Что он говорит?
— Отлипни, Барон! Так… Молодых зовут Гюнтер и Вальтер, они вместе в школе учились. Старика зовут Фридрих Золлингер, он дед Вальтера… Очень приятно. Меня зовут Александра Веденеева. Я физик. А это Николай Штерн, бизнесмен.
— Барон? Фон Штерн? — внезапно переспросил старик. Глаза из-под нависших седых бровей сверлили Барона. — Это есть так? — вдруг добавил он на ломаном русском.
Александра кивнула и быстро заговорила по-английски. Как она и предполагала, один из юношей тут же начал переводить старику. Второй задавал Александре вежливые вопросы и давал краткие пояснения. На немецком.
— Слушай, чего ты им… — начал было заводиться Барон.
— Компромат мешками вываливаю, — сказала Александра. — Продаю с потрохами. Ну, что ты из обрусевших немцев, баронского рода… Произвела тебя из старинной германской знати. Чем плохо? Смотри, дедуля сперва хмурился, а теперь — улыбается…
— Ага, словно проглотить хочет, — пробормотал Барон себе под нос и доброжелательно оскалился в ответ.
— Чего там Александра валандается? — спросила Марина, выглядывая из машины. — Сколько можно сигареты покупать?
— Да они вон с теми иностранцами базарят, — пояснила вернувшаяся Тина. — Тётя Сандра как сорока стрекочет, и на английском, и ещё на каком-то, а дядя Барон, кажется, ни черта не понимает…
— Ну да, Сандра у нас то на конференцию, то на коллайдер… — неизвестно кому объяснил Соболь. — А помнишь, Марина, как ты в универе за неё домашнее чтение делала и даже разок зачёт сдала? Благо препод студентов в лицо не знал…
— Помню, — спокойно кивнула Марина. — Меня по английскому считали лучшей на курсе. А Сандра так… в троечниках ходила. Кто бы мог подумать? Она по Европам-Америкам, а мне в бухгалтерском учёте английский без надобности…
— Слушайте! Я вообще не поняла: зачем вы с ней поехали-то?! Сидели бы лучше на даче! — возмутилась Тина. — Всем было бы легче!
Соболь пожал плечами:
— Ну, мало ли чего ты ещё не понимаешь…
— Вон в том микроавтобусе — иностранцы. Тоже едут на Кольский. Ловить рыбу на речку Варсугу.
Александра распотрошила упаковку папирос и стала по очереди укладывать пачки за сиденье.
— Что за иностранцы-то? — спросила Марина. — Из какой страны?
— Сборная солянка. Я говорила с немцами — по мне, если они рыболовы-любители, то я балерина Плисецкая. Ещё есть пара шведов, норвежка, американцы и, кажется, эстонец. Насчёт прибалта немцы сами толком не знают. Ну да Бог с ним — я думаю, для нас представляет интерес само наличие этой группы…
— Это как? — удивился Соболь.
— Всё просто. Тина, если хочешь, садись на переднее сиденье, папа сядет сзади, с мамой… Если на эту Варсугу, которая почти в самом конце нашего маршрута, официально везут иностранных туристов, значит, там вполне приличные условия, нормальные дороги и точно нет ничего опасного и секретного. В ином случае дулю бы кто разрешил туда их везти!
— Смысл есть, — кивнул Соболь.
— Лучше бы не было, — пробурчала Тина, устраиваясь на переднем сиденье. — Тогда бы мы домой поехали.
Александра вырулила на шоссе вслед за «Патриотом» Барона. Проезжая мимо микроавтобуса, она помахала рукой немцам. Фридрих не обернулся, а молодые люди согласно вскинули длинные руки в странновато-тревожном приветствии. Вальтер отдельно подмигнул и помахал рукой Тине. Девочка не ответила, но с любопытством вгляделась в рослого «зигфрида».
— Тебе так охота домой, к друзьям? — спросила Александра спустя некоторое время.
— А вы как думаете? — вопросом на вопрос ответила Тина.
Александра задумалась:
— Нас, помнится, старались на лето из Питера увезти…
— Сейчас многие дома тусуются, — ответила Тина. — Да и в Инете лета не бывает… А у меня там друзей навалом.
— Про Инет — это ты точно подметила, — кивнула Александра. — В виртуале нет ни зимы, ни лета. Как в космическом корабле из фантастики времён моего детства. Там люди, которые годами летели к звёздам, брали с собой записи с шумом леса, плеском воды, пением птиц…
Тина невольно приосанилась на сиденье. Похвала тёти Сандры дорогого стоила.
— А ты, значит, в Инете не только играешь?
— Нет, я это не люблю, я больше общаюсь. В форумах, «в контакте»…
— О чём?
