XI
Могуч и суров был Реля и страшно ему разговаривать с детьми. Но дети не смущаются разговором с богатырём, потому что сердце их ко всему склонно и всему доступно.
Схватил Ягленац Релю за руку, разглядывает его меч булатный. Меч в два раза больше самого Ягленца! Поднял Ягленац ручонку, весь вытянулся и едва только ручонкой достал до рукоятки. Глядит Реля. Никогда еще не видел он столь малой ручки рядом со своей рукой. Оказался Реля в большом затруднении и, забыв про пояс и крестик, подумал: «О чем я буду разговаривать с этими маленькими сиротками? Малыши они неразумные и ничего не знают».
Но в этот миг Рутвица спросила Релю:
— А как же мы, дядя, из гор выберемся?
«Э, умна эта девочка, — подумал Реля, — я вот стою и дивлюсь тому, как они малы и неразумны, а не думаю о том, что нужно выбираться из гор!»
Вспомнил тогда Реля то, что ему Заточница говорила о свече и кадиле.
И говорить Реля Рутвице:
— Послушай, девочка! Заточница ушла, чтобы позвать своих сестер на помощь. И я выйду им навстречу. Если Бог поможет и одолею я волшебниц-Заточниц, вернусь я за вами на озеро и выведу вас из гор. А если волшебницы меня одолеют и я погибну в горах, то высеки ты огня неугасимого, запали свечу и кадило, и тогда спокойно пройдете вы по горам, словно по церкви.
Услыхав это, Рутвица очень опечалилась и говорить княжичу Рели:
— Не делай этого, дядя: что будет с нами, сиротами несчастными, если ты погибнешь в горах? Ты только что пришел, чтобы защищать нас, а вот уже уходишь и оставляешь нас одних на свете: что будет с нами! Лучше давай сейчас же высечем огня, запалим свёчу и кадило, и тогда все вместе пойдем через горы.
Но княжич очень рассердился и говорит:
— Не глупи, взбалмошный несмышлёныш! Не для того моя мать родила молодца, чтобы шел я под защитой свечи и кадила, когда у меня есть меч булатный!
— Защищает тебя не свеча и кадило, а Божья воля и желание — отвечает Рутвица.
— Не глупи, взбалмошный несмышлёныш! Не был бы я, Реля, богатырём, если бы защищала меня свеча и кадило.
— Останешься богатырём: будешь ты охранять сирот.
— Не глупи, взбалмошный несмышлёныш! Да мой меч заржавел бы, если бы защищали меня свеча и кадило.
— Не заржавеет твой меч, будешь ты косить поля и луга.
Смутился Реля и не столько от слов Рутвицы, сколько от ласкового взгляда маленькой девочки. И сам он знает, что тяжело осилить волшебниц и прочих чудищ, знает сам, что, вероятно, погибнет, если выйдет на единоборство в горах.
А Ягленац обнял Релю за колени и ласково глядит на него. Учащенно забилось у Рели благородное сердце княжеское, и забыл он и крест, и пояс, и поединок, и стольный город и только думает: «Да, нужно оберегать и защищать этих верных сирот».
И затем говорит:
— Не хочу я попусту терять голову. Айда, дети, высекайте огонь, запаливайте свечу и кадило — пусть меня защищают ваши малые ручонки.
XII
Немного спустя показалось на Кипень-горе чудо-чудное.
Открылась широкая тропинка вниз горы, а на тропинке — тонкая, как шелк трава. С правой стороны идет малый Ягленац, на нем белая рубашонка, а в руке свеча воску ярого — спокойно горит она и тихонько потрёскивает, словно с солнцем разговаривает. С левой стороны идет Рутвица, опоясанная золотым поясом, а в руке серебряное кадило, которым она слегка помахивает. Из кадила белый дым вьётся. Посередине, между обоих детей, выступает могучий Реля. И дивится он сам, что такой богатырь, как он, защищается свечой и кадилом, а не мечом булатным. Но ласково улыбается он детям. Вскинул он на плечо тяжкий меч свой и так с ним разговаривает:
— Не бойся, верный мой товарищ. Будем косить поля и луга, выкорчёвывать леса и кустарники, тесать балки, изгороди строить, и солнце тебя успеет сотни раз позолотить, прежде чем ты выходишь двух малых сироток.
Так они шествуют по горам, словно по церкви. От свечи тонкий дымок вьется, а от кадила святое благовоние распространяется.
Смерть и мор пошли на Заточниц на Кипень-горе. Куда бы только по долине ни проникал дым и благовоние, там погибали и умирали Заточницы. Гибли они так, как кому из них лучше и удобнее было. Одна обратилась в серый камень и бросилась со стены в бездну, где камень разлетелся на сотни кусков.
