Кате становилось чуточку легче, когда она наблюдала за деревьями. Она часто лежала на кровати и смотрела в окно на деревья, которые колыхались в небесной голубизне, на обнимавшее их солнце и всеми клетками своего тела чувствовала исходящую от них жизнь и впитывала ее в себя. Она часами могла следить за тем, как ветки движутся в небе, как приходит и уходит свет. Катя не могла объяснить себе этого, но глядя на деревья, она переставала стыдиться того, что жива, и даже отчасти радовалась этому. Но такие моменты благодарности и жизнелюбия были совсем редкими. Большую часть времени Катя не хотела жить, не чувствовала никакой радости и желала последовать за любимым.
Жизнь оказалась не такой простой. Прошедшие годы не уменьшили ее горя, оно по-прежнему было с Катей, когда она смотрела на подарки, на фотографии, на все, связанное с любимым, и это было ужасно. Она пыталась учиться жить с этим как с некой неизлечимой болезнью. Получалось очень плохо. Время не лечит по-настоящему, оно не снимает боли, а всего лишь приучает к ней. Если по-настоящему любил — то никогда не забудешь, и сердце будет кровоточить каждый раз при напоминании о любимом человеке.
А хуже всего Кате было, когда она думала: муж умер молодым. Рак никого не щадит. За два месяца человек как будто сгорел заживо. Кате казалось, что от всего этого горя и ее душа превратилась в выжженную, совершенно бесплодную землю. Время шло, а ничего не менялось, жизнь как будто покинула Катю и не стремилась возвращаться и заполнять ее тело. Катя думала, что даже ее собственная смерть должна быть не так страшна, как смерть близкого и единственного любимого человека. Катя хотела, наконец, начать жить, но не могла.
* * *Катерина пришла ко мне по рекомендации девушки, которой я помог пережить стресс от сексуального насилия. Работа с той девушкой была довольно несложной, хотя зачастую такая психическая травма вскрывает и другие неврозы личности и работать приходится долго. Но девушка оказалась на удивление стойкой, и моя помощь была ей нужна только для того, чтобы справиться со стрессом.
С Катериной история была другой. Прежде чем прийти ко мне на консультацию, девушка несколько раз звонила по телефону и задавала вопросы. Они были информативными и логичными — знакомая ситуация. Среди моих клиентов есть люди, которым не хватает последнего толчка для начала психотерапии. С одной стороны, они понимают необходимость начать, но их останавливает какая-то внутренняя сила. Они могут звонить мне иногда в течение трех-четырех месяцев, задавать наводящие вопросы, пытаться получить консультацию по телефону; порой записываются на прием, но после отказываются или переносят, или не приходят без объяснения причин, а потом снова появляются как ни в чем не бывало.
Раньше я относился к этому терпимо и давал консультации по телефону, но с течением времени все четче осознавал бессмысленность такой «доброты». То, во что люди не вкладывались морально и материально, не имело для них ценности. И вся моя помощь оказывалась бессмысленной.
Человеку, оплачивающему свою терапию, нацеленному на результат, мне удается дать не только текущее облегчение, но и инструмент, с помощью которого он научается регулировать себя. Человеку же, который звонит, не тратя ни денег, ни сил, я могу дать только симптоматическую помощь: снять тревогу, вытащить из навязчивого состояния. В целом, конечно, дело благородное, но все-таки работа в качестве «телефона доверия» несколько отвлекает меня от основных обязанностей.
От Катерины я ожидал чего-то подобного. Каково же было мое удивление, когда девушка все-таки записалась и пришла на консультацию! Честно говоря, с первого взгляда она произвела на меня странное и отталкивающее впечатление. Ничего не могу сказать — Катерина была очень привлекательной. Было видно, что она не стеснена в средствах и может себе позволить многое. Но несмотря на дороговизну, ее одежда вся была черного цвета и выглядела очень неопрятно. Красивые, ухоженные волосы обрамлял странный черный платок, который Катерина не стала снимать в помещении.
Ее запрос был прост и бесконечно сложен одновременно. Она пришла, потому что она больше не могла так. А вот как именно…
На первой же сессии девушка рассказала о том, что живет в постоянном напряжении. Беспокойство и тревоги пронизывают все, что происходит с ней. Катерина считала, что живет какую-то не свою, чужую жизнь. И все происходящее кажется ей одновременно фальшивым, нереальным и неправильным.
