Шустов молчал, явно что—то обдумывая.
– Вот ты здесь сидишь, а Тимошка деньги, добытые кровавым путём, тратит и над тобой простаком посмеивается. Ты подумай пока. – Потом обратился к Жукову, – Миша, принеси нам чаю.
На лестнице Миша встретил штабс—капитана, шедшего с докладом к Путилину.
– Здравия желаю, – козырнул улыбчивый Жуков.
– Здравствуй!
– Слышали про ночное? – не преминул похвастаться Жуков.
– Дежурный мне рассказал, – Василий Михайлович не дал младшему помощнику приукрасить «героические» события минувшей ночи. – Значит, может быть, новая ниточка в деле Прекрестенского.
– Наверняка, Иван Дмитриевич допрашивает Шустова.
– Надеюсь удачно.
– Да, вот ещё что, видимо и личность восьмого убитого на Курлядской сегодня может быть установлена.
– Уж не через Дорофея Дормидонтыча Ильешова, хозяина трактира «Ямбург»?
– Совершенно верно, – изумился Миша, – но как?
– Миша, давно пора усвоить, есть такая в столице Экспедиция, которую прозывают Адресной.
– А я через старшину артельщиков, – и Жуков рассказал не только про то, как узнал о предположительно восьмом, но и последующих приключениях по задержанию Шустова. – Ой. – Миша побежал по лестнице, на ходу добавляя. – Меня ж Иван Дмитрич с чаем ждёт.
Василий Михайлович медленно продолжил подниматься наверх, к кабинету Путилина.
Путилин не любил мешать обдумываниям допрашиваемых, от таких минут зависела жизнь, если и не одного допрашиваемого, а многих иных. Поэтому отошёл к окну, но краем глаз наблюдая за Шустовым, тот прикусил нижнюю губу и, казалось, ещё миг и кровь польётся по подбородку.
– Нет в жизни счастья для бедной души, – наконец, произнёс Гришка, – каждый норовит её с истинного пути сбить.
– Что ж так—то? – Путилин так остался стоять у окна. – Тебе думать, чай на плечах голова, а не пустой горшок.
Шустов молчал.
– Подумай пока, – Иван Дмитриевич понимающе кивнул.
После того, как Гришку увели в камеру, и Жуков принёс чай. В кабинет вошли штабс—капитан Орлов и надворный советник Соловьёв. С разрешения начальника расположились на стульях, но тот, что обычно занимал Волков в этот день остался пуст.
– Как самочувствие Ивана Андреевича? – вопрос прозвучал для всех присутствующих, но только надворный советник ответил, испытывая некоторую вину за случившееся.
– Я заезжал к Ивану Андреевичу по дороге. Лежит в постели, но хочет уже подняться, хотя, – он улыбнулся. – Голова и ребра побаливают.
– Надеюсь, этот тяжёлый урок не пройдёт впустую, рука преступника не разбирает, кто перед ним.
Штабс—капитан сидел с непроницаемым лицом, в военной жизни, особенно в военных действиях, он привык к потерям и поэтому воспринимал случившееся в спокойном расположении духа. Хотя в сердце переживал за каждый промах соратников по сыскному не только в розыске, но и таких случаях.
– Вернёмся, господа, к Курляндской. Что есть сообщить по этому делу?
– Сегодня утром, – словно бы оправдываясь за ночь, в которую он не был в отделении, начал, откашлявшись, Василий Михайлович, – в Адресной Экспедиции установлены тридцать семь крестьян из Княжевской волости, проживающие в столице. Памятуя, что Морозов—старший имел намерение купить трактир, из всех имён я выделил одно. Это содержатель трактира «Ямбург» Дорофей Дормидонтыч Ильешов. И вот из каких соображений. Вчера Жуков докладывал, да и мы установили, что семья жила особняком, ни с кем дружбу не водила. Поэтому к кому мог обратиться с такой просьбой Морозов? Конечно, же, к земляку, ранее уехавшему в Петербург.
