После завтрака (завтракали в этом доме всегда поврозь – кто когда встанет) няня с Сашурой гуляли в саду, и Стас, увидав их в окно, тоже присоединился к ним. Виолетта первая заметила вдалеке на дорожке высокую стройную фигуру, и сердце ее затрепетало. Она поняла, что Стас идет к ним, более того, к ней, но, верная данной вчера клятве, ничем не выдала своих чувств, а спокойно продолжала заниматься Сашурой. Мальчик был очень рад видеть отца и тут же потребовал, чтобы они все втроем поиграли бы в мяч, но Стас решительно отказался и, подрядив для этой работы охранника Витька, уселся вместе с Виолеттой на скамейку наблюдать за футбольной баталией.
– Я вот тут все думал о ваших словах насчет Тины, – без предисловий начал он, – и решил, что вы абсолютно правы. Ей надо помочь измениться, и без вас мне тут не обойтись. Вы ведь готовы поддержать меня в этом?
– На то я и воспитательница, чтобы помогать человеку измениться. Разумеется, в лучшую сторону. – Виолетта отвечала нейтрально, даже равнодушно, но в душе у нее все запело. Обошлось! Он не рассердился! Более того, он сам обратился к ней!
– Я решил действительно немного освободить ее от работы, – Стас сорвал травинку и сунул ее в рот. «Как мальчишка!» – с умилением подумала Виолетта. – Хорошо, что я еще раньше догадался поручить проект стадиона другому главному архитектору. Так что теперь на ней остается только коттедж на том участке, который мы купили в Химках. Но там уже работа идет к концу, а нового задания я ей пока не дам... Впрочем, вам это все неинтересно.
– Мне интересно все, что имеет отношение к вашей семье, – заверила его Виолетта и тут же испугалась, как бы Стас не счел ее чрезмерно любопытной особой, которая так и норовит во все сунуть нос и подглядеть во все замочные скважины. К счастью, именно в этот момент Сашура забил Витьку гол и потребовал, чтобы взрослые разделили его бурную радость.
– В связи с этим у меня будет к вам просьба, – продолжал Стас, когда мальчик вновь побежал за мячом. – Не могли бы вы побольше общаться с Тиной? И как-нибудь так потихоньку, ненавязчиво сделать так, чтобы она почаще стала бывать с детьми? Вы ей очень нравитесь, она вас уважает и наверняка прислушается к вашим предложениям. Придумайте какие-нибудь игры, сходите куда-нибудь вместе, можно детский праздник устроить, да мало ли что! Вы наверняка знаете такие вещи лучше меня. Главное, чтоб ей было интересно, чтобы ей тоже этого захотелось, понимаете?
– Прекрасно понимаю! Я сделаю все, что в моих силах, – отвечала Виолетта. – Сашура, куда ты побежал? Ну-ка, вернись, пожалуйста!
– Ну и отлично. Тогда будем считать, что мы с вами заключили тайный союз.
Хозяин и гувернантка обменялись улыбками. А едва Стас ушел, его место тут же заняла Старуха.
– И что ты собираешься делать? – поинтересовалась она.
– Ты же сама слышала, – пожала плечами Виолетта. – Стас велел мне поближе сойтись с Тиной – а его слово для меня закон. Пока.
– Хочешь сказать, что вскоре перестанешь слушаться хозяина? – усмехнулась Старуха.
– Нет. Хочу сказать, что не за горами то время, когда все будет наоборот – мое слово станет законом для него. Что же, все идет по плану, мадам Федорова должна быть мною довольна. Господи, Сашура, что ты делаешь? Зачем ты полез на дерево? Виктор, снимите его, пожалуйста!
