– Господа, все—таки, может, поделитесь известным вам, ведь трактир расположен неподалёку от участка. Не хотелось бы увидеть разбойничье гнездо непосредственно под окнами учреждения, поставленного на страже закона, – на лице Холодовича появилась смущённая улыбка,
– Вполне возможно, что хозяин трактира неким образом связан со следствием, которое ныне находится в производстве. Пока располагаем противоречивыми сведениями. Рады бы поделиться, да пока, Иван Егорович, нечем, – ответил Орлов. Изобразив на лице такое же смущение, словно он и рад бы довериться помощнику пристава, но сам не готов.
– Понимаю, – теперь с серьёзным видом кивал коллежский регистратор, – служба. В наших краях ваше учреждение редкие гости.
– К вашему удовольствию, – Василий Михайлович закинул ногу за ногу, – значит в ваших краях, – он выделил особо «в ваших», – царит спокойствие, в отличие от Нарвской части. где что ни день, то разбой, грабёж, а то, не дай Бог, и смертоубийство
– Нас, Господь, миновал такими напастями.
В дверь постучали, и без приглашения вошёл высокий широкоплечий человек в полицейской форме.
– Позволите, – прогундосил он в нос басом, наподобие иерихонской трубы.
– Вот и околоточный Синицын, – произнёс Иван Егорович, – голубчик, господа из сыскного хотели бы побеседовать с тобою.
– Как прикажете.
Орлов поднялся со стула, вслед за ним и Жуков.
– Не могли бы мы иметь беседу. Так сказать тет—а—тет? – Василий Михайлович посмотрел на коллежского регистратора.
– Да, да, – торопливо добавил Холодович, – вы можете это сделать в допросной комнате. Синицын, проводи!
– Так точно, – снова бас огласил кабинет, – прошу следовать за мною, господа.
Комната оказалась небольшой, в ней стояли два стола – один для писаря, заполняющего допросные листы, второй для сторон, находящихся по разные стороны закона. Напротив входной двери большое окно, выходящее во двор и закрытое решёткой, сделанной из толстых металлических прутьев.
Синицын пропустил агентов вперёд и сам зашёл за ними, прикрыв за собою дверь.
Орлов осмотрелся и присел, словно был здесь хозяином, на стул, стоящий по одну сторону от небольшого стола. Жуков занял место писаря.
– Садись, – Василий Михайлович, указал рукою на второй стул, стоящий по другую сторону стола.
– Благодарствую, – произнёс околоточный и, поправив фалды шинели, присел, опершись руками о саблю, поставленную между ног.
– Ты давно служил в околотке?
– Почитай, десятый год будет, – Синицын ответил не так громко, как в кабинете. Но голос все равно гудел, как у деревенского пономаря.
– А околоточным?
– Третий пошёл.
– Хорошо, – Орлов барабанил пальцами по столу, – значит, всех во вверенном тебе околотке должен знать?
– Так точно, – но в голосе прозвучала обида, словно перед штабс—капитаном не полицейский, знающий дело, а гимназист, не выучивший урок.
– Тогда не буду ходить вокруг да около. Что можешь рассказать про трактир «Ямбург»?
– Трактир, как трактир, – пожал плечами Синицын, – раз уж такое дело, – он набрался смелости, – то скажите, что хотите знать, а так…
– Понятно, – Орлов пожевал ус, – какая публика собирается в нем?
– Самая, что ни есть не примечательная. Обычные рабочие, извозчики там, но непотребства какого нет. Дорофей Дормидонтыч сам следит за порядком, лишнюю чарку пьяному не нальёт, время продажи этой заразы, – лицо околоточного скривилось, – соблюдает. Сколько раз к нему подсылал, так ни—ни. В одиннадцать, как законом установлено, закрывает запасы на замок и ни за какие деньги не нальёт. Чтобы драк там, то этого тоже нет. У Дорофея Дормидонтыча служит и половым, и, если надо, громилой Семён Иволгин, детина ещё та, косая сажень в плечах. Так тот за шкирку и на улицу, драки на корню пресекает. Так что ничего худого сказать не могу.
– Скажи, что за человек Дорофей Дормидонтыч?
– Справный хозяин, дела ведёт толково. В противузаконном чем замечен мной не был.
– Ну, прям не человек, а ангел, – Василий Михайлович продолжал стучать по столу.
– Ангел – не ангел, – засопел обиженный околоточный, – но худого за ним не замечал.
– Когда ты его видел в последний раз?
– Вообще—то здесь штука странная приключилась, – посерьёзнел Синицын. – Видел я его дня три—четыре тому…
– Три или четыре? – перебил Орлов.
Околоточный задумался.
