– Прости, но мне надо немного порыться в твоей памяти, – начала Ева.
– Они все погибли, да? Эти девочки? Все до единой?
– Да. – Еве не понравилось, как нежный румянец на щеках подруги уступил место болезненной бледности. – Давай поговорим об этом внизу.
– Для тебя это расследование. Твое расследование. Но я-то была с ними знакома! Я их знала. Вот эту. И эту. И вот эту тоже.
– Что? – Ева схватила ее за плечо. – Ты что такое говоришь?
– Я ее знала. – Мейвис показала на Шелби. – И ее. – Теперь – на Микки. – И ее. – В заключение – на Лярю Фримен. – Я их знала, Даллас. До тебя. Я знала их еще до тебя.
Она повернулась к Еве, в глазах ее стояли слезы.
– Это были мои подруги.
13
– Ты уверена?
– Да. Такое не забывается… Значит, их нет в живых. И все это время не было. Вот почему они так и не вернулись.
– Не вернулись куда?
– В Клуб. Мы его так называли. А они так и не пришли.
– Мейвис! – Ева обняла ее за плечи и чуть подвинулась, загородив фотографии на стенде, чтобы Мейвис вместо них смотрела на нее. – Когда ты их знала?
– Раньше. До тебя. Я тебе рассказывала, как я тогда жила.
– Да. – Но детально Ева никогда не допытывалась. Какой смысл вытягивать подробности, если они заставят тебя задаваться вопросом, сколько раз ты могла арестовать лучшую подругу за ее прошлые неблаговидные делишки.
– Мне понадобится от тебя больше, чем ты уже рассказывала.
– Дай мне… Дай мне минутку. Все как живое перед глазами. Ты думаешь, что это уже в прошлом, что ты все это стерла из памяти или хотя бы загнала в ее дальний уголок. Но оно все как живое. – Она прижалась к Еве, вся такая яркая, как жар-птица. – Тебе объяснять не надо.
– Да.
– Мы же были совсем дети, Даллас. Они были совсем дети. – Она поежилась, отодвинулась. – Мне нужно увидеть Беллу. Всего на минутку. Мне нужно к Белле и Леонардо.
– Давайте спустимся, – предложил Рорк. Не дав Еве возразить, он просто сжал Мейвис руку и увлек ее за собой. – Тебе, радость моя, надо вина выпить и собраться с мыслями.
– Наверное. Меня будто с ног на голову поставили. Или вывернули наизнанку. А может, и то и другое. Я ведь думала, они сбежали. – Она спускалась по лестнице, прижавшись к Рорку. – Мы многие удирали. Или попадались. А кого и засасывало. Но сбегали многие. Не всегда народ сидит на одном месте, как бы тебе этого ни хотелось.
– Да уж, это точно. – Он ввел ее в гостиную, где Белла с энтузиазмом колотила в какой-то разноцветный пластмассовый куб. Удар – и раздается гитарный перебор, другой – и гремят трубы, да так громко, словно это веселится весь Нью-Йорк, накачавшийся «зевсом» по случаю Нового года.
Пока все грохотало, пищало, стучало и чирикало, Белла безудержно хохотала, тряся попой в ярко-розовых оборочках.
– Смотри, что Белле подарил Саммерсет! – Леонардо, улыбаясь всей этой какофонии, поднялся с дивана. На нем был сверкающий серебристый жилет поверх сапфирово-синей сорочки. – Талант к музыке у нее от тебя, солнышко.
Заметив влажный блеск в глазах жены, он помрачнел.
– Что стряслось? – Он двинулся к ней, но Мейвис успокоила его, качнув головой, и посмотрела на дочь.
– Ой, как здорово! – Мейвис опустилась рядом с Беллой и ткнула в картинку на клавиатуре. – Это же просто класс! Ты теперь сможешь маме аккомпанировать. Спасибо, Саммерсет!