— О всяком. — Тина снисходительно усмехнулась. — Вы небось думаете, если я в школе плохо учусь, так мне и поговорить не о чем? Вон «в контакте» есть группы по интересам…
— И в какой же ты группе?
— В группе «открывающих пачку печенья».
— Это в смысле?..
— А просто так.
— Ну должен же быть в этом хоть какой-нибудь смысл…
— Почему обязательно должен?
Александра думала почти минуту, сосредоточенно глядя на дорогу.
— Да, действительно, — в конце концов согласилась она. — Не должен. Не обязательно. Наверно, я просто как-то привыкла, чтоб был.
Тина торжествующе улыбнулась.
Фридрих Золлингер смотрел вдаль, туда, откуда налетал ветер, и то приоткрывал слезившиеся глаза, то вновь закрывал.
Нержавейковые вилки и ножи на столике маленького кафе…
Рассказать бы кому, что за ассоциации они у него вызвали, так не поверили бы. Но старик рассказывать не собирался. Даже Вальтеру. Хотя нет, Вальтеру — в особенности…
Стоит опустить веки, и по сторонам возникают красноватые стены каменного коридора. Не бетонные, не кирпичные — вырубленные в монолитной скале.
Дыхание нескольких человек гулко отдаётся в этих стенах. Оно звучит даже громче разрывов, от которых ощутимо содрогается гранитная толща. Фридрих и остальные во всю прыть бегут вверх, к выходу. Они разматывают за собой — электрические провода. Да не с одной катушки, а с трёх. Чтобы никакая случайность не помешала срабатыванию.
Коридор кажется бесконечным. Далеко-далеко за спиной остался огромный подземный зал и в нём — несколько тяжеленных, как сейфы, контейнеров, привезённых в обстановке строгой секретности и охранявшихся так, что среди сапёров пошли слухи о новой и тайной — куда там «Вольфшанце» — ставке фюрера. Теперь этот зал наглухо замурован. Невозможно догадаться, что он там вообще есть. Любой, кто чудесным образом проникнет сюда, увидит перед собой глухой тупик. Такой же монолитно-гранитный, как эти вот стены.
И в нём — длинный, несокрушимо прочный щиток с целым рядом рубильников.
Их там шесть.
Все — включённые.
Неестественно блестящие в тусклом электрическом свете…
Один чёрт знает, из какого металла они на самом деле сработаны.
Фридрих не очень удивился бы, узнав, что из серебра. Да не обыкновенного, а из каких-нибудь древних святилищ или гробниц. Насквозь пропитанного чудовищными проклятьями, заклятьями и кровью драконов…
Нет уж, скорей вон отсюда. Наружу, под бомбы иванов, от которых всё явственней сотрясается твердь.
Они бегут, и слева открывается широкая арка во вспомогательный зал. Его тоже закрыли бы, но не успели. Из арки тянет ледяным сквозняком, которому здесь не полагалось бы течь. Сквозняк несёт страшные запахи крови и смерти. Там — целые завалы неподвижных тел в бесформенных робах, с которых каменная пыль почти стёрла контрастные полосы. Здесь лежат пленные, рубившие гору. За недостатком времени их — как ни сокрушался по этому поводу чин из Аненербе — не замуровали живьём, не затопили, а попросту расстреляли.
Фридриху очень не хочется заглядывать в арку, но, почти уже миновав её, он всё-таки косится в ту сторону…
И спотыкается.
«Эй, ты что?..» — испуганно окликает Ганс.
«Ничего!» — Фридрих вскакивает и быстро бежит дальше.
Потом он будет много лет спрашивать себя — померещилось ли ему там, в могильной темноте, какое-то движение?..
Глава 7
ТОВАРИЩИ ФИЗИКИ
«Здравствуй, дорогая подруга Бяка!
Вот пишу тебе и не знаю, дойдёт ли письмо, хотя тётя Сандра обещала, что дойдёт. Ответ пиши на мой ящик, получу или нет — тут уж как выйдет. Чую вопрос и сразу отвечаю: сама тётя Сандра наши письма читать не станет, и не потому, что она честная (хотя и это тоже), просто она уверена, что такие дуры, как мы, сроду ничего прикольного сказать, написать и даже подумать не могут. Вот если бы мы переписывались насчёт каких-нибудь кварков или мезонов (она Подлизе про них рассказывала)…
Про неё:
Тётя Сандра вообще-то физик и среди своих типа крутая. Пишет всякие статьи, и даже книги, которые читают разные академики, ездит по всяким симпозиумам и фигозиумам, где все сидят с умными длинными лицами и говорят тихо и непонятно. Короче, нашей завучихе Креветке она бы точно понравилась. В нормальной человеческой жизни Сандра понимает, ясно, немного. Похоже, даже меньше, чем наши с тобой предки. Семьи у неё нет, зато есть собака Брунгильда, которую она где-то подобрала. Собака большая, лохматая, добродушная и очень глупая, пока дело не о жратве. Когда можно что-то у кого-то схомякать, сразу резко умнеет.