– Вы правы, Василий Михайлович, Миша такие же сведения получил от старшины артели. Теперь в следствии возникло только одно имя, хотя… – Путилин постучал пальцами по столу, сам того не замечая, – хотя… Сколько вы говорите в списке.
– Тридцать восемь имён.
– Вот именно, тридцать восемь. Возможно, – он посмотрел на Жукова и усмехнулся, – придётся тебе, Миша, прокатиться до города Ямбург, а в частности до Княжевской волости.
– Я готов, – Миша поднялся со стула.
– Не спеши, – отмахнулся Иван Дмитриевич, – сперва надо посетить трактир с таким же названием. Предстоит сделать вам, Василий Михайлович?
– Так точно.
– Раз уж вы вдвоём докопались до одного и того же разными путями, то езжайте вдвоём. Так будет правильнее, – и добавил, – безопаснее. Что там за заведение, мы не знаем. Может быть, кровавое дело рук этого Ильешова или его подручных.
– Понятно, – произнёс Орлов.
– Теперь становится понятно, ради каких денег рисковал убийца. Цена трактиру в столице не менее пяти—шести тысяч серебром. Вот и решился злодей на пролитие детской крови.
– Иван Дмитрич, а задержанный что—нибудь показал про Прекрестенского? – поинтересовался Соловьёв.
– Пока молчит, – покачал головой Путилин, – но крепко задумался. Вот нам, Иван Иванович, придётся его разговорить.
Глава двенадцатая. Гришкины откровения
В подавленном настроении Шустов входил в кабинет Путилина. Плечи поникли, словно на них бросили несколько пятипудовых мешков. Руки висели плетьми. Видимо, тяжело давались раздумья.
– Ваш…
– Григорий, зови меня просто Иваном Дмитричем, – перебил Шустова начальник сыскного.
После некоторого молчания допрашиваемый, бросавший украдкой взгляды на Соловьёва, сообразил, что тот, шедший из «Заведения» за ним, тоже агент сыскного.
– Тут долго думать не над чем, – Шустов вытер вспотевшие ладони о штаны, – вижу, обложили вы меня, как щенка первогодку. – Иван Дмитриевич не перебивал, надо было, чтобы сам Гришка выговорился. Ему нужно больше всего, долго, наверное, держал в себе, прятал подальше. Ан нет, просилось наружу, вот и Ваське Пилипчуку рассказывать о Шуваловском начал не спроста. А созрел нарыв, требующий острого хирургического лезвия. – Как говорится, один раз оступишься, так можешь не удержаться. А вниз дорога длинная, остановиться будет нельзя. Вот я упал, пальцы кровавлю, но держусь. Вот вы, Ваш… Иван Дмитрич, спрашиваете про Тимошку, а у меня душа о другом болит. Вот погубили человека. А за что? За то, чтобы машну набить. Так, вы правильно заметили, я, как был простаком, так и остался. Мне от щедрот своих кинет кость Тимошка, я вроде бы и обижен, но утёрся и дальше пошёл. Нет уж, не хочу рядом с ним стоять, не я же за верёвочку тащил. Не я. В тот день, каюсь, знал. Что пойдём на смертоубийство, но до последнего часа не верил я. Казалось, так детские игрушки, на вроде салок. А вышло совсем иначе. – Гришка вздохнул полной грудью, – спрашивай, Иван Дмитрич. Не хочу больше греха на душе держать, покаяться хочу, ей Богу, – и осенил себя крестом.
– Ты помнишь, как дело было?
– Вовек не забыть.
– Тогда по порядку рассказывай.
– Тимошка прознал, что у торговца…
– Кого?
– Так, Тимошка сказал, что он чем—то торгует, и мы меж собою его торговцем и звали.
– Хорошо.