– Я решил, ей должно понравиться. Музыка у нее в крови. – Хотя в голосе Саммерсета еще звучал максимально возможный для него оптимизм, глаза потускнели.
Но для Беллы, которой еще не исполнилось и года, мир был полон ярких огней и музыки. При виде Евы с Рорком малышка заверещала от бурной радости.
– Дас! – Она подбежала к Еве так стремительно, как позволяли ее пухлые ножки, и на ее прелестной мордашке отразилось беззаветное обожание. Подняв ручонки, девочка потребовала: – На ручки!
– Ну… Видишь ли…
– На ручки! На ручки! На ручки!
– О’кей, о’кей. – Слегка волнуясь, Ева нагнулась к ребенку. Девочка мгновенно уцепилась за нее и стала карабкаться вверх по Евиным рукам, потом обеими ладошками пошлепала ее по щекам, лопоча что-то на своем языке.
– Кей? Кей? – Она звучно чмокнула Еву в губы.
– Ну конечно! – Трудно было удержаться от улыбки, глядя на такого красивого и счастливого ребенка, но момент для игр был не самый удачный. Но стоило Еве только попытаться спустить девочку на пол, как та вцепилась в нее, будто репей, и стала что-то оживленно шептать ей на ухо на своем детском наречии. После чего весело расхохоталась шутке, которую поняла только сама. Потом она резко крутанулась и, намереваясь соскочить с Евиных рук, потянулась к Рорку, да так стремительно, что Ева даже перепугалась.
– Орк! – закричала малышка.
– Отлично! Вот это прекрасная идея. – Ева передала ребенка мужу, мысленно отирая холодный пот.
Рорк тоже получил полный набор – объятия, лепет, поцелуй – и реагировал примерно как Ева, пока Белла не склонила головку набок и не захлопала ресницами, как опытная обольстительница.
Он расхохотался и устроил ее у себя на коленях, рассудив, что так у нее меньше шансов неожиданно соскользнуть и удариться.
– Вы на нее только посмотрите! Законченная кокетка!
Девочка лукаво улыбнулась и стала теребить его за волосы.
– Мужчины для нее – что игрушки, – прокомментировала Мейвис, потягивая налитое Саммерсетом вино, но голос у нее слегка дрожал.
– Может, она какое-то время побудет со мной? – предложил Саммерсет и нагнулся за игрушкой.
– С ней не так просто, – ответила Мейвис. – Если начнет надоедать…
– Красивые девочки никогда не надоедают. – Саммерсет бережно взял ребенка у Рорка и с поразительной для Евы легкостью усадил на свое костлявое бедро. Белла и ему выдала какую-то тираду, весело болтая ножками в пушистых розовых сапожках.
– Думаю, это можно устроить, – ответил девочке Саммерсет, выходя вместе с ней из комнаты.
Она похлопала его по щеке, пролепетала нечто похожее на «самшит», оставив Еву в недоумении – пока до той не дошло, что так в ее исполнении звучит имя Саммерсет. Ну что ж, это прекрасно.
Белла из-за плеча дворецкого с улыбкой махала всем рукой.
– Пока! Пока!
– Самшит – это она так его называет. Тебе должно понравиться. Неужели он действительно ее понял? – удивилась Ева.
– Она у него выпрашивала печенье, – пояснила Мейвис, после чего села и закрыла глаза.
– Мейвис, что случилось? – присел рядом с женой Леонардо, нежно обхватив ее за плечи. – Скажи, что не так?
– Эти девочки. Ты помнишь, мы слышали в новостях краем уха? Все эти девочки. В доме, который купил Рорк. Ведь так? Это же твое здание?
– С недавнего времени – да, мое.
– Иногда я думаю – лезут такие мысли, – что в жизни все взаимосвязано. Люди, которых ты знаешь, то, чем ты занимаешься, где находишься. Я некоторых этих девочек знала лично, Леонардо. Из тех, что были обнаружены на его объекте. Их фотографии теперь висят у Даллас на рабочем стенде. Здание – его, расследование – ее. Друзья – мои, из прошлой жизни.