Про предков:
Кажется, они оба Сандре в чём-то завидуют хотя я пока не въехала — с чего бы? Может, оттого, что когда-то они тоже учились на физиков и вместе мечтали про симпозиумы. Теперь она неслабо приподнялась, а они — совсем по другой части. Спрашивается, чего же бросили, чтобы теперь завидовать? Всяко-разно, Сандра не виновата. Отец печалится, мать больше злится. Ей не нравится спать в палатке (спина болит) и на костре готовить. При этом она всё равно варит, а меня, Алку и Сандру к готовке не подпускает. Только Подлиза ей помогает. А когда Сандра узнала про спину и хотела отдать тот прикольный самонадувающийся коврик Барона, она отказалась. Ну, вот зачем они вообще в этот поход сорвались? Загорали бы сейчас на своих грядках… Разобрать невозможно. Только Барон всё время смеётся и их поддразнивает…
Про Барона:
Нормальный чел. Тоже когда-то учился на физика. Теперь бизнесмен и явно ни о чём не жалеет. Весёлый, богатый, с молодой женой (она в Тунис отдыхать поехала, не то на Канары — они говорили, я забыла). Что-то мне иногда кажется, что он к Сандре неровно дышит. Но, может, это у него воспоминания молодости. Она-то с ним держится как боевой товарищ из фильма про звёздные войны. При Бароне — сын Кирилл от первого брака и ещё фокс Монморанси. Этот всё время прыгает и лает, а если что, может и цапнуть. Прикинь, пытается строить Брунгильду. Он у неё под пузом пройдёт, а туда же. Пользуется, что добрая. Иногда достаёт её так, что Хильда прячется в „буханке“ и лежит на сиденье, только морда торчит. В чужую машину Монморанси запрыгнуть не решается и только бегает вокруг и возмущённо лает. А вот Кирилл, тот больше молчит. То с ноутбуком, то с книгой, а то просто сидит и смотрит в пространство. Барон и Сандра пытаются его разговорить, но пока безуспешно. Кажется, они надеются на меня. Обойдутся — мне этот тёмный эльф сто раз не нужен. Лучше бы Алку на него напустили.
Про Алку:
Вот уж подарок! Даже когда без очков, всё равно на носу мерещатся. Всё делает неуклюже, миску с супом через раз переворачивает себе на колени (Хильда во время обеда к ней сразу пристраивается), по утрам прыщи ковыряет с такой мрачной настойчивостью, что хочется по рукам стукнуть. В школе учится хорошо, в Сети разбирается много знает — этого не отнять. Разговаривает, в отличие от Кирилла, охотно, по типу как вечером на канале „Культура“. Ночью в палатке свистит носом, если потрясти — хрюкнет и проснётся. Хочет со мной дружить и с Кириллом тоже. Каждый вечер говорит: „Спокойной ночи, Тина“, а как проснётся, „Доброе утро, Тина“. Всем, кто ест: „Приятного аппетита“. Хильда у неё все сладости выманивает, но это ничего, может, хоть похудеет, а Монморанси норовит за ногу тяпнуть. Лучше всего она ладит, естественно, с Подлизой.
Про Подлизу:
А тут и сказать нечего. Подлиза — Подлиза и есть! Барон на него внимания не обращает, я Сандра, когда замечает, смотрит с недоумением — дескать, что такое?
Теперь про природу. Она здесь очень, без дураков, красивая…»
Вечер был тёплый и прозрачный, комары вились над головой, как в хрустальной призме. Марина замочила на завтра пшено и, мелодично мурлыча под нос, зашивала очередную дырку в многострадальной палатке Александры. Барон пытался подпевать, у него был громкий голос, но на ухо наступил медведь. Марина поморщилась и замолчала.
— Я песней, как ветром, наполню страну, — процитировал Соболь.
— Ну, когда-то же пели все вместе… — обиженно протянул Барон. — Правда, играл всегда ты…
Александра молча встала и пошла к машине. Порылась где-то сзади и принесла гитару в чёрном чехле.
— Сандра, ты научилась играть?! — изумлённо, в два голоса воскликнули Соболя. Сказать по правде, в юности музыкальность Александры не намного превосходила баронскую, и когда-то она по этому поводу комплексовала.
— Нет. — Александра распаковала гитару. — Я взяла её для тебя, Сергей. Подумала, вдруг ты захочешь….
Он встал ей навстречу и взял инструмент, как берут меч или орден. Ничего не сказал. Кристину, наблюдавшую за взрослыми, замутило в предвкушении дальнейшего: «Ох, сейчас начнут… Солнышко лесное… Удавлюсь!!!»
