Дронго нравилась и сама атмосфера этого поезда, и его участники, которые, как правило, были интересными людьми. Он познакомился практически со всеми, старался понять взгляды и настроения каждого. Слушать многих из них было наслаждением, и он радовался возможности получить информацию о современной европейской литературе.
Но среди участников проекта особое внимание Дронго привлекали молодые люди, которых оказалось немало в этих группах. Это была и украинская пара Бондаренко — Вотанова, и молодые литовцы, и гордые представители Грузии, самому старшему из которых было тридцать шесть лет. Здесь были молодые люди из Югославии. Бельгии, Италии, Польши.
Ему были интересны их взгляды, споры, рассуждения. Может быть, поэтому он подсознательно тянулся к молодым, пытаясь понять их непростые, но подчас несколько наивные суждения, а поняв, он соглашался или не соглашался с ними. Когда поезд тронулся. Дронго прошел в штабной вагон, чтобы найти Яцека Пацоху.
— Мне нужно, чтобы в вагоне-ресторане оказались вместе именно эти люди, — сказал Дронго, протягивая список Пацохе.
В вагоне-ресторане можно было одновременно разместить лишь двадцать два человека, поэтому представитель немецкого оргкомитета объявлял каждому его персональное время обеда, чтобы не создавать ненужных очередей Пацоха и Дронго заранее договорились, что в одной смене будут обедать те, кто им был нужен. А обходивший вагоны немец должен был проконсультироваться с Нелли Мёллер, кого и когда приглашать.
— Вот мой список, — тихо сказал Дронго, передавая Пацохе листок.
— Я тоже составил список, — кивнул Пацоха, — давай сядем и проверим, насколько они совпадают.
— Четверо украинцев, — начал Дронго, — Зинчук, Семухович, Бондаренко и Вотанова.
— Согласен, — кивнул Пацоха и перечислил фамилии трех грузин и трех литовцев.
— Верно, — согласился Дронго, — хотя я бы исключил Важу Бугадзе. На роль хладнокровного убийцы этот парень явно не тянет.
— Грузины не пойдут обедать без Бугадзе, — заметил Пацоха, — поэтому я его тоже включил.
— Не пойдут, — кивнул Дронго, — итого десять подозреваемых. Кто еще?
— Испанцы. Альберто Порлан и его жена, они были в ту ночь в мадридском отеле. Карлос Казарес, Инес Педроса.
— Вряд ли. В Большой советской энциклопедии есть упоминание о самом ярком представителе галисийской литературы Испании. И это романист Карлос Казарес. Кстати, энциклопедия была выпущена еще в семьдесят втором году, когда Казаресу было только тридцать лет.
— Если хочешь, я его уберу из списка, — предложил Пацоха.
— Пока не нужно. Кто остальные восемь?
— Ты, я, Нелли Мёллер, Павел Борисов. Виржиния. Еще я включил троих югославов — Мехмеда Селимовича, Ивана Джепаровского и Зорана Анджевского.
— Почему именно их? Один из Боснии, другой из Македонии, третий из Югославии.
— Портье говорил, что они вернулись в отель позже других и просили льда для виски. Каждый хотел узнать, где находятся автоматы, вырабатывающие лед.
— Это еще ничего не значит. Они могли действительно пить виски. Хотя, я думаю, их нужно оставить.
— Я бы еще поставил Дивжака.
— Если этот парень поругался со мной, еще не значит, что он убийца, — засмеялся Дронго.
— Он воевал против сербов, — упрямо сказал Пацоха, — и я считаю его одним из самых подозрительных типов.
— Игор — молодой человек. И, возможно, принимал участие в боевых действиях. Но как журналист, а не как солдат. Я у него узнавал, он не воевал.
— Как хочешь. Тогда кого оставить? У меня уже двадцать два человека без Дивжака. Плюс еще двое. Ты говорил, что ваш разговор с Густафсоном слышали, кроме Борисова, еще Стефан Шпрингер. Мехмед Селимович и Альваро Бискарги.