– В четверг его видел, а значит, пятый день пошёл, – Синицын загибал пальцы, что—то тихонько шепча, – да, точно в четверг. Уже и фонари зажгли, значит. Вечером его встретил. Все, говорит. Василий, это меня так зовут, продаю я своё заведение, пора расширять дело, засиделся, говорит, я в трактире.
– Значит. Это было в четверг?
– Так точно.
– Ничего не путаешь?
– Никак нет, в тот день я драчунов в Татарском переулке разнимал, – и Синицын посмотрел на сжатые на эфесе руки, что даже Жуков улыбнулся, представив, как околоточный, разнимает дерущихся. Затрещина одному, другому и нет желания драку продолжать.
– О чем ещё говорили в тот вечер?
– Так сказал, что скоро его земляк тут новым хозяином обоснуется. Ещё сказал, что серьёзный человек, с семейством. Сейчас не помню, но вроде бы с сыновьями.
– Что за странность, о которой ты упомянул?
– Обычно Дорофей Дормидонтыч предупреждал об отъездах, а тут с того дня так и не объявлялся.
– И никто не заявлял?
– А кому заявлять? Бобылём живёт, правда, говорят, со своей работницей живёт, так вот она мне и жаловалась, что как уехал Дорофей Дормидонтыч. Так носа и не кажет.
– Кто ж сейчас там за старшего?
– Так она, Мария.
– Живёт где она?
– При трактире.
– Понятно.
– Семён Иволгин что говорит?
– Тот только плечами пожимает.
– Сам что думаешь?
– Не знаю, – Синицын не выразил на лице никаких чувств, – дело мужицкое.
– Раньше он исчезал таким макаром?
– Не замечал.
– Вот что, Василий, – штабс—капитан прекратил стучать по столу, – придётся тебе проехать в прозекторскую Александровской больницы, что на Фонтанке, и там взглянуть на одного человека.
– Неужто, – и Синицын умолк.
– Не исключено.
Околоточный покачал головой.
– Хороший был человек.
– Не хорони, пока не распознаешь.
– То—то и оно.
С помощником пристава встречаться не хотелось, но пришлось проявить учтивость и откланяться. Никогда не знаешь, когда следующим разом придётся посетить 1 участок Петербургской части. Может, коллежский регистратор, не сподобившийся стать гвардейским, ну, на крайний случай, армейским офицером, затаит обиду. А такое хуже всего, в глаза будет улыбаться, клясться, что все исполнит, а за спиною позабудет или козни начнёт творить.
Трактир, в отличие от близ лежащих домов, выглядел чужеродным: недавно крашенный с крышею, покрытою железными листами, не иначе детская новая игрушка. Над входом сияла вывеска, выведенная каллиграфическими буквами «Ямбургъ», видимо, заказанная у хорошего художника или имеющего стол в трактире.
Штабс—капитан и его молодой спутник постояли некоторое время на улице перед входом, люди, спешащие по делам, не отказывали себе в удовольствии зайти в заведение.
– Верно, хозяин поставил на широкую ногу и кормит, наверное, отменно, что заходят и заходят, – подметил Жуков.
– Тогда зачем искать покупателя и продавать столь прибыльное заведение? – удивился Орлов.
– Чужая душа – потёмки.
– Верно, подметил. Я вот не знаю порой, что от тебя ожидать, не то, что от едва знакомого человека.
– Ну, вы сказали, – насупился Миша, хотя обида была показная. Невозможно сердиться на Василия Михайловича, он хоть порой и несправедлив, слова говорит неприятные. Но это только на первый взгляд. Далее оказываются правильными и совсем не с подковыркой сказанные, а чтобы упредить некоторые вбаламушные поступки младшего помощника начальника сыскного отделения. – Может, не все чисто с эти трактиром?
– Возможно, – произнёс Орлов и направился в трактир.
Три ступеньки крыльца были посыпаны песком, чтобы посетитель не поскользнулся, перильца вели верх, чтобы легче сытому было спускаться. Над самим крыльцом навес, поддерживаемый двумя резными столбами.
В зале чисто, столы почти все заняты. Приятный запах варённого и жареного мяса, не перегорелого лука, как в иных заведениях, а слегка томлёного, так и тянет взяться за ложку.
– Может… – начал Миша.
– Мы сюда не за эти пришли, – отрезал штабс—капитан, – любезный, – Василий Михайлович обратился к высокому лет под тридцать мужчине в красной рубахе, подпоясанной синим с кистями поясом.
– Я вас слушаю—с.
– Где мне бы хозяина найти?
– Извините—с, с каким вопросом изволите—с к нему?
– Любезный, – Орлов смотрел, не мигая, на молодца и повторил уже твёрже. – Мне нужен хозяин.
– Я вас слушаю—с.
– Где мне бы хозяина найти?