– Сочувствую тебе. Мне очень жаль. – Он прижался губами к ее волосам, покачал, как ребенка.
– Сама не пойму, что это меня так разобрало. Это все было миллион лет назад, я с тех пор о них и думать забыла. Но сейчас… когда я их увидела и поняла, что знаю… Они же выглядят точно как тогда. Почти.
– Расскажи мне о них, что помнишь, – попросила Ева, но Рорк положил ей руку на плечо.
– Ева!
– Послушай, извини меня. – Ева не стала садиться в кресло, а примостилась на стол напротив Мейвис. – Я знаю, это нелегко, но, если ты была с ними знакома, пускай и миллион лет назад, что-то из твоих воспоминаний может помочь мне найти, кто их убил и почему.
– Они бы тебя не поняли. А я – поняла. Никогда не задавала себе вопрос – почему? Я тебя поняла практически сразу, с одного взгляда. Ты была такая официальная… И сердитая… В этой своей форме…
Ах, эти грубые полицейские ботинки, подумала Ева. Боже, как она их ненавидела! Наверное, вид у нее и впрямь был сердитый.
– А ты была как девчонка, нарядившаяся принцессой – пускай рука у тебя и находилась в кармане у того ротозея.
– Ну, положим, я даже бумажник вытащить не успела!
– Ага, и пыталась мне втирать, что таким образом хотела привлечь его внимание. Врушка!
– Я в карманных кражах была дока, правда, по большей части я работала на доверии. Но ведь сплошь и рядом туристы так и напрашиваются, чтобы их обчистили, скажи? Ну, скажи? – повернулась она к Рорку.
– Это точно.
– Слушай, Даллас, ты никогда об этом не задумывалась? У тебя и муж, и лучшая подруга – жулики и аферисты!
– Ночами не сплю, только об этом и думаю.
Мейвис рассмеялась сквозь слезы и приникла к мужу.
– Ночами не сплю, только об этом и думаю.
Мейвис рассмеялась сквозь слезы и приникла к мужу.
– Вот кто все про меня знает. Про меня и про мое возвращение на путь истинный. Когда любишь человека, он должен понимать, с кем имеет дело, даже если ты теперь изменилась. Она тебе обо мне не рассказывала – какой я была? – обратилась она к Рорку.
– Нет, – ответил тот, – думаю, не все.
– Ты бы не стала. – Мейвис посмотрела на Еву, и без слов стало ясно, что и она секреты подруги хранила крепко. – Ты не такая. На самом деле, когда бывшая аферистка перевоспитывается и становится музыкантом, это звучит нормально. А вот что было раньше… Это уже несколько хуже, так что тут я немного приврала.
– Да, я заметила, – сказала Ева. Но и в этом она никому не признавалась.
– Что сделано, то сделано, так ведь? Ну, хорошо, давайте сейчас все расскажу, уж так и быть, чтобы мы все понимали, что к чему. Может, это, кстати, поможет и нервы успокоить.
Сейчас Мейвис говорила уже более спокойным голосом. Ева кивнула, потом поднялась, прошла к креслу и приняла из рук Рорка бокал с вином.
– Начинай откуда хочешь, – сказала она подруге.
– Ну ладно, хорошо, мой выход. Моя мать была пьянчужкой и наркоманкой. Когда срывалась, она пила, курила, глотала таблетки и кололась чем ни попадя. Папашка особо не появлялся, а потом и вовсе исчез. Я его плохо помню, да, думаю, и она тоже почти не помнила. Жили мы по большей части в Балтиморе и окрестностях. Она то работала, то нет. Бывало, мы с ней срывались с арендованной квартиры посреди ночи, поскольку она все заработанное спускала на дурь и рассчитываться с хозяином было нечем. От наркоты у нее прямо крышу сносило, зато когда она срывалась, то чаще всего оставляла меня в покое. Так что мне было лучше, когда она срывалась.