* * *Наладить контакт с хозяйкой оказалось проще простого. У погруженной в работу Тины совсем не было подруг – отношения с Марьяной, которые давно уже лишились искренности и превратились в соперничество, были не в счет. Тина как-то не умела сходиться людьми, держалась всегда замкнуто, отстраненно, иногда даже надменно. Быть может, она и рада была бы обрести друзей, но желающих сойтись с ней поближе не находилось, а сама она тем более не делала первых шагов. Настоящих дружеских отношений – не приятельских, ограничивающихся совместными празднованиями, сплетнями и болтовней ни о чем, а именно дружеских, когда можно излить душу, поделиться наболевшим и получить взамен поддержку и дельный совет, – ей всегда не хватало.
Поэтому когда как-то за ужином Виолетта, ободряемая взглядом Стаса, намекнула хозяйке, что хотела бы поговорить с ней вечером, после того как уложит Сашуру, Тина только обрадовалась. Последнее время ей особенно не хватало общения, и Виолетта оказалась для нее идеальной собеседницей. Они далеко за полночь просидели на террасе, попивая легкий коктейль, слушая таинственные звуки майской ночи, и говорили, говорили, говорили... А вскоре устраивать такие посиделки вошло у них в привычку, и несколько раз в неделю Тина сама стала приглашать: «Летта, давайте поболтаем вечерком...» Досиживали иногда часов до двух, а то и до трех ночи. Виолетта, вынужденная из-за своего воспитанника вставать ни свет ни заря, сильно не высыпалась, но мужественно терпела это неудобство – дружба с Тиной была для нее куда важнее. Во время этих бесед Виолетта узнавала много интересного для себя. Например, завела разговор о воровстве и безопасности и услышала, где хозяйка хранит свои наличные деньги, что-то вроде заначки от Стаса, – в спальне, в перламутровой шкатулке.
Несмотря на то что одна из них была матерью, а другая – гувернанткой, о детях почти не говорили. Что касается Сашуры, то Виолетта лишь изредка пересказывала какой-нибудь забавный случай, происшедший с ним днем, или цитировала смешное высказывание мальчика. В ответ на это Тина дежурно улыбалась и тут же переводила разговор на другую тему. Точно так же реагировала она на сообщение об ушибах и царапинах сына – только на этот раз вместо дежурной улыбки на ее лице появлялось дежурное выражение тревоги, исчезавшее сразу же после того, как Виолетта заявляла, что ничего страшного нет и все уже в порядке.
С Катей же дело обстояло куда сложнее. С первых же часов пребывания в этом доме Виолетта поняла, что между матерью и дочерью идет самая настоящая война. Разумеется, она стала союзницей Тины, не допускала и мысли, что та может быть в чем-то не права, всячески сочувствовала ей и сожалела, что у Кати такой скверный характер. Вскоре наблюдательная Виолетта заметила в этих непростых отношениях еще один нюанс – соперничество из-за Стаса. Как-то она обронила вскользь, что Катя ревнует отца к Тине, и сама удивилась, насколько той это было приятно. С тех пор гувернантка нет-нет да возвращалась к этой теме, повторяя хозяйке, как муж любит ее, и намекая, что жена для него значит намного больше, чем дочь.
Но, разумеется, главным предметом их разговора была работа Тины – ведь этот вопрос архитектор Кириллова могла обсуждать часами, и Виолетта активно помогала ей в этом. Она продолжала восхищаться домом, задавала наводящие вопросы, интересовалась подробностями и всегда выслушивала пространные монологи «этой работоголички», как они со Старухой называли между собой Тину, с неизменным вниманием и интересом.
Иногда беседа как-то сама собой перетекала в русло несовместимости профессионализма и домашнего хозяйства. Тина жаловалась на «домостроевские» взгляды мужа, Виолетта, разумеется, делала вид, что полностью разделяет позицию Тины.
– Нет, я просто не могу понять Станислава Алексеевича! – восклицала она. – Неужели он не осознает, что роль домохозяйки – это совсем не ваше предназначение? Кто дал мужчинам право считать, что все женщины на свете созданы исключительно для немецких «четырех К»?
– Знаете, Летта, мне иногда кажется, что им движет профессиональная ревность, – доверительно сообщила Тина, отхлебнув коктейля. – Мы с ним вечно боремся за лидерство, еще с института.