Другая обратилась в красный пламень и тотчас же погасла в воздухе.
Третья рассыпалась в мелкую пеструю пыль и разнеслась по папоротникам и камням. — И так каждая выбрала себе смерть, которая ей больше нравилась.
А в конце-концов было совершенно безразлично — или так или этак, а все равно должны были они исчезнуть с этого света, а этого возместить им не могла и самая красивая смерть!
Перемерли и погибли таким образом все семь Заточниц, а теперь ни на Кипень-горе, нигде, вообще, на свете нет больше ни волшебниц, ни Змеев, и никакой другой нечисти.
А Реля с детьми счастливо спустился в долину и Рутвица довела их до избушки. И теперь только вспомнил Реля причину, по которой он отправился на Кипень-гору.
Вошли они в избушку и присели. Рутвица, хорошо знающая убогое хозяйство матери, нашла в избушке немного сухого сыра и они слегка закусили.
Но Реля совсем не знал, что и как ему делать теперь с двумя сиротками. С тех пор, как они спустились в долину, он снова непрестанно думал и о стольном городе и о своем, данном матери обещании принести ей крестик и пояс.
И говорить Реля Рутвице:
— Послушай, девочка, ты и брат твой должны мне теперь дать золотой пояс и крестик, потому что они мои.
— Но и мы твои, господин наш! — говорить Рутвица и с удивлением смотрит на Релю, что он этого не знает.
Рассмеялся Реля и говорит:
— Но я должен и крестик и пояс отнести своей матери.
Услыхав это, Рутвица радостно воскликнула:
— Дядя, если у тебя есть мать, то пойди за ней и приведи ее к нам, потому что у нас ведь нет нашей матери.
И камень бы прослезился, услыхав, как малая Рутвица вспоминает свою мать в этой тесной и убогой избушке! И камень бы прослезился, увидав, что эти прелестные дети остались одинокими на свете и помощи просят у княжича Рели, умоляя его привести к ним свою мать, потому что их матери уже нет.
Опечалился опять Реля, и слезы почти показались у этого богатыря. И он, попрощавшись с детьми, пошел за своей матерью, чтобы привести ее к ним.
Когда Реля после семидневного пути подошел к дому, у окна его ждала мать. И глядит она: идет Реля без меча, без креста и пояса. Не давая возможности обратиться к нему с вопросом, Реля сам первый ласково крикнул матери:
— Радуйся, милая моя мать, пойдем охранять то, что нам принадлежит.
Так они отправились в путь. В дороге княгиня Релю спрашивала, отыскал ли он пояс и крестик, собрал ли войско и занял ли стольный город и княжество?
— Нашелся пояс и крестик, но войска я не собрал и княжества не занял. Но без войска, матушка, еще лучше, и ты увидишь, что осталось от нашего княжества, — говорить Реля.
Опять через семь дней они достигли избушки, где их ожидали Рутвица и Ягленац.
Господи Боже, как велика бывает радость, когда встречаются хорошие люди. Обняла княгиня Рутвицу и Ягленца. Расцеловала их в лицо, и глазки, и губки, и ручки. Не может расстаться с ними, так любы ей стали эти осиротевшие дети из ее старого княжества!
XIII
Так они стали жить все вместе в долине. Конечно, малая избушка была для них тесна. Но сильные руки были у Рели, и он выстроил домишко из камня. Жили они тихо и счастливо. Ягленац пас овец и ягнят, Рутвица убирала дом и работала на огородике, княгиня пряла полотно и шила одежду, а Реля работал в поле и на лугу.
Узнали люди из соседних сел о мудрости княгини и силе Рели, а однажды и увидели еще, как хорошо княгине подходит золотой пояс, и решили люди, хотя никогда прежде не видели своей княгини: «Это безусловно наша благородная княгиня». И подарили Рели и княгине большой кусок земли в долине и уговорили они Релю быть им во всех делах руководителем, а княгиню — советчицей.
Благословил Бог Релину силу и княгинину мудрость. Разрослись их луга и поля, присоединились к ним и другие села, украсились их огороды и избушки.
А в стольном городе разодетые господа продолжали по-прежнему кутить и пировать. Но продолжалось это уже слишком долго и поэтому, хотя подвалы и сокровищницы стольного города были самыми богатыми во всех семи царствах, но все же после стольких лет и у них стали истощаться запасы.
Прежде всего исчезли драгоценности в подвалах, а затем и перламутр в кладовых. Прошло немного времени, не стало уже и хлеба для прислуги, которая совершенно разленилась. А затем исчезло и мясо для шакалов и стражи. Неверные слуги тотчас же взбунтовались, шакалы разбежались, стража покинула свои места.