Она немного помолчала, как будто собираясь с мыслями.
– Но ее то и дело арестовывали, а меня, наверное, отдали бы в приют, если бы я не удирала. Потом начинался период реабилитации, а в этом состоянии она обычно ударялась в религию. Уж тогда-то она с меня не слезала, круглые сутки держала на поводке, бормотала какие-то странные молитвы – не про Бога, как обычно бывает, а все про геенну огненную.
Мейвис повздыхала, уткнулась носом в Леонардо.
– Никак не пойму, почему некоторых так и тянет именем Господа напустить на тебя побольше страху. В общем, она обычно выкидывала на помойку все мои вещи – одежду, диски, если они у меня были, губную помаду, конечно краденую. Все. «В новую жизнь – с чистого листа», – приговаривала она и заставляла меня носить эти платья – непременно серые или коричневые, с закрытым воротом, с длинными рукавами, даже летом. И…
Она остановилась, сглотнула, выдохнула.
– Она и волосы мне стригла – еще короче, чем у Даллас. Особенно когда я начала чуть взрослеть. Могла обкорнать так, чтобы, как она говорила, мужчины искушения не испытывали. Застукает меня за чем-то, что ей не по нраву, – начинает колотить. Лупила нещадно – изгоняла сатану с помощью ремня. И еще мне полагалось соблюдать пост. Это значило сидеть вообще без какой-либо еды, причем так долго, как ей заблагорассудится.
Леонардо молча еще крепче прижал ее к себе. И никаких слов не нужно, подумала Ева, глядя на них.
– Потом она опять начинала употреблять, и было полегче. А потом становилось опять плохо. Так мы и ходили по кругу. Просыпаешься утром и не знаешь, какая она сегодня будет. Я вас не слишком утомила? Сумбурно рассказываю.
– Вовсе нет. – Рорк подлил ей вина, погладил по щеке, потом опять сел.
– Просто… я долгое время боялась… Думала: вдруг мне тоже передалось? Вдруг это наследственное? И я никогда не думала заводить семью, рожать детей.
Ее голос дрогнул, и пока она пыталась совладать с нервами, Леонардо достал из кармана голубой платок с серебристыми снежинками и сам вытер ей слезы.
– Можно подумать, – добавила Мейвис, – что, когда я нашла тебя, я могла на это как-то повлиять. К счастью, оказалось, это не наследственное. Мать сама себя загубила, выжгла себе мозг, пустила свою жизнь вразнос. И вот как-то ночью она меня будит. Посреди ночи, темень страшная – зимой дело было. Она опять сорвалась, но на сей раз все было по-другому. Соединилось худшее из двух вариантов: тут тебе и геенна огненная, и ремень, и этот помертвелый взгляд. Она… Даллас, давай дальше ты!
– Они жили в притоне, – продолжила Ева. – В наркоманском притоне. Мать позвала двух мужиков, чтобы держали Мейвис, пока она стригла ей волосы, а потом за дурь продала ее одежки. Остальные распоряжались ею, как рабыней, а кое-кто из мужчин хотел употребить ее для иных целей. Матери было плевать, и, когда ей предложили дозу «зевса», один из мерзавцев заявил, что пришел за Мейвис, а мать согласилась, сказала, пусть это будет ее инициация.
– Вот тогда я по-настоящему испугалась, – прошептала Мейвис. – И поняла, что надо делать ноги. И больше не возвращаться.
– Мейвис должна была держать пост, искупать грехи, очищаться – словом, готовиться к ритуалу. К инициации то есть. А она взяла и сбежала, прихватив все, что смогла унести. Аж в самый Нью-Йорк.
