.
Я тоже хочу ей понравиться. И не хочу, чтобы она считала меня терапией или работой. Я хочу, чтобы она хотела меня так же, как я хочу ее.
Он услышал хрустящий звук, опустил глаза, и рассеянно удивился, увидев, что смял пустой кофейный стаканчик в своей руке. Раздраженный, он закинул то, что осталось от стаканчика, в ближайшую урну.
Взрослый мужчина, пытающийся справиться со сложными эмоциями, которых не понимает, подумал он. Что ж, по крайне мере, он не пинал стойки перил. Это — точно признал зрелости.
— Так, — начал он, — что ты скажешь, если мы пригласим мисс Брайтуэлл сегодня к нам на ужин?
— Думаешь, она придет? — спросил Карсон с внезапным воодушевлением.
— Не знаю, — ответил Ник, решив быть откровенным. — Но мы — ведь Харты. А значит, добиваемся того, что хотим, даже если в конечном счете, проиграем.
— Знаю, — сказал Карсон, — она любит салаты. Скажи, что у нас будет очень много салата.
— Хорошая идея.
— Салат, хмм? — сказала Октавия несколькими минутами позже, когда они обратились к ней со своим предложением.
— С огромным количеством латука, — заверил ее Карсон. — Столько, сколько захотите.
Ник прислонился к стойке и сложил руки на груди. — И, может быть, с парой редисок, — пообещал он.
Она послала ему загадочную улыбку, которую он так и не понял. — Едва ли я могу отказаться от подобного предложения, — сказала она. — Заметано.
Ник повернулся к Карсону. — Думаю, лучше нам заехать в Фултон, прежде чем у них кончится самый лучший латук.
— Ладно. — Карсон развернулся и побежал к двери.
Ник поглядел на Октавию. — Спасибо. Он пытается справиться с первым в жизни приступом профессиональной ревности. Портрет Зеба сразил его наповал.
— Я заметила.
На улице Джереми поставил свой Ниссан на маленькую парковку. Ник смотрел, как он выбирается из машины и направляется к ряду магазинов.
— Карсон сразу понял, что рисунок Анны гораздо лучше его, — сказал он Октавии.
— Выставка искусств — не соревнование.
— Да, я напомнил ему об этом. — Он прошел через выставочный зал к открытой двери. — Но он — Харт. У него был план, когда он решил нарисовать портрет Уинстона для твоей выставки. Ему хотелось, чтобы ты считала его рисунок лучшим. А теперь он волнуется, что нашелся художник получше.
Она кивнула. — Понимаю.
Снаружи, на тротуаре, Джереми замер у входа в «Древности Ситон». Он поглядел на Ника, на его лице ничто не отразилось. Затем он открыл дверь и исчез в магазине своей бабки.
— Я и правда рад слышать, что ты понимаешь, — тихо сказал Ник. — Потому что у меня та же проблема.
Она облокотилась о стойку. — Ты волнуешься, что нашелся художник получше?
— С профессиональной ревностью трудно справиться в любом возрасте.
Он вышел на улицу к Карсону.
В шесть часов вечера тем же днем она с Карсоном стояла на вершине утеса и смотрела вниз на пять похожих на пальцы камней, выдававшихся из бурлящей воды у подножия невысокой скалы.
— Они называются «Дэдхенд-Коув», — объяснял Карсон с мрачным энтузиазмом. — Папа придумал это название, когда был маленьким. Из-за того, как торчат эти скалы. Как рука мертвеца. Видите?
— Вижу. — День был приятно теплым, но с воды дул легкий бриз. Октавия посмотрела вниз на каменный свод. — Камни и впрямь похожи на пальцы.
— А еще там внизу есть пещеры. Мы с папой ходили туда вчера. Нашли какие-то знаки на стенах. Папа сказал, что нарисовал их, когда был маленьким, чтобы тетя Лилиан и тетя Ханна не заблудились, если попадут внутрь.
— Вот они какие — Харты, — сказала она. — Всегда все планируют заранее.
— Да, папа говорит, Харты всегда так делают. — Настроение у Карсона вдруг упало, и он вдруг нахмурился. — Правда, он говорит, что иногда все планы рушатся. Говорит, что иногда так бывает, что ты не ожидаешь, а положение меняется.
— Вроде того, как изменилось положение с рисунком Зеба, который нарисовала Анна? — мягко спросила она.
Он быстро поднял на нее взгляд, а потом отвел глаза. — Да. Он лучше моего портрета Уинстона, так ведь?
Она села на камень рядом с нми, так что их лица оказались на одном уровне. — У Анны удивительный талант. Если ей нравится рисование и если она решит им заняться, думаю, когда-нибудь из нее бы вышел отличный художник.
— Угу. — Он пнул вниз ком земли.
— У разных людей разные таланты, — сказала она. — У Анны талант к рисованию. Но то, что ты видишь, что ее рисунок так хорош, значит, что у тебя другой талант.
Он посмотрел на нее, все еще хмурясь, но уже заинтригованный. — Какой?
— Не каждый может взглянуть на картину и сразу понять, что она очень хорошая.
— Большое дело.
— Да, большое, — сказала она сухо. — Ты видишь мастерство, и этот талант станет грандиозным подспорьем для тебя в будущем.
— Почему вы так думаете? — проворчал он.
— Потому что у меня тот же талант.
Он на несколько секунд задумался. Затем, казалось, пришел в ужас. — Тот же?
— Да.
— Но я не хочу заведовать галереей. Я хочу управлять большой компанией как дедушка Гамильтон и прадедушка Салливан. Папа говорит, что, наверное, так и будет, потому что вроде как это у меня в крови и все такое.
— Талант видеть мастерство и красоту, когда с ними столкнешься, понадобится тебе, неважно, чем ты хочешь заняться в своей жизни, — сказала она.
— Вы уверены?
— Целиком и полностью.
— Потому что я не хочу, чтобы мне пришлось управлять галереей вроде вашей.
— Не беспокойся, сомневаюсь, что тебе придется заниматься этим, чтобы прокормиться. Но когда-нибудь ты сможешь покупать картины, чтобы повесить их у себя дома или в офисе. И с твоим талантом ты сможешь покупать действительно хорошие картины. Тебе не придется платить консультантам, чтобы они говорили тебе, что хорошо, а что плохо. Ты сможешь принимать собственные решения.
— Хмм. — Все же, похоже, его несколько успокоила перспектива принимать самостоятельные решения.
— Кто знает? — сказала она. — Может, однажды ты даже сможешь купить одну из картин Анны.
— Я не собираюсь покупать портреты ее глупой собаки, это точно.
Ужин прошел хорошо, чуть позже подумал Ник. Он испытал безграничное облегчение, даже удовольствие. В конце концов, для него это было совсем новое ощущение. Не то чтобы он раньше не мог приготовить салат и сварить кастрюлю равиоли Рейфа с сыром горгонзола, шпинатом и грецкими орехами. Ведь ему же довольно долго приходилось готовить для себя и Карсона.
Но когда примерно через год после смерти Амелии у него снова появилась личная жизнь, он сознательно или неосознанно имел дело только с женщинами, которые, он был абсолютно уверен, чувствовали бы себя как минимум неуютно, сидя за кухонным столом с не по годам развитым ребенком.
Может, женщины семейства Харт во всем были правы, подумал он. Может, он просто не хотел видеть ни одну из женщин, с которыми встречался, в быту. Начинаешь по-другому смотреть на женщину, после того, как увидишь ее у себя на кухне, ведущей умную беседу о собаках и динозаврах с твоим сыном.