Но все это не беспокоит господ, потому что от вина и кутежей потеряли они голову. Но не стало, наконец, и вина для господ. Тогда-то они уже решили собраться для совещания. Собрались они в самой большой зале и стали придумывать, откуда бы достать вина, потому что вокруг города было всё пусто, так как всё население ушло, а лоза виноградная одичала.
Но все это не беспокоит господ, потому что от вина и кутежей потеряли они голову. Но не стало, наконец, и вина для господ. Тогда-то они уже решили собраться для совещания. Собрались они в самой большой зале и стали придумывать, откуда бы достать вина, потому что вокруг города было всё пусто, так как всё население ушло, а лоза виноградная одичала.
Совещаются господа. А озлобленные и взбунтовавшиеся слуги подрезали стропила над залой, и когда господа особенно увлеклись разговорами, рухнул над ними потолок, накрыла их большая и тяжелая городская башня и всех их уничтожила.
Когда слуги услыхали, что рухнула башня, убежали они из города.
И так остался город и без охраны, и без слуг, и без разодетых господ, — разрушен и пуст, как кладбище.
Разнеслась вскоре об этом весть по всему княжеству, но ни одна живая душа не пошла посмотреть на мертвый город. А собрались люди со всех концов княжества и отправились под Кипень-гору, чтобы упросить Релю быть их князем, потому что прослышали они о его силе и мужестве и о мудрости благородной княгини. Обещали также люди выстроить им своими руками белые хоромы княжеские.
Реля принял предложение народа, так как правильно думал, что Бог дал ему столько силы и мужества и столько доброты и справедливости как раз для того, чтобы он мог он быть полезен своему княжеству.
Итак, Реля стал князем, а престарелая княгиня к концу жизни дождалась великой радости. И когда княгиня и Реля с Ягленцом и Рутвицей в первый раз входили в новые белые хоромы, большое было торжество. Деревенская детвора усыпала их путь васильками, а мужчины и женщины, бросаясь к княгине, целовали подол ее одежды.
И княгиня, вся сияя от радости, вспомнила, что все это случилось лишь благодаря верности Рутвицы и Ягленца, и прижала к сердцу своему Рутвицу и Ягленца, сказав:
— О как счастливо то княжество, где благосостояние охраняют не войско сильное, не укрепленные города, а матери и дети в пастушеской избушке. Такое княжество пропасть не может!
* * *Князь Реля впоследствии женился на Рутвице, и никогда на свете не было княгини красивее и любезнее княгини Рутвицы.
Ягленац вырос в красивого и ловкого юношу и любил ездить верхом на коне караковом и часто на своем скакуне проезжал он по Кипень-горе, на вершине которой рабочие строили новую церковку на святом озере.
Сказка шестая
Бродяжка Топорко и девять жупанчиков
I
ОБОШЕЛ жупан Юрина всю свою обширную жупанию, чтобы увидать, где что есть, и кто в чем нуждается. Так подошел он и к одному небольшому полю. На поле виднелось из земли девять малых яворов[3], но лишены они были совершенно воды. Пожалел жупан яворы и приказал крестьянам провести к ним воду. Выкопали крестьяне яму, вывели из нее ручеек, и когда вода побежала яворам под корни, говорить жупан Юрина:
— Теперь, яворы мои дорогие, растите и обгоняйте один другого, сколько у кого будет силы, — и пошел дальше. А так как у жупана большая была жупания и забот много, то вскоре забыл он про эти яворы.
В то время, как жупан возился около яворов, пробирался по небу дед Неумойко. Дед Неумойко не моется, не бреется, ногтей не стрижет, а все только при заре на рассвете да в сумерки по небу бродит. На ногах у него лапти-скороходы, а на голове шапка-зачерпалка. Лаптями-скороходами он с облака на облако ступает и в два шага все небо проходит; шапкой-зачерпалкой у источников воду черпает и по всем лугам росу рассыпает. Бородой он ветер разгоняет, а ногтями облака рассекает и туда, где нужно, дождь посылает. И туман он рассеивает, чтобы солнце разгоралось, и за землей наблюдает — растет ли пшеница.
В то утро дед Неумойко как раз над полем оказался и увидел, как жупан заботится о молодых яворах.
Умилится дед Неумойко, если ты травинку поправишь, а если ствол поддержишь и выправишь, то братом тебя назовет. Потому что ничего нет для него на свете милее леса и луга. Искони из-за облаков глядит он на них, как они землю покрыли, и если где-либо случайно белеет двор, то дед этого понять не может и упрямо думает, что ничего и нет там!
Увидев, как жупан ухаживает за яворами, дед говорит;
— Очень хороший человек этот жупан, если и на маленькие яворы обращает внимание. Надо ему помочь.