– Так у торговца денег куры не клюют, вот и задумал сперва залезть в дом. Но не получилось. Нет, залезть—то залезли, но с железным ящиком не справились. Так и ушли, не солоно хлебавши. Я успокоился, ну, не получилось, значит не наше дело. А Тимошка тот заводной, не остановится, пока своего не получит. Я ему тогда говорил: «Бросай, что зазря время переводить?» А он: «Доберусь до денег». И все тут. Он тому торговцу заказ сделал, вроде бы дом ищет под открытие нового дела. Сейчас не помню какого, да и при разговоре—то я не присутствовал. А потом Тимошка узнал, что торговец портфель новый купил и хотел деньги перевезти за город, целых тридцать тыщ. Вот ко мне и пристал Тимошка, упускать, говорит, такое нельзя. Само нам в руки падает, другого такого случая не предвидится.
– На чем в Шуваловский приехали? – подал голос Путилин.
– Так у меня знакомый, – Шустов повернул голову к Ивану Дмитриевичу, – служит в усадьбе под Петербургом. У него, как раз хозяин за границу уехал, так его за красненькую и отрядили. Он нас привёз и в усадьбу и уехал.
– Где он сейчас?
– У барина. Место хорошее, что ж ему бегать.
– Имя и фамилия у него есть?
– Да, есть. – Тихо произнёс Гришка, – его тоже след?
– Он нужен, как свидетель, ведь Тимошка все на тебя будет говорить. Что ты придумал, а не он.
– Пахом Игнатьев, усадьба в Сертолово.
– Найдём. А дальше?
– Как в парк вошли, торговец до последнего часа и не догадывался ни о чем. Тимошка на пару шагов отстал, верёвку, припасённую ранее, из кармана достал и на шею. Ногой еще в спину упёрся. Торговец—то росточком мал был, закряхтел. Глаза навыкате. Уж я тогда испугался, а тут ещё голоса какие—то рядом. Мы за руки и под кусты, а сами деру. Тимошка только портфель прихватил и до города пешком дошли. Боялись, что как разыскивать начнёте, так всех извозчиков проверите. А те, не дай Бог, нас вспомнят.
– Толково придумано, но отчего ты зол на Тимошку?
– Так он. Подлец, сунул мне четвертной и говорит, нам, говорит, затаиться надо. Пока шум стихнет, ты в столицу приедешь. Мы деньги и разделим.
– Почему сразу не поделили.
– Мне Тимошка сказал, что бумаги продать надо, там фамилии какие—то. По ним нас найти могут. Запутал меня, вот я и уехал сперва в Москву, потом в Киев, Одессу. В общем поколесил по России.
– Ну. Теперь самое главное. Как имя и фамилия Тимошки и где он ныне проживает?
– Зовут его Тимофей Синельников, он так же, как и я с Новгородской губернии. С ним, наверное, поэтому и сошлись. Живёт в Мытнинском переулке, там один каменный доме, так в нем.
– Это же… – начал Соловьёв, но Иван Дмитриевич на него грозно взглянул и тот умолк.
После того, как Шустов, оказавшийся не шибко грамотным, но все—таки свои подписи поставил под допросными листами, был препровождён на Офицерскую, в Литовский замок.
Путилин отхлёбывал порядком остывший чай и был чем—то озабечен.
– Иван Дмитрич, – Соловьёв теребил усы. – А ведь дело, кажется, движется к завершению?
– Я так пока не думаю, – отрывисто ответил начальник сыска.
– Отчего? – победное чувство на лице Ивана Ивановича сменилось недоумением.
– Посудите сами, – Путилин откинулся в кресле, – что против Тимошки мы имеем? Один пшик и только. То, что показывает Шустов, так с таким же успехом покажет и Тимошка, что, де, Гришка все придумал и верёвку на шею накинул, а на меня, честного, напраслину возводит, от себя подозрения убрать норовит.