— Получается слишком много, — сказал Дронго. — Кстати, там были две женщины, о которых я тебе не говорил.
— Кто они?
— Там еще стояла эта симпатичная датчанка Мулайма Сингх и Мэрриет Меестер из Голландии.
— Я ее помню. — кивнул Пацоха, — она похоже на Николь Кидман. Значит, нужно добавить еще четверых. Но у нас только двадцать два места.
— Убери двоих грузин и двоих литовцев, — предложил Дронго, — у нас вызывают сомнения только Георгий Мдивани и Еужений Алисанка. Остается двадцать два человека. Четверо украинцев, четверо испанцев, четверо последних, о которых мы говорили. Трое югославов, двое болгар, ты, я, Нелли Мёллер. Плюс Георгий и Еужений. Вот тебе полный комплект. Все, кого мы можем подозревать.
— Двадцать два человека, — задумчиво сказал Пацоха. — У тебя больше нет никаких добавлений? Я бы оставил еще Геркуса, он приходил вместе с Эужением в отель. И, если хочешь, уберу Карлоса, как ты предлагал.
— Нет, нет. Он везде появляется с Инес Педросой. Не нужно их разлучать. Давай лучше заменим его на Нелли Мёллер. Она единственный человек, кто не был в отеле и не вызывает у нас подозрений.
— Вообще-то я хотел пообедать с ней, — проворчал Пацоха, — но, похоже, ты прав. Значит, получился список на двадцать два человека. Четверо украинцев, четверо испано-португальцев, трое югославов, двое болгар, двое литовцев, грузин, представители Андорры, Лихтенштейна, Голландии, Дании. И мы двое. Шесть женщин и шестнадцать мужчин. У тебя есть еще кто-нибудь на примете?
— Нет. Похоже, мы уточнили наш список. Из сорока человек, находившихся в тот момент в отеле, эти двадцать два вызывают наибольшее подозрение. Давай проверим наши сомнения, Яцек. Но я бы поставил еще два дополнительных стула и пригласил еще двоих.
— Кого?
— Имен называть не буду. Мужчина и женщина. Один из них очень известный поэт. Оба злоупотребляют героином. Они не годятся на роль профессиональных убийц, но вполне могут помочь тому, кто вовремя даст наркотик.
— Проверим их отдельно, я примерно представляю, о ком ты говоришь.
— Для этого не нужно особо напрягать свою фантазию, — заметил Дронго, — все видно по их изможденным лицам.
— Почему ты не включил турок? — вдруг спросил Пацоха. — Там была еще турецкая супружеская пара.
— Тургай Фисекчи. Мало того, что он член запрещенной в Турции коммунистической партии, ты еще хочешь, чтобы он был и убийца? Он напоминает мне три шара, сложенных вместе. И при ходьбе эти шары словно двигаются. Голова, тело и ноги. А его жена Фатима — это один маленький круглый шарик. Она врач, официально включенный в нашу группу, и ее наверняка проверяли. Во всяком случае, на наличие профессиональных навыков и опыта работы. Поэтому я их исключил.
— Мы пригласим всех во вторую смену, — предложил Пацоха, — и тогда все будет зависеть и от нашей наблюдательности, и от твоего правильного расчета.
— Один из этой компании наверняка убийца Густафсона, — сказал Дронго, — и я собираюсь его разоблачить. Самое важное, чтобы он ничего не заподозрил до того момента, пока мы начнем действовать. Я думаю, что было бы полезно поговорить с Борисовым.
— Поговорим, — согласился Пацоха. — Лучше, если это сделаю я. У тебя, по-моему, с ним сложные отношения.
— Он, наверно, думает, что я ухаживаю за Виржинией. Но мы только вместе пили текилу.
— Этого вполне достаточно, чтобы возбудить в нем ревность. Говорят, что ты пьешь как автомат и можешь влить в себя невероятное количество алкоголя.