– Все может быть! – пожимала плечами собеседница. – Разве их поймешь, этих мужиков? И потом, между нами, у него есть для этого все основания. Ведь вы же действительно прекрасный специалист, даже я, человек непосвященный, чувствую это по вашим рассказам. Сигаретку хотите? (К радости Виолетты, выяснилось, что Тина не такая уж ярая противница вредных привычек. Она не только разрешила гувернантке курить во время их вечерних посиделок, но и сама иногда, тайком от детей и Стаса, позволяла себе сигаретку-другую.)
О себе Виолетта говорила немного, ровно столько, чтобы у собеседницы не возникло ощущение «игры в одни ворота». И Тина, сама того не замечая, день ото дня становилась все откровеннее и откровеннее с новой подругой. Не прошло и недели, как она уже делилась с ней самым заветным и наболевшим.
В интимной жизни Тина всегда была сдержанна, чтобы не сказать – холодна. Замуж она вышла довольно рано, Стас был ее первым мужчиной, и не успела она еще справиться с типичными для непросвещенной девственницы тревогами и комплексами, как тут же забеременела Катей. С тех пор сексуальные отношения для нее подсознательно крепко связались с разного рода негативом – тяжелая беременность, трудные роды, долгое недомогание после родов, потом постоянный страх повторной беременности. Появление второго ребенка лишь усугубило эти переживания – Тину до сих пор не покидало подозрение, что Стас сделал все нарочно, чтобы засадить ее дома. При всем при том она действительно любила мужа, дорожила им и отчаянно боялась потерять. Поэтому всю жизнь женщине приходилось разрываться между нежеланием близости и страхом, что Стас уйдет от нее к другой, более темпераментной. Да еще Марьяна, с ее вечными бесстыдными откровениями, то и дело подливала масла в огонь... Однажды, когда коктейлей было выпито особенно много, Тина призналась новой наперснице, что так и не научилась получать удовольствие в постели. Все эти ощущения, о которых рассказывала Марьяна, были ей абсолютно незнакомы. И Виолетта, движимая стремлением поддержать собеседницу, ответила ответным признанием – якобы у нее та же проблема. Старуха, сидевшая на перилах веранды и внимательно прислушивавшаяся к разговору, от хохота чуть не вывалилась в сад.
В последнее время поведение Стаса сильно изменилось, и это особенно настораживало Тину. Он допоздна задерживался на работе, чуть не через день ночевал у себя в кабинете. Интимная близость, и раньше-то случавшаяся у них не слишком часто, теперь и вовсе бывала раз в месяц, а то и реже. Сам-то секс, допустим, Тине совершенно ни к чему, без него даже лучше. Но вот все остальное... «Быть может, у него завелась любовница? – предположила Тина. – Вдруг он вернулся к Марьяне, он всегда с такой симпатией о ней говорит... А еще есть длинноногая секретарша Снежана, и Лиза Тулупова, начальница отдела маркетинга, которая с него глаз не сводит, и эта рыжая девица в новом отделе продаж... Да мало ли их! Почти каждая из гувернанток, которые были до вас, Виолетта, только и мечтала о том, чтобы залезть к нему в постель!» Слушая эти возбужденные речи, Виолетта не спешила согласиться с хозяйкой, но и не опровергала ее подозрений. Все может быть, Станислав Алексеевич такой интересный мужчина... Не исключено, что какая-нибудь стерва и сумела добиться своего. Хвалить Стаса и восхищаться им она теперь могла сколько угодно. В самом же первом их разговоре Виолетте стоило только пару раз упомянуть, что она мечтала бы о таком сыне – и подозрения хозяйки, если они и были, уснули навсегда. Теперь Тина видела в ней не соперницу, а лишь старшую подругу.