– Так, – согласился сыскной агент, – а показания, – он заглянул в допросный лист. – Пахома Игнатьева?
– Ну и что? Тимошка скажет. Ну да, подвозил нас вышеупомянутый извозчик, так по дороге было, вот и взял со скуки. А что у Шуваловского парка вышли, так я дальше к Матрене или Параскеве пошёл. Куда Гришка с неизвестным господином, знать не знаю, и ведать не ведаю. Вот такая картина получается.
– Тогда что?
– Придётся далее копать.
Соловьёв нервически засопел, не ожидал такого от Путилина, но через некоторое время, успокоившись, понял, что Иван Дмитриевич прав. Любой, даже самый ленивый присяжный поверенный, которого назначат в защитники Синельникову, камня от камня не оставит от обвинения. И получится, что Шустов на каторгу, а Тимошка с оправданием на волю, где продолжит тратить деньги, вымоченные в крови господина Прекрестенского.
– Иван Дмитрич, что же тогда? Поиски впустую?
– Вот поэтому мы должны подумать. Прекрестенский, по словам Шустова, вез тридцать тысяч в процентных бумагах.
– Может, в деньгах? – перебил начальника Иван Иванович. – Ведь мы о них знаем только со слов Григория, а тому, якобы сказал Тимофей Синельников.
– Тоже верно, но ведь кому—то вёз эти якобы бумаги или деньги, наконец, Прекрестенский, тем более в новом кожаном портфеле. Вот с них нам надо и начинать. Ведь направо и налево отставной поручик не говорил, что повезёт такие деньги. Значит, Синельников мог узнать от того, кто знал. Может, он знаком с ним?
– Иван Дмитрич, может, Прекрестенский сам Тимошке сказал.
– Это навряд ли. Мы ж тогда узнали про поручика, что он осторожен и недоверчив, поэтому он сказать о большой сумме не мог. Поручик ехал в ту сторону, поэтому решил завершить и дело с Синельниковым, тот искал дом под открытие нового дела. Значит, человек должен жить в той стороне.
– Столько времени прошло, – пожаловался Соловьёв.
– Что ж поделать? Не всякое преступление можно довести до конца по свежим следам, сами, голубчик. Знаете.
– Может, мне наведаться на Мытнинскую, поговорить с полицейскими, дворниками?
– А вот этого делать не след, не дай Бог, кто проболтается? Тогда Синельников во сто крат осторожничать станет, затаится. Тут подход другой нужен. Не съехал ли, вот это разузнать стоит, но не более.
Глава тринадцатая. Трактир «Ямбургъ» и его хозяин
День выдался серый, хмурый, на небе ни единого солнечного просвета, словно Господь имеет на российскую столицу свои обиды и поэтому не благоволит погожими днями. Хорошо, что хоть ветер перестал со вчерашнего вечера бросать на жителей и гонять по улицам снежные метели.
Пока ехали, штабс—капитан стукнул по спине извозчика:
– Вот что, любезный, давай нас сперва на Съезжинскую к полицейскому участку.
– Как пожелаете, – в пол оборота поворотился извозчик с заиндевелой бородой.
– Имеете желание начать с околоточных? – пробился сквозь воротник голос Жукова.
– Почему бы и нет? – пожал плечами Василий Михайлович. – Они ж должны поболе нашего знать?
– Несомненно.
Двухэтажный каменный дом, где располагался полицейский участок, взирал на улицу грязными стёклами и давно не ремонтированным фасадом, но все вокруг было выметено и вычищено, вплоть до булыжной мостовой.
Миша выскочил из саней первым, по—молодецки разминая ноги. Хотя ветер стих, но мороз прихватывал, пощипывал щеки. Жуков осмотрелся, здесь он был прошлым летом, с тех пор так и не довелось побывать. Без дела не заедешь на чай, да и времени не хватает. Все больше наскоком, про людей, заведения, дома узнать. Так и бегут дни, а за ними… Мысли унесли Мишу, пока штабс—капитан почти над ухом не произнёс:
– Что стоишь? Пошли в участок, там теплее.