— Я вообще не пью, — поморщился Дронго, — но если нужно, могу выпить довольно много. Я тебе об этом уже говорил. Дело, очевидно, в моей комплекции. Меня трудно свалить с ног обычной порцией спиртного.
— Ты знаешь, что он работает на французскую разведку?
— И, по-моему, не только на французскую. — усмехнулся Дронго. — Давай сделаем так. Не будем ничего ему говорить. Заодно проследим и за его реакцией на мое предложение. Для чистоты эксперимента. Хотя мне очень не нравится, что приходится прибегать к подобным методам, чтобы выявить преступника. Это может быть опасно.
— Иначе он затаится, и мы ничего не узнаем. — ответил Пацоха, — думаю, что у нас нет другого выхода.
Оба еще не знали, что сегодня произойдет еще одна трагедия, не подозревали, чем кончится сегодняшний переезд.
МОСКВА. 18 ИЮНЯ
Несколько дней Меликов провел в постели, словно впав в некое беспамятство. Бешенство, охватившее его после того, как врач наложил гипс, не поддавалось описанию. Он катался по постели, кусал подушку, рвал зубами простыни. Обе ноги были закованы в гипсовые колодки, и теперь он не мог самостоятельно передвигаться. Братья Изотовы все эти дни не отходили от него, подавая еду и судно по мере необходимости. Несколько дней казалось, что он балансирует на грани безумия, но восемнадцатого июня, в воскресенье, он, наконец, попросил дать ему завтрак и даже попытался подняться.
К полудню ему прикатили инвалидную коляску. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы научиться пользоваться ею. И уже вечером, к ужину, он впервые выехал на своем инвалидном кресле.
К полудню ему прикатили инвалидную коляску. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы научиться пользоваться ею. И уже вечером, к ужину, он впервые выехал на своем инвалидном кресле.
Вечером приехал полковник Баширов. Он прошел в комнату, где ужинал Меликов, и, коротко поздоровавшись, сел напротив.
— У нас все готово, — сказал полковник, — ты уже видел место, где будет установлена взрывчатка. Поэтому твои расчеты должны быть настолько безупречными, что к ним не смог бы придраться ни один специалист.
— Что вам еще нужно? — мрачно спросил Мирза.
— Более подробные расчеты. Проверь все еще раз, чтобы мы вышли на окончательный вариант. Рассчитай силу взрыва с учетом того, что мы заложим взрывчатку у стены.
— Я это уже понял. Можно вопрос?
— Интересуешься, почему мы тебя не убрали?
— Нет, мне интересно, куда вы дели тело Голубева? Выдали семье? Или похоронили как героя?
Баширов несколько озадаченно взглянул на пленника.
— Тебе никто не говорил, что ты настоящий садист?
— Никто. Ты не ответил на мой вопрос.
— И не буду отвечать. Это тебя не касается. Не пытайся взять реванш за свое увечье. Я не хотел этого делать, ты сам нас вынудил.
— Ну понятно. Мне сломали ноги из-за вашей гуманности.
— Начни завтра расчеты, — сказал полковник, — и постарайся больше не ошибаться. Будет обидно, если мне придется принять кардинальное решение.
— Тебе не говорили, что ты настоящая сволочь? — зло спросил Меликов.
— Нет, — ответил полковник, — пока не говорили. Меня похвалили за то, что я поймал такого мерзавца, как ты. Работай, Меликов, и, может быть, поживешь еще немного, пусть даже и со сломанными ногами.
Он поднялся и вышел из комнаты. По дороге в Москву Баширов не прикасался к мобильному телефону, который несколько раз требовательно звонил. Он приехал в здание ФСБ и прошел в знакомый кабинет своего руководителя.
— Ну и как твой подопечный? — весело спросил хозяин кабинета.
— Живой, здоровый, уже научился кататься на инвалидной коляске. Ничего с ним не будет, только злее стал.