* * *В общем и целом Виолетта была довольна тем, как развиваются события. Отношения с хозяевами складывались если и не идеально, то, по крайней мере, вполне прилично. Тина теперь души в ней не чаяла, и Стас был очень доволен, что они подружились. При встречах с гувернанткой он теперь почти всегда находил время перекинуться парой слов. Он шутил, заинтересованно расспрашивал о детях, а однажды даже попросил у нее совета, описал свой конфликт с начальником строительного отдела и поинтересовался, что она, как психолог, думает – увольнять ли ему сотрудника сразу или дать ему еще один шанс.
Словом, со старшими Кирилловыми у Виолетты все было нормально. Неплохо обстояли дела и с Сашурой. Конечно, на игры, прогулки и занятия с ним уходило слишком много времени и сил, да и сам воспитанник был совсем не подарок. Но как бы Виолетта ни сердилась на него, как бы ни была раздражена и даже выведена из себя его проделками, она никогда не позволяла себе повысить на мальчика голос, всегда была внимательна, терпелива, заботлива и в меру требовательна. Уставший от частой смены нянь, Сашура быстро привык и привязался к «тете Лето». А она начала потихонечку облегчать себе жизнь. Первым делом гувернантка отучила своего подопечного спать днем – ведь ему скоро в школу! И это дало ей возможность раньше его укладывать и оставлять побольше драгоценного вечернего времени на общение со Стасом и Тиной.
Виолетта чувствовала, что постепенно переходит из категории обслуживающего персонала в категорию членов семьи, и старалась надлежащим образом держаться с остальной прислугой – вежливо, доброжелательно, но несколько отстраненно, не подчеркивая, но все же соблюдая дистанцию. И все ее соседи по флигелю, начиная с Галины Ивановны и заканчивая Витьком, вели себя с ней соответственно – дружелюбно, но уважительно. Во всем доме был только один человек, с первого взгляда невзлюбивший ее и остававшийся верен этому чувству, – Катя.
С девочкой изначально вышла какая-то неопределенность. В общем-то Виолетту нанимали к Сашуре, но, безусловно, когда в доме двое детей, то гувернантка должна заниматься обоими. И получилось так, что если по отношению к младшему ее обязанности были четко определены, то что именно она должна делать с Катей, никто толком не знал. Проверять уроки у девятиклассницы было смешно. В гимназию и домой с занятий ее доставлял школьный автобус, в гости к подругам или куда-то в город отвозил или кто-то из охранников, чаще всего Витек, или Марьяна. Теоретически гувернантка могла бы заниматься со своей воспитанницей иностранными языками, музыкой или хорошими манерами, но все эти предметы преподавались в Катиной гимназии. Поэтому воспитательнице оставалось лишь следить за ее режимом дня – хорошо ли девочка поела (у Кати был очень плохой аппетит), не забыла ли сделать уроки и вовремя ли ложится спать. Но даже такое незначительное внимание Катя воспринимала как покушение на свою свободу. И чаще всего в ответ на какой-нибудь невинный вопрос Виолетта слышала дерзость, причем дерзить Катя умела очень вежливо. Ей ничего не стоило сказать что-нибудь вроде: «Не кажется ли вам, что моя жизнь вас абсолютно не касается?» Или: «А почему бы вам не заняться своими делами?»
Виолетта видела, что Катя терпеть ее не может, и понимала, что это может плохо кончиться. Первое время она пыталась подлизаться к девочке, вызвать ее на откровенный разговор и однажды даже попросила послушать записи Цоя. Но Катя лишь пристально поглядела на нее и помотала головой:
– Вам все равно не понравится.
– Почему?
– Вы не поймете. Чтобы Его понимать, надо быть бунтарем. А вы не бунтарь, а приспособленец.
– В каком это смысле? – удивилась Виолетта.
– В таком. Вы же на самом деле не любите детей, а с Сашурой просто притворяетесь. Как наши училки в гимназии. Им хорошо платят, вот они и изображают из себя. А на самом деле они нас ненавидят. И вы такая же.
– Ну зачем же ты так говоришь? – гувернантка совсем растерялась.