– Извините—с, с каким вопросом изволите—с к нему?
– Любезный, – Орлов смотрел, не мигая, на молодца и повторил уже твёрже. – Мне нужен хозяин.
– Нету—с.
– Когда он вернётся?
– Нам не докладывают—с.
– А ты, видимо, Семён Иволгин?
– Ваша правда—с, – удивился молодец.
– Надо с тобою поговорить и желательно без свидетелей.
Взгляд Семена стал серьёзным, и глаза прищурились, он хотел что—то сказать, но штабс—капитан поманил его пальцем поближе, шепнул что—то на ухо и Иволгин послушно произнёс не заискивающим, а вполне нормальным голосом:
– Следуйте за мною, господа.
Он провёл сыскных агентов темным коридором в маленькую комнатку. Где стояла одна кровать, большой кованный железом сундук и образ Господа в углу.
– Извините, что не предлагаю присесть, но сами видите, – он развёл руки в стороны.
– Мы не рассиживаться пришли.
– Такие люди по пустякам не приходят, – с пониманием сказал Иволгин.
– Верно, подметил, – Василий Михайлович внимательно смотрел на Семена, но тот не проявлял никакого беспокойства и волнения. – Куда уехал Дорофей Дормидонтыч?
– Извиняюсь, но он мне не докладывает об отъездах. Лучше у Марии спросите, она больше меня знает.
– И у неё спросим. Как фамилия Марии?
– Тоже Ильешова. У них почти вся деревня носит эту фамилию.
– Понятно. Значит, не знаешь, куда он уехал?
– Не знаю, да это мне и не к чему.
– Хорошо, тогда. Может, скажешь, когда он уехал.
– Это, пожалуйста, с прошлого четверга я его не видел.
– И часто он так отлучался?
– Бывало, – кивнул головой Семён. – Но Мария всегда знала насколько и куда. А ныне и она не знает. Даже к околоточному Синицыну бегала.
– Ну, а он?
– Только отмахнулся и над Марией посмеялся, что, мол, дело мужицкое, плоть потешит и вернётся.
– Сам, что думаешь?
– Наше дело в зале обслуживать да за порядком следить, а думать? Это пусть хозяин либо Мария.
– Мария – сожительница Дорофея Дормидонтыча?
– Это дело обоюдное, – вроде бы слова ничего незначащие, а в глазах Семена то ли тоска, то ли ненависть мелькнула и сразу же исчезла.
– Давно Мария при хозяине.
– Третий год.
– Кто оставался за старшего, когда уезжал Дорофей Дормидонтыч?
– Кто ж кроме Марии?
– Понятно.
– Значит, с четверга ты хозяина не видел?
– Точно так.
– Кто—нибудь за это время его спрашивал?
Семён на миг задумался и, покачав головой, произнёс:
– Нет, – потом добавил, – при мне никто.
– Мария как здесь объявилась?
– Так её Дорофей Дормидонтыч из своей деревни привёз, из Ильешовки.
– Что ещё о ней знаешь?
– Ничего. Не больно уж она разговорчивая, как и хозяин.
– Слышал ли ты о продаже трактира Дорофеем Дормидонтычем?
– Ничего, – протяжно сказал Семён, но удивления не показал.
– Добавить больше нечего?
– Так я не знаю о чем?
– О хозяине или Марии.
Иволгин покачал головой.
– Где сейчас Мария?
– Либо на кухне, либо в своей комнате на втором этаже. У нас же первый под трактир занят, а второй хозяйский.
– Я, надеюсь, никто не проведает о нашем разговоре.
– Само собой.
Глава четырнадцатая. Счастья много не бывает…
Гостиная, в которой в ту минуту, пребывала Мария, представляла собой не очень большую комнату, свидетельствовавшую, что не так часто гости появлялись в этом доме. Смешение мебели всевозможных стилей, несколько картин хорошей работы соседствовали с откровенной мазнёй, видимо, хоть и держал при себе Дорофей Дормидонтыч женщину, но не позволял ей ничего менять.
Невысокая полногрудая женщина в синем платье, на плечи накинутой пуховом платке встретила Мария сыскных агентов у дверей. Темные волосы аккуратно причёсаны, только по вискам были выпущены колечки вьющихся волос. Полная шея с бусами из маленьких матовых шариков виднелись из воротника платья. В лице поражала бледность и черные, потухшие, несколько припухшие безжизненные глаза.
– Добрый день, господа! – произнесла она напевным голосом.
Василий Михайлович перед красивой женщиной шаркнул ногой.
– Добрый день! Мы. Агенты сыскной полиции, меня зовут Василий Михайлович Орлов, это Михаил Силантьевич Жуков. Разрешите?