И ежедневно стал дед Неумойко приходить и яворы росой осыпать, дождем поливать и солнцем согревать. А яворы, которых было девять, росли, как милые братья, и одна красота была на них глядеть!
Подле яворов выросло и десятое деревце — малый граб[4]. Яворы под облака вытягиваются, спешить за ними и граб, но догнать их этот малыш не может.
Три раза уже лето сменилось, и вот однажды утром вышел жупан Юрина на башню своего города. Увидел жупан Юрина длинный ряд уездов своей жупании и приятно ему было посмотреть на зеленеющую, словно на Юрьев день разукрашенную жупанию. Заметив на поле девять тех яворов, вздохнул он печально. Тяжкая была в сердце жупана печаль, оттого что всех его детей мужского пола смерть уносила, словно недруг какой их проклял.
— Боже милостивый! Как красивы эти яворы! Если бы у меня было таких же девять малюток — жупанчиков! — вздохнул жупан.
Лишь только сказал он это, как появился перед ним на башне некий старец. Одежда его была изорвана, борода нечёсана. Увидя его бороду и одежду, подумаешь, что это последний бедняк: но лишь только взглянешь ему в очи, тотчас увидишь, что, если он не знает того, что ты знаешь, то зато знает то, чего ты знать никогда не будешь.
— Пошли, жупан, слуг на поле. Пусть они срубят девять малых яворов и принесут тебе девять чурок. А ты приготовь девять колыбелек и пригласи девять нянюшек, и пусть они в колыбельках покачивают чурки от первой звезды до полуночи. Когда наступит полночь, оживут девять чурок, и станет так у тебя, во дворце, девять жупанчиков. Но не держи их у себя в хоромах, не оберегай их ни от росы, ни от инея. Пусть мальчишки растут под дождем и солнцем, потому что они деревца, из земли выросшие.
Такие отдал дед Неумойко распоряжения потому, что он знает, как растут яворы, — да, но не знает он, что такое хоромы жупана! Распорядился и в миг исчез с башни.
В тот же день отправил жупан Юрина дворецкого со слугами на поле. А когда слуги срубили девять яворов, говорить им дворецкий:
— Срубите и вон тот молоденький граб, сделаю я себе из него топорище.
Срубили слуги граб и понесли его вместе с чурками яворовыми во дворец жупана.
Когда они подошли ко дворцу, а там уже Елена, госпожа благородная, разместила девять золотых колыбелек в дворцовом саду. Разложила она чурки по колыбелькам, а нянюшки их ногами покачивают. Качали они так, качали от первой звезды до полуночи. Когда начала приближаться полночь, нянюшки неожиданно все уснули. А когда они от сна пробудились — в колыбельках оказалось девять мальчишек, будто девять румяных яблок.
От превеликой радости не знает, что делать Елена, госпожа благородная. Так как не смеет она держать жупанчиков в хоромах, то распорядилась разбить в саду девять шатров шелковых, чтобы охранять детей от холода и жары.
— Ну где же это видано, чтобы дети жупана так росли, что ночью их роса орошает, а днем солнце палит? Одно — яворы в поле, а совсем другое — жупанчики во дворце жупана! — размышляла Елена, госпожа благородная.
Этой же ночью появился дед Неумойко и заглянул в сад. Заметив девять этих шатров, он сразу же глубоко оскорбился. Возненавидел дед все, что сам же устроил! С незапамятных времён видит он белое тонкое полотно на лугу, и к нему все еще не мог привыкнуть, как следует: все его сомнения одолевают, когда он видит, как женщины где бы то ни было полотно расстилают. А теперь ни за какие сокровища не вошел бы он в шатер, да еще в такой шатер-шелковый, разукрашенный!
— О, девять напрасно загубленных яворов, — рассвирепел дед Неумойко. — Легче мне было бы для тебя, жупан, пол-леса обратить в жупанчиков, чем тебе одного жупанчика на росу вынести.
Ушел дед, ушел и больше уже жупанчиков не посещал. А так как жупанчиков в ту первую ночь роса не оросила, то остались их головы лысыми, голыми. Но во дворце жупана не трудно бороться с этим! Сделали детишкам шелковые колпаки, чтобы не видно было видно лысин. А дети стали расти и развиваться, и не нарадуется им вся челядь дворовая. Но, увы, есть одна мрачная душа, которая ими была недовольна.
Когда слуги во главе с дворецким принесли чурки и разложили их по колыбелькам, остался десятый, тоненький граб.
Взял дворецкий грабовую чурку и бросил ее старому дроводелу, который там среди остальной челяди находился.
— Из него ты мне сделаешь топорище, — сказал дворецкий. — Но не подумай ты, старая беда, переменить его, потому что я его узнаю по этой, смотри, красной сердцевине.