– Ой, бросьте, будто я не вижу! Сюсюкаете с папой, с Тиной. А сами умираете от зависти, вам хочется такой же дом и вообще все такое же, как у нас. Только вы не знаете, что в этом счастья нет.
– Может, ты еще скажешь, в чем именно счастье есть? – от замешательства Виолетта спряталась за язвительный тон.
– Этого вы тем более не поймете. У вас есть ко мне еще какие-то вопросы? Тогда извините, мне надо физику делать.
– Ловко она тебя! – сказала Старуха, когда опешившая Виолетта вышла за дверь Катиной комнаты. – Молодец девчонка, в корень смотрит. Смотри, наживешь себе врага.
– Она мне не враг, эта соплячка, это просто смешно! – заявила Виолетта, но выводы все-таки сделала. Ей нужно было оружие против Кати. И на следующий же день, когда девочка отправилась в школу, она, улучив минутку, дала Сашуре задание рисовать, а сама залезла в ее комнату. Обыск увенчался успехом. Результатом улова были початая пачка сигарет «LM» и две тетради на замочках. Первая вся была исписана трагическими стихами, очевидно, собственного сочинения, вторая представляла собой дневник. Виолетта забрала его с собой и, пока Сашура катался на своем скутере по аллее, успела прочитать, правда, с большим трудом – почерк у девочки был на редкость неразборчивым.
Девять десятых записей были посвящены несчастной Катиной любви. С утомительной педантичностью она перечисляла, какие альбомы своего кумира слушала в этот день и какие кассеты с его участием смотрела, тосковала, что ее знаменитый возлюбленный так рано ушел из жизни, всерьез прикидывала, как могла бы встретиться с ним, будь он жив, и мечтала о том, что они воссоединятся в другой жизни или в лучшем мире. Последнему немало способствовало то, что они с Марьяной, оказывается, периодически устраивали спиритические сеансы, вызывали дух Цоя, который отвечал девочке на самые разные вопросы, начиная от того, спросят ли ее завтра по алгебре, и заканчивая тем, нравится ли она ему как женщина (в обоих случаях кумир отвечал утвердительно). Впрочем, Виолетту мало занимали эти подробности, и она, презрительно усмехнувшись, спешила их пролистать, как и рассказы о школе, учителях и одноклассниках – в них тоже не было ничего особенного.
Куда больше ее интересовало то, что писала Катя о домашних делах. Мать она называла Тиной и упоминала о ней с раздражением, почти с ненавистью, отец также звался Стасом, но здесь тон повествования был совсем другим – Катя подробно фиксировала, когда и о чем он говорил с ней, что они делали вместе и чуть ли не сколько времени провели в обществе друг друга. «Вечером мы со Стасом сорок минут просидели в гостиной и спорили о фантастике. Он считает, что лучший писатель Брэдбери, а я утверждала, что Брэдбери, конечно, пишет классно, но это уже вчерашний день, а сейчас никто не может сравниться со Стивеном Кингом. Тогда Стас сказал, что Кинг – это отстой, а я не смогла этого стерпеть и кинула в него подушкой, а он увернулся, и подушка попала в камин, хорошо, что он не горел, тогда я кинулась на него и повалила на ковер. Я его лупила, а он хохотал, и тут вошла Тина, увидела нас, вся позеленела от злости и прогнала меня спать, стерва. Но все равно вечер получился клевый».
Виолетту девочка сразу окрестила домомучительницей: «Наняли очередную домомучительницу, противная ужас, еще хуже, чем те две, предыдущие». Впрочем, о воспитательнице девочка писала мало и коротко: «Домомучительница совсем достала», «Домомучительница опять лезла не в свое дело, пришлось ее послать» или: «Домомучительница так подлизывалась к Тине и Стасу, что смотреть было противно». Гораздо чаще упоминался охранник Витек, ему, похоже, девочка очень симпатизировала. Во всяком случае, он был «классный», «рульный», «прикольный» и «всегда все понимал».