– Василий Михалыч, – в ответ произнёс Жуков, – так за спешкой вся жизнь пройдёт и не будет минутки городом полюбоваться.
– Что на него смотреть, улицы, как улицы, вот только тут порядок блюдут, и дворники не впустую лопатами машут. Видишь, как подчистили.
– Нет, в вас, штабс—капиитан, – Миша выделил чин Орлова, намекая, что военные лишены некоторой романтичности, а все видят в том цвете, в который определила природа, – тяги к прекрасному.
– Зато ты у нас, натура деликатного свойства, – усмехнулся Орлов, – спина от прекрасного не болит?
«Рассказали, стало быть, про мои похождения», – с досадой подумал младший помощник начальника сыскной полиции.
– Нет, прошла, – и добавил, – а вот ту личность, что мне… – замялся.
– Голову не прошиб, что ли?
– Будем говорить, сделал попытку познакомить мою голову со своей дубинкой, я найду.
– Ой, не хвались, Миша, голову потерявши.
– Да я…
– Могу помочь, – просто будничным тоном произнёс Орлов, – нельзя давать спуску таким разбойникам. Сегодня он дубинкой машет, а завтра кистенём на большой дороге. Наша беда, Миша. в чем?
– Ловим мало.
– Такое тоже присутствует, а вот наша беда в том, что у нас, у каждого, всего пара пук и одна голова, иной раз не поспеваем. Заговорились мы с тобой, а дело стоит. Кровь требует отмщения.
Полицейский, представившийся замысловатой фамилией, проводил прибывших господ из сыскного отделения за отсутствием на месте пристава к его помощнику коллежскому регистратору Ивану Егоровичу Холодовичу.
Из—за стола поднялся довольно молодой красивый мужчина со светло—русыми волосами, разделёнными посредине головы в обе стороны крупными кольцами кудрей. Было видно, что тёмная бородка недавно завоевала края его щёк, а верхняя губа начала оттеняться густыми усами. На нем был форменный китель и щегольские сапоги, в которые аккуратными складками уходили плисовые шаровары.
– Добрый день, господа! Чем могу быть полезен? – мягкий грассирующий голос прозвучал довольно громко, словно с детских лет помощник пристава грезил военной карьерой, но что—то не сложилось.
– Штабс—капитан Орлов, сыскная полиция. – Представился Василий Михайлович, щёлкнув каблуками, как в былые годы службы, – прибыли для уточнения некоторых сведений.
– Губернский секретарь Жуков, – не отставал от Орлова Миша, но не щёлкнул каблуками, а просто кивнул.
– Коллежский регистратор Холодович, можно Иван Егорович.
Помощник пристава подтянулся, словно не перед агентами стоит, а на параде, где присутствует сам Государь.
– Прошу присаживайтесь, господа, – Иван Егорович указал на стулья, хотя и обращался к обоим агентам, но взгляд направлен на штабс—капитана.
– У нас сугубо конфиденциальное дело.
– Я слушаю.
– Нам бы хотелось переговорить с околоточным, на чьём поднадзорном участке находится трактир «Ямбург».
– Синицын.
– Его можно вызвать?
– Конечно, но с чем связан интерес к трактиру?
– Нас интересует не только сам трактир, но в большей степени его хозяин некто Ильешов.
– Придётся, господа, подождать, пока я распоряжусь разыскать Синицына.
По вызову явился тот же полицейский, что проводил агентов к помощнику пристава. Орлову не терпелось освободиться от коллежского регистратора, хотелось, наконец, после утреннего копания по шкапам и ящикам заняться настоящим делом. Прийти в трактир, посмотреть внимательным взором на хозяина. На публику, на саму обстановку, из которых тоже складывается некая картинка, что даёт общее полотно.