Шеф жандармов скончался через полчаса. Несмотря на все усилия полиции и жандармерии, отыскать убийцу и его сообщника, конечно же, не удалось. Впрочем, имя человека, подобно Бруту, средь бела дня заколовшего кинжалом главу политической полиции России, вскоре стало известно и следствию, и его друзьям-революционерам. Он сам через некоторое время объявился за границей. Сергей Михайлович Кравчинский, писатель, известный под псевдонимом Степняк. Родился в 1850 году в семье военного врача, окончил Орловский кадетский корпус и Петербургское артиллерийское училище (вот откуда военный вид и офицерская выправка). Служил недолго, по выходе в отставку участвовал в кружках социалистов-вольнодумцев, к которым в начале семидесятых годов прочно приросло наименование «народников». В 1877 году вместе с группой друзей примкнул к «Земле и воле», организации бестолковой, аморфной, не имеющей ни чёткой программы, ни определённого состава. Там молодому энергичному отставному артиллеристу было скучно. И вот – выстрел Засулич. Сразу понятно стало, что делать. Кравчинский опубликовал в подпольной печати восторженный панегирик Вере Ивановне, написанный в таком стиле, в каком самый влюблённый на свете гимназист не найдёт решимости обратиться к предмету своих платонических восторгов. Затем решил тоже совершить подвиг. Нужен был предмет и повод.
Тут, как раз в мае, в вольнодумных салонах Петербурга распространилось известие: государь отклонил ходатайство о смягчении участи осуждённых по процессу ста девяноста трех. Собственно, осуждено было шестьдесят четыре человека, из них большинство отсидело свой срок ещё до суда, так что ожидавших либо каторги, либо государевой милости оставалось всего двадцать восемь. При этом сами судьи, выносившие приговор, приложили к нему прошение о смягчении. 23 января 1878 года, когда выносился приговор, никто не сомневался в том, что государь проявит снисхождение и сократит срок тюрьмы и каторги до минимума, а возможно, и вовсе освободит заблудших молодых овец от наказания. Но после истории с оправданием Засулич, ни о каких послаблениях речи быть не могло. Тем не менее в обществе нашли виновного в немилости государевой. Вроде бы о нежелательности смягчения приговора докладывал царю начальник III Отделения Мезенцов. И вот, трое молодых людей – Сергей Кравчинский, его приятель Александр Баранников (тоже бывший офицер) и некто Лев Дейч – выносят Мезенцову «смертный приговор». И Кравчинский, пылая энтузиазмом, решает: орудием возмездия на сей раз будет кинжал. Использование револьвера после Засулич выглядело бы слишком уж явным эпигонством. Баранников вызвался его «прикрыть». Те двое на Михайловской площади и были – Кравчинский и Баранников.
Баранников через два с половиной года попадёт в руки жандармов и умрёт в «секретном доме» Петропавловской крепости. Кравчинский до самой смерти (под колёсами лондонского поезда в 1895 году) будет избегать воспоминаний об убийстве 4 августа. Один Дейч в мемуарных записках о Кравчинском оставит краткий рассказ об этом террористическом акте. Из рассказа Дейча следует, во-первых, что сами «пострадавшие от произвола царских сатрапов» осуждённые, мстить за которых вызвался Кравчинский, всеми силами пытались повлиять из тюрьмы на заговорщиков, отговорить их от исполнения задуманного убийства. Не удалось. Во-вторых, что план теракта был осуществлён с поразительной лёгкостью: два месяца слежки за жертвой, обеспечение способа и путей бегства – и дело в шляпе. И третье: на убийство Мезенцова террористов вдохновил пример Засулич.
К слову сказать, это был не первый случай восторженного подражания акту 24 января. Ещё до суда над Засулич, в феврале 1878 года, в Киеве молодым борцом за правду Осинским было совершено покушение на прокурора Котляревского. А в мае, там же, в Киеве, ещё один искатель справедливости по фамилии Попко убил жандармского следователя барона Гейкинга. Как будто жандармы и прокуроры виноваты в том, что в мире существуют зло и неправда! Но, конечно, киевские теракты не имели такого резонанса, как удар кинжалом на Михайловской площади.
Успех окрыляет. Средство для решения проклятых вопросов было найдено.
Стрельба возле Певческого мостаГод 1879-й вошёл в историю России как год тревожный