— И как ты мог ему поверить? — вздохнул собеседник Баширова. — Ведь я тебя предупреждал, что он опасен.
— Я это помнил. Голубев забыл, но Меликов ему сразу обо всем напомнил.
— Что сообщили родным?
— Погиб, выполняя интернациональный долг. Сейчас мы нашли подходящее тело и готовимся выслать его на родину, в Нижний Новгород.
— Хорошо. Что еще?
— Мы практически готовы. Взрывчатку завезли, все приготовили. Ему нужно несколько дней, чтобы проверить расчеты, и тогда мы начнем действовать.
— После того как он закончит расчеты, нужно будет их проверить. Желательно, чтобы это сделали где-нибудь в провинции. Подбросишь такое задание нашим дальневосточным коллегам, пусть проверят. Но только так, чтобы никто не догадался.
— Понимаю, — кивнул полковник. — Будет сделано.
— Учти, Баширов, у нас не так много времени. Мне очень не нравится, как ведет себя твой пленник. Если он не угомонится, если только подумает о том, что сможет сбежать, я разрешаю тебе разрубить его на куски.
— Это не понадобится. — сказал Баширов, — мы сделаем все как нужно.
— Хорошо. Сегодня вечером тебя искал Потапов. Сам знаешь — он не наш человек, пришлый. Поэтому держись с ним осторожно. Никаких разговоров, никаких намеков. Сразу после разговора зайдешь ко мне.
— Так точно.
Баширов вышел из кабинета и, не останавливаясь, прошел дальше по коридору к кабинету генерала Потапова, одного из заместителей директора ФСБ. Было уже поздно, и в приемной сидел дежурный помощник. Он разрешил Баширову пройти к генералу, предупредив Потапова о визите полковника.
— Разрешите войти? — спросил Баширов, открыв дверь.
— Заходите, — разрешил Потапов.
Он поднялся со своего места и приветствовал полковника крепким рукопожатием. Затем сел напротив него за коротким приставным столиком.
— Меня волнует эта ситуация с «Литературным экспрессом», сразу начал Потапов, — после вашего визита в Англию выяснилось, что англичане все же смогли вычислить, кто и зачем к ним приезжал. Мы послали нашего человека в эту поездку, но и англичане прикрепили к «Экспрессу» своего агента. Вы о нем слышали. Это Джеймс Планнинг. И все эти странные события нас очень волнуют. Кто-то обстрелял нашего представителя и Планнинга. Кто-то убрал Густафсона с очевидной целью подставить нашего человека. Мы беспокоимся, что ситуация может сложиться не совсем так, как нам бы хотелось.
— Я вас понимаю, — угрюмо ответил Баширов.
Впервые в жизни он чувствовал себя почти предателем, хотя получал конкретные указания от человека, занимавшего в их организации гораздо большую должность, чем сам Потапов.
— Вы один из лучших наших специалистов, — продолжал генерал. — Может, вы посмотрите наши материалы и дадите конкретный совет по сложившейся ситуации?
— Я не был допущен к проведению этого этапа операции, — напомнил Баширов, — вы ведь знаете, как у нас ревниво относятся, когда одни и те же люди занимаются делами в разных управлениях.
— С вашим руководством мы договоримся. — улыбнулся Потапов. — Я бы хотел, чтобы вы дали конкретные рекомендации. Возможно, мы ошибаемся и напрасно так спокойно ждем этот «Экспресс». Ведь среди его участников наверняка окажется человек, которого нельзя впускать в страну ни под каким видом.
— Вы послали в поездку нашего представителя? — уточнил Баширов.
— Нет, — ответил Потапов, — это не совсем наш представитель. Вернее, это вообще не наш представитель. Мы полагали, что обычному офицеру будет трудно вычислить возможного преступника за столь короткое время. И поэтому было принято решение отправить туда независимого эксперта-аналитика. Но у нас пока нет от него никаких данных, а время торопит. Возможно, нам следует помочь ему в решении проблем, которые стоят перед ним.