Она потянулась за чем-то, рукав ее блузки чуть приподнялся, и я увидел шрамы. Их было много, и больше всего они походили на порезы от бритвы или канцелярского ножа. Некоторые были совсем свежими, но под ними белели старые, уже зарубцевавшиеся.
Как и полагается, я осторожно начал брать у Катерины биографическое интервью. Бывает, что все важные вопросы я задаю человеку прямо на первой сессии, но иногда это не вполне уместно. Для себя я считаю нормальным выяснить биографию человека на первых пяти сессиях. С Катериной все было еще сложнее. Только к десятой сессии, на третьем месяце работы, я наконец смог сказать, что полностью располагаю данными о ее жизни.
На первой сессии я узнал только одно: Катерина была вдовой. Уже пять лет, как не стало ее мужа, с которым они прожили всего полтора года и которого она очень любила. Было видно, что эта тема до сих пор болезненна для моей клиентки. Так стало понятно и преобладание черного цвета в ее одежде. Сначала Катерина просто закусывала губу, видимо, пытаясь, сдержать слезы; а потом, начав рассказывать, все-таки расплакалась. Я подал ей носовой платок. В моем кабинете они стоят в большой коробке в середине стола, но почему-то не все пациенты обращают на них внимание. Катерина недовольно оттолкнула мою руку, сказав, что сама может взять платок. Я отметил ее нездоровую самостоятельность. Принять протянутый носовой платок — такое банальное действие, равно как и протянуть носовой платок плачущему человеку. Однако даже это вызвало у девушки агрессивное сопротивление.
Катерина затряслась. Я не знал, как помочь ей. Судя по ее реакции, предлагать свою поддержку было преждевременно. Почти треть сессии мы сидели в тишине: Катерина приходила в себя, а я ждал от нее сигнала, по которому можно было бы продолжать работу.
Меня удивило вот что: когда Катерина наконец справилась с собой, она тихо поблагодарила меня за то, что я не стал расспрашивать ее, приставать или пытаться иным образом ее расшевелить. Она рассказала, что уже начинала как-то ходить к психологу. И каждый раз, когда Катерина начинала плакать, тот пытался обнять ее, прижать к себе. Женщина видела в этом завуалированную попытку соблазнения, а поскольку плакала она часто, то уже через месяц перестала ходить к тому специалисту — очень уж неприятным было для нее нарушение границ личного пространства.
На установление контакта с Катериной ушло много времени. Некоторым своим пациентам я даю домашнее задание, уже начиная с первой или второй сессии, но с Катериной я боялся даже заговаривать о самостоятельной работе. Девушка одновременно побаивалась себя и презирала. Такие чувства наше собственное сознание принять не может, а потому проецирует их на окружающих. Послушать ее — так все сплошь и рядом были людьми недостойными, бесполезными и вызывающими насмешку. На самом же деле человек, который много и не по делу злословит о других, относится так к самому себе.
Меня Катерина тоже презирала, но чуть меньше, чем остальных. То есть немного надеялась на то, что я смогу ей помочь.
* * *После смерти Кирилла Катя попала в психиатрическую лечебницу. Точнее, попала она туда после попытки суицида, которую девушка предприняла сразу после похорон мужа. Катя просто не видела смысла жить дальше и не понимала, как это делать. У Кати было не так много близких друзей, но они поддерживали ее как могли. Говорили слова утешения, постоянно находились рядом, проявляли участие и заботу. Но все это было неважно для Кати, эти действия ничего не значили — ведь никто не мог вернуть ей мужа. Какие бы слова ни говорили окружающие, это ничего не меняло.
Смерть Кирилла не была для Кати неожиданностью. Диагноз был им с мужем известен, и исход ожидаем. Диагностировали заболевание на поздней, терминальной стадии, когда лечение уже не имело смысла. Да и без того развитие болезни было ураганным: молодой мужчина сгорел буквально за два месяца. Он отказался от любой терапии и решил до конца своих дней жить обычной жизнью. Они с Катей съездили в небольшое путешествие, каждый день которого был пронизан болью скорой утраты и невыразимым счастьем от того, что они все-таки вместе, все-таки рядом. Когда они вернулись домой, боли, мучавшие Кирилла, стали практически невыносимыми. Кате удавалось добывать наркотики в тех дозах, которые давали облегчение.
В последние дни жизни мужа Катя вовсе не выходила из дома. Работала она удаленно, почти не спала: у нее горел проект, у нее умирал муж. И проведя почти неделю без отдыха, в какой-то момент на несколько минут Катя забылась болезненным сном вымотанного до предела человека. Она задремала прямо рядом с Кириллом, а, когда проснулась, муж уже не дышал.