– Да. Господа, проходите, располагайтесь, – она указала на два кресла, стоящих по стороны низенького столика.
– Позволите? – штабс—капитан указал на пальто.
– Да, да, – торопливо добавила Мария и присела на краешек дивана, положив руки на колени.
– Сударыня, просим прощения за вторжение, но возникли некоторые обстоятельства, требующие вашего разъяснения.
– Вы с известиями о Дорофее, – она запнулась, – Дормидонтыче?
– Возможно.
– Говорите прямо, я не привыкла ходить вокруг да около, – губы её дрожали, лицо и без того бледно, побелело, как только что выпавший снег, – я привыкла к правде, какой бы она не была.
– Как нам стало известно, вам. Сударыня, не ведомо, куда уехал Дорофей Дормидонтыч?
– Мне это не известно. В четверг вечером Дорофей засобирался, сказал, что надо съездить по делам к Нарвской заставе, вернётся к полуночи и с тех пор я его не видела.
– Он говорил, к кому должен заехать?
– Сказал только, что к землякам.
– Может он говорил, с какой целью?
– Сказал, хочет посодействовать в каком—то деле. А вот в каком? Простите, не знаю.
– Он с собою не брал больших денег?
– Нет, при нем было рублей пятьдесят, не более.
– В последние дни перед отъездом Дорофея Дормидонтыча ничего странного не происходило? Он не был чем—то расстроен?
– Нет, он не таил от меня ничего.
– Скажите, часто он так исчезал?
– О, что вы? Он любил точность во всем, если говорил, что вернётся к полуночи, то непременно тогда и возвращался. Отъезды, конечно, бывали, но не часто и не на столь длительный срок, – женщина подняла на Василия Михайловича черные глаза, – Вы нашли его? Он убит?
– Почему вы думаете, что его убили?
– Полно, господа, Нарвская застава славится по всему Петербургу, как опасное место. Вы нашли его?
– Вам стоит проехать в Александровскую больницу для опознания.
– Значит, нашли. – Она словно не слышала последних слов штабс—капитана, на лице не дрогнула ни единая мышца, только сжались в щёлочку губы.
– В последние дни Дорофея Дормидонтыча не спрашивали?
– Что? – Мария была занята своими мыслями и не услышала вопроса.
– Никто не спрашивал Дорофея Дормидонтыча после отъезда?
– Нет, у меня никто, может быть, у Семена?
– Иволгина?
– Да, его.
Штабс—капитан поднялся с кресла, вслед за ним и Миша.
– Вы в состоянии проехать в Александровскую?
– Да, да, я только накину на плечи шубу, – безучастно отвечала Мария, приготовившись к самому трагическому финалу.
До Фонтанки доехали быстро, мороз хоть и щипал за щеки, но пошёл на убыль. Дворники почистили проезжую часть от выпавшего накануне снега тротуары, а тротуары посыпали, как предписывало указание городского начальства, песком, почерневшим под ногами пешеходов.
Мария не произнесла ни слова, уставилась в одну точку и думала о своём, казалось в санях сидит белая мраморная статуя, только выбившиеся из—под платка волосы трепались встречным ветром.
В морге больницы, где на металлическом столе лежало тело, было прохладней, чем на улице. Миша поправил воротник и шёл последним.
Мария едва передвигала ноги, боялась увидеть неизбежное, к которому приготовилась в первую ночь отсутствия Дорофея Дормидонтыча, когда не смогла сомкнуть от беспокойства глаз, и поутру побежала к околоточному, который только отмахнулся, отговорившись сальной шуткой. Сейчас на ее лице не было ни слезинки, все выплакала тогда, когда ёкнуло в груди, и к горлу подступил какой—то горький ком.
– Прошу, – их встретил служитель, – вам неопознанного показать с Курляндской?
Штабс—капитан так посмотрел на встретившего их, что даже тот, повидавший всякого, умолк.
Женщина обернулась к Орлову и вполне спокойным тоном произнесла:
– Не беспокойтесь, я насмотрелась всякого в деревне, поэтому меня уже ничем удивить нельзя, – глаза оставались на удивление сухими, но припухлость выдавала, что ещё миг и ручьями польются слезы.
Миша прошёл вперёд и сам открыл половину лица Ильешова, чтобы проломленная сторона оставалась прикрытой.
– Это он, – выдавила из себя женщина.
Василий Михайлович кивнул, и Жуков поспешно набросил на лицо простыню.
– Пройдёмте назад, – Орлов взял Марию за руку и повёл к выходу, но она остановилась, вновь обернулась и твёрдым голосом сказала:
– Когда я смогу забрать Дорофея Дормидонтыча?
– Я думаю, завтра, – теперь штабс—капитан настойчивее взял руку женщины, – а сейчас надо идти.