— Вы предлагаете мне выехать на место? — прямо спросил Баширов.
— Думаю, это нецелесообразно. Но вы могли бы порекомендовать нам офицера, которого мы сможем прикрепить к поезду в качестве независимого журналиста. Вы ведь профессионал и занимаетесь вопросами активного противодействия терроризму.
— Если разрешите, я дам вам свои рекомендации завтра вечером, — попросил полковник.
— Да, конечно, — согласился Потапов. Он поднялся и пожал руку полковнику. — Спасибо вам. Буду ждать ваших рекомендаций.
Баширов вышел и снова вернулся в первый кабинет. Это был кабинет непосредственного руководителя Потапова, первого заместителя директора ФСБ генерала Городцова.
— Поговорили? — спросил Городцов, когда Баширов вошел к нему без доклада.
— Да, — кивнул полковник, проходя к столу. — Они опасаются, что Дронго может не справиться, и просят дать ему в помощники кого-нибудь из наших офицеров.
— Мы им дадим такого офицера! — засмеялся Городцов. — Обязательно найдем и пошлем на помощь Дронго. Ох уж ли непрофессионалы. Сначала Потапов со своим гуманитарным образованием, потом этот непонятный Дронго со своими методами конца прошлого века. Я думаю, мы найдем им такого офицера.
— Я бы не стал недооценивать Дронго, — заметил Баширов. — Он очень сильный аналитик и неоднократно доказывал это на деле.
— Знаю, знаю, — отмахнулся Городцов, — вы все здесь на нем помешаны. Но он только человек, а не Бог. А в Бога я не верю с детства. Поэтому давай думать, кого именно мы пошлем. У меня есть неплохая кандидатура, которая должна тебе понравиться.
Баширова раздражал непомерно амбициозный тон Городцова, но он молчал. Настоящий профессионал, он уважал других профессионалов и не терпел бахвальства. Но говорить об этом генералу не стоило. В конце концов, они и так завязли в этом деле слишком глубоко. И полковник уже догадывался, кого именно может рекомендовать Городцов. И от этой догадки ему было не по себе. Он вдруг подумал, что впервые в жизни с напряжением ждет, чем все это кончится. И не видит для себя благоприятной перспективы.
ДОРТМУНД. 18 ИЮНЯ
Вторая смена отправилась обедать примерно в два часа дня. Все сели за свои столики. Дронго оказался рядом с украинцами. Он был одет в светлый костюм и для голубой рубашки выбрал серо-голубой коллекционный галстук от Живанши. Когда он проходил по вагону, увидевшая его Дубравка Угрешич из Германии изумленно всплеснула руками:
— Ну как вам это удается? Мы не можем вовремя погладить платье, а вы всегда ходите в отутюженных костюмах. Вы сами их гладите?
— Конечно нет, я вообще не умею гладить. Просто в каждом городе я нахожу нужных мне людей, которые готовы оказать мне эту небольшую услугу.
Вместе с Дронго за столом оказались Бондаренко, Вотанова и Юрий Семухович. Они сели напротив него, разместившись втроем на двух соединенных вместе креслах. А Микола Зинчук уселся рядом с ним. В результате показалось, что в ресторане разместились не двадцать два человека, а двадцать три, и «лишним» оказался греческий журналист Анастасис Темелис, который сел на свободное место, за столик, где уже расположились Павел Борисов, Виржиния и Яцек Пацоха. За третьим столиком устроились четверо иберийцев. За четвертым оказались вместе три представителя Югославии и Мэрриет Меестер. Четыре стола стояли с правой стороны от прохода. С левой были еще три столика, рассчитанные на два человека каждый. За одним уселись литовцы, за вторым — Георгий Мдивани и Мулайма Сингх, а за третьим — Стефан Шпрингер и Альваро Бискарги.