Соболь снова сел. Он прикасался к струнам, как к больному месту.
— Так давайте споём, — оживилась Марина. — Соболь, аккорды хоть помнишь? Давай, я что-нибудь напою, а ты подыграешь… Барон, только не ори, я тебя умоляю. Слушай меня. А ты, Сандра, слушай Соболя.
В общем, сбылись худшие Тинины ожидания. Пели «Люди идут по свету», «А в тайге по утрам туман», «Милая моя, солнышко лесное»…
Виталик тоненько подпевал. Алла покачивалась в такт. Кирилл закрыл изнутри дверь в машину.
— …Но мы мужчины и не потому ли терпеливо идём к своей цели! — увлечённо орал Барон. — Только трое вчера утонули, а четвёртого — толстого — съели!!!
Монморанси поставил дыбом жёсткий загривок и злобно залаял. Если хозяин так кричит, может, на него собираются напасть?
Тина, унаследовавшая музыкальность обоих родителей, искала взглядом верёвку. Барон и Александра, не попадая в такт, кто в лес, кто по дрова выводили давно прокисшие сентиментальные тексты. На таком фоне даже вечно зарёванные эмо в розовых балахонах покажутся брутальными суперменами.
Увы, к одиноким прогулкам по ночному лесу Тина тоже не была расположена. Приходилось терпеть.
— Соболь, лучше спой ту свою песню. Про свечу, — попросила Александра. — Мы с Бароном будем молчать, честно. Барон, слышал? Вякнешь — лопатой убью!
Соболь пробежался по струнам, разминая пальцы, и, оставив аккорды, впервые начал играть по-настоящему.
Тает жёлтый воск свечи.
Стынет крепкий чай в стакане.
Саша! Слышишь? Там, в ночи,
Едут пьяные цыгане…
Кристина никогда не слышала этой песни. Сначала она даже решила, что «Саша» было обращением к Александре.
Друг мой, вот вам старый плед,
Друг мой, вот вам чаша с пуншем…
Пушкин, вам за тридцать лет,
Вы совсем мальчишка, Пушкин…
«Так вот оно про что!» — удивилась Кристина. Александра, сцепив пальцы, смотрела в огонь. А у папы обнаружился мягкий, бархатный голос, и он разворачивался в звенящую комарами ночь.
…Самый белый в мире снег
Выпал в день твоей дуэли…
Пепел из костра летел, как тот самый снег. Подошла Брунгильда, вздохнула, тихо унесла Виталикову миску с остатками вечерней каши.
Видишь, где-то там, вдали,
В светлом серпантинном зале
Молча встала Натали
С удивлёнными глазами…
Встала и, белым-бела,
Молча руки уронила.
Значит, всё-таки была,
Значит, всё-таки была.
Значит, всё-таки — любила…
— Спасибо тебе, Соболь, — в наступившей тишине сказала Александра. Вскочила и ушла в ночь. Барон приподнялся было, но вздохнул — почти как Хильда — и остался сидеть. Марина придвинулась к мужу и опустила голову ему на плечо.
Когда за Мончегорском искали стоянку в горах и медленно поднимались на хребет над озером, МИР МОРГНУЛ…
Огромная линза над гребнем походила на слепой студенистый глаз.
Хильда сползла на пол между сиденьями и притихла, спрятав широкую морду между передними лапами. Слышно было, как Монморанси в джипе захлёбывался яростным лаем.
— В машине может быть опасно! — крикнула Александра. Она несколько раз безуспешно попробовала завести двигатель, потом открыла водительскую дверцу и, придерживаясь за спинку сиденья, высунулась оглядеться. — Вот хрень!.. Соболь! Выводи семью и сразу на землю! Ложитесь плашмя! Только не на дорогу!.. Постарайтесь укрыться за камнями… Тина! Стой, дура, куда?!
До начала событий Кристина сидела на заднем сиденье рядом с Хильдой, поджав под себя ноги. Сброшенные кроссовки валялись на полу. Теперь до них было не добраться — Хильда весила килограммов шестьдесят и подниматься не собиралась. А времени не было ни секунды…
Тина нажала ручку, распахнула дверь салона и в одних шерстяных носках выскочила на дорогу. Побежала вверх по склону, перескакивая через сухие поваленные деревья.
— Кристина, вернись немедленно! — тревожно закричала Марина.
— Тинка! С ума сошла?! Сейчас же назад! — рявкнул Соболь, пытаясь ощупью найти на полу снятый сапог.
Побелевший Виталик не издавал ни звука, в глазах стоял ужас.
Из «Патриота», зажав под мышкой бешено извивающегося Монморанси, выскочил Барон:
— Соболь, что это было?! Куда бежит Тина?!