Как только утихли заботы, связанные с похоронами, многие знакомые посчитали свой формальный долг исполненным и перестали проявлять участие. Катя больше времени стала проводить наедине с собой и своими мыслями — точнее, с воспоминаниями о Кирилле. Больше в ее голове ничего не было, только лицо мужа и моменты их семейного счастья. Катя не старалась прогнать эти мысли, наоборот, она культивировала свое горе, нагнетала еще больше страданий и в конце концов поняла, что больше не может. Единственным разумным выходом ей казалось самоубийство, только оно могли спасти Катю от дальнейшего ужаса жизни с кровавой раной в сердце.
Дальше все происходило как в кино. Ванная, бритва, мама, вовремя приехавшая навестить дочку, потом «скорая», реанимация, ну и дальнейший очень длительный этап — психиатрическая лечебница.
Первое время друзья часто навещали девушку, продолжали говорить слова поддержки и одобрения. Обещали, что все будет хорошо, что скоро Кате полегчает, она сможет жить дальше, как прежде. Катя практически всегда находилась под воздействием препаратов, поэтому все происходящее казалось ей расплывчатым, как в тумане. Смысла слов она в большинстве случаев не улавливала и особо не прислушивалась. Конечно, видя такое состояние своей подруги, знакомые все реже и реже стали появляться, а если и приходили, то явно тяготились визитами.
Именно в больнице Катя полюбила наблюдать за деревьями. Окно ее палаты выходило на сквер, и девушка могла целый день лежать на кровати, глядя сквозь стекло на кроны.
Спустя несколько месяцев врачи сочли состояние Кати удовлетворительным и отпустили ее домой. Еще полгода она пила антидепрессанты. После больницы друзей у нее почти не осталось, а потребность Кати в общении снизилась до нуля.
* * *Как объясняется сам термин — психотерапия? Психо — это душа, и естественно, что психотерапия — ее лечение. Но и не только! Как фармакотерапия — это лечение с помощью фармакологических средств, так и психотерапия — это лечение душой. Своей душой, большой, понимающей, принимающей, психотерапевт лечит душу своего пациента, смятенную, отчасти деформированную. Психотерапевт выправляет душу того, с кем работает, расправляет, дает ей свободу. Но только ли психотерапевт способен это сделать? Сейчас мне часто доводится слышать фразу: «Зачем мне идти к психотерапевту? Пошел, с другом поговорил — вот и вся психотерапия!» И могу подтвердить: в этом есть определенный смысл. При стрессовых ситуациях, при небольших психических травмах, которые происходят на фоне относительно здорового функционирования личности, просто дружеский разговор может помочь расправиться от ситуативной деформации. Так выложенная случайному попутчику история жизни облегчает душу, и этот эффект тоже можно назвать психотерапевтическим. Случайный попутчик часто просто выслушивает, не критикуя и не осуждая.
Итак, Катерина была вдовой пять лет. Муж ее скончался от рака. Катерина небольшими порциями рассказывала мне обо всем — я видел на ее лице эмоции: и радость, и возбуждение, и восхищение, и отчаяние… Но ведь это было прошлым! А при малейшей попытке обсудить события настоящего лицо Катерины становилось безразличным, усталым, исполнялось отвращения.
* * *Прошел почти год — ничего не изменилось. Катя вышла из больницы, закончила курс антидепрессантов, — таким образом, все меры по возвращению ее в нормальное состояние были завершены. Но внутри нее все осталось прежним. Катя чувствовала пустоту, угнетение и нежелание жить. Она думала, что душевную боль можно заглушить теми же средствами, что и физическую. Нашла оставшиеся после смерти мужа наркотики; эффект оказался скоротечным, Кате удавалось ненадолго забыться, затем реальность накатывала снова, а с ней и боль, и страдание, и одиночество. Катя старалась избегать людей. Те считали, что прошло уже достаточно времени, и прекратили говорить утешительные слова. Теперь редкие оставшиеся близкими люди пытались мотивировать Катю начать новую жизнь, говорили, что она должна прекратить упиваться своим горем, пойти работать, найти себе хобби, да просто начать выходить из дому, наконец.