– Я давно собиралась сбежать – с того момента, как дела стали совсем швах. И притон тот был просто ужасный. Я понемножку втихаря копила деньги, главным образом – воровала, конечно. Я только ждала, когда станет потеплее, но когда она стала продавать меня этому гаду… Пришлось ускорить дело. Я собиралась двинуть на юг, к солнцу, понимаете? Но по станции слонялись двое копов, и я испугалась. В результате села не на тот автобус и оказалась здесь.
– Похоже, в конечном итоге это оказался тот автобус, – тихо произнес Рорк, и она улыбнулась.
– Да. Да, пожалуй, так. Нередко мне приходилось спать на тротуаре. Я сменила имя. Когда появилась возможность, я сделала это официально – почти, – но имя я себе уже давно выбрала. У нас когда-то была соседка, миссис Мейвис. Она меня очень жалела. Бывало, придет и скажет, дескать, наготовила слишком много еды и не помогу ли я ей это съесть – ну, всякое такое. А «Фристоун» мне просто нравилось, как звучит, вот я и стала Мейвис Фристоун.
– Это как раз то, кто ты есть, – сказал Рорк, и она опять улыбнулась.
– Это то, кем я хотела быть. Какое-то время я жила в постоянном страхе, в холоде и голоде. Но я умела крутиться, и постепенно все стало налаживаться. Однажды я промышляла на Таймс-сквер – попрошайничала, карманы чистила, и тут познакомилась с двумя девчонками. Не с теми, что висят у тебя на стенде, Даллас, пока еще с другими. Они отвели меня в Клуб. Я тебе об этом никогда не рассказывала, – повернулась она к Еве. – Вообще-то, я там недолго протусовалась. Может, год с небольшим, полтора от силы.
– А где это было?
– Мы перемещались. То какой-нибудь подвал оккупируем, то дом под снос, то чью-то пустую квартиру. Себастьян нас так и называл – кочевниками.
– Кто это – Себастьян?
– Понятия не имею. Себастьян, и все. Я тебе никогда о нем не рассказывала, потому что… Ну, просто потому что. Он в этом Клубе заправлял. Это было вроде академии жизни на улице, нашей школой, нашим клубом, тусовочным местом. Он нас учил разным приемчикам – как карман обчистить, как быстро передать украденное, как сбросить, как лоха надуть – чтоб попроще и побыстрее. Он следил, чтобы мы были сыты и одеты-обуты. И чтобы сдавали добычу в общак, откуда он брал свою долю.
– Твой Феган, одним словом, – подвел черту Рорк.
– Ее… кто? – нахмурилась Ева.
– Феган. Персонаж из «Оливера Твиста». Диккенс, радость моя. Только этот Феган заправлял бандой подростков в Лондоне.
– Себастьян смекнул, что к девчонкам копы меньше присматриваются, да и лохов разводить у них получается лучше, чем у парней. Вот там-то я и познакомилась с Шелби, Микки и Лярю. Они в Клубе не ночевали, Себастьян называл их «приходящими». Но они вместе с нами на улице промышляли, а Шелби даже стала строить планы, чтобы организовать собственный «клуб». Там вечно кто-то какие-то планы строил. Собирался куда-то ехать, кем-то стать…
– А этот Себастьян никого из вас не обижал? Может, приставал к кому?
– Нет. Нет! – Мейвис отмахнулась от самой этой мысли. – Он о нас заботился – не так, как ты, Даллас, но вполне эффективно. Он никого из нас и пальцем не тронул, ни разу. А если кто попадал в переплет, он его выручал.
– Документы тоже подделывал?
– О, это он классно умел. Можно сказать, это была одна из его специальностей.
– Я тебя попрошу посидеть с художником. Фоторобот составить.
– Даллас! – Мейвис посмотрела на подругу, помолчала. – Если ты думаешь, что это он сделал, – ты не там ищешь. Он бы их никогда не обидел. Он насилия вообще не признавал. И оружия тоже. Никогда. «Смекалка и проворство, – вот что он нам внушал. – Используйте мозги и ноги». Даже когда я откололась и стала промышлять самостоятельно, я иногда с ним дела проворачивала.