Такие мотивационные речи становились все более и более жесткими. Последний разговор с отцом Катя запомнила надолго. Возможно, он не имел в виду всего того, что говорил, возможно, он неосторожно высказался, но его слова словно ножом полоснули Катино и без того истерзанное сердце. Отец сказал, что она довела мужа до смерти, что она должна была найти деньги и настоять на лечении, что она рано сдалась. Он продолжал произносить еще какие-то обидные фразы, но Катя его уже не слушала, она пулей вылетела из родительской квартиры и пообещала себе никогда больше туда не возвращаться.
Дома тоже было мало утешения. Разве что алкоголь, но и он помогал слабо. Однажды Катя позвонила своему лучшему другу, одному из немногих оставшихся с прошлой, счастливой жизни. Конечно, сейчас они общались не так часто, но Катя продолжала считать эти отношения дружбой. Игорь приехал, привез еще виски. Они много пили, долго говорили, а потом Игорь переступил грань. Самым страшным для Кати оказалось даже не то, что он пытался изнасиловать ее, а то, что он сказал потом. Игорь говорил, что Катя стала совсем ненормальной и общаться с ней невозможно, что если она не изменится, то со всей своей печалью и пустотой никому никогда не будет нужна. Он ушел, хлопнув дверью, и больше никогда не возвращался. Будь Катя в тот момент в адекватном состоянии, не задавленная горем, возможно она не отнеслась бы серьезно к репликам обиженного мужчины. Но в тот момент Катя была особенно ранима, и эти слова, помноженные на сказанное отцом, крепко запали в ее душу.
Теперь Катя была абсолютно уверена в том, что она не нужна этому миру и его не достойна. Вторая попытка суицида была также неудачной. На этот раз девушку даже не пришлось спасать: она разрезала запястье канцелярским ножом, кровотечение было слабым и через некоторое время остановилось само. В этом Катя увидела какую-то насмешку судьбы, это разозлило ее и раззадорило еще больше. Она решила, что если не может умереть, то доведет себя до смерти. Теперь каждое утро она начинала с алкоголя, это было ее завтраком, обедом и ужином. Когда закончились наркотики, она возобновила старые связи, которыми пользовалась, чтобы доставать лекарства для Кирилла, когда его боль стала невыносимой. Иногда под действием препаратов, изменяющих сознание, она выходила на улицу и шла куда глаза глядят. Заходила в какие-то бары, выпивала еще и еще, знакомилась с какими-то мужчинами, приводила их домой, а утром не могла вспомнить их имен. Дни сливались в один бесконечный туман, Катя перестала различать их по числам, пребывая в постоянном помутнении рассудка.
Иногда, напротив, девушка ничего не пила и не принимала. Тогда она могла целыми неделями не выходить из дома, а просто лежать на кровати и смотреть в одну точку. Или наблюдать за любимыми деревьями. Изредка это приносило облегчение, порой ей даже казалось, что на выжженной земле ее души начинает прорастать редкая трава надежды и веры в светлое будущее. Но спустя время Катя снова опускалась на дно своего горя. Она начинала просматривать их с Кириллом фотографии, вызывать в памяти вспоминания прошлого, думала о том, как прекрасно было тогда и как ужасно сейчас.
Она не могла ничего изменить и прорвать этот круг несчастья. Ей казалось, что все отвернулись от нее, люди предали ее, бросили одну захлебываться в своем горе. Они же сами, те, кто говорил, что Кате нужно начинать жить заново, в этой жизни присутствовать не хотели, никто не протягивал руку помощи, чтобы вытащить ее из болота страдания и оцепенения.
И тогда Катя снова пускалась во все тяжкие. Алкоголь, наркотики, беспорядочные связи. Так она провела много месяцев, а может, и год. Когда в очередной раз Катя поняла, что облегчение не наступает, что, вероятно, оно не наступит, что дальнейших перспектив нет, что она совершенно одна и не знает, что делать со своей жизнью дальше, то снова решила ее прервать. На этот раз она подошла к задаче более масштабно — промахов не должно было быть. Катя решила действовать сразу несколькими способами: разрезать вены бритвой и подстраховаться, запив алкоголем таблетки. К счастью, ее снова спасла мама, у которой были ключи от квартиры. Несмотря на то что после ссоры с отцом Катя перестала общаться с родителями, материнское сердце почувствовало беду. Мать успела вызвать «скорую», и Катю спасли. Она лежала в реанимации больше месяца, ее изношенный и изможденный алкоголем и наркотиками организм чудом справился, и Кате удалось выкарабкаться. Врачи говорили, что Катя пережила второе рождение. Кате было все равно. Она уже ни в чем не видела смысла: ни в жизни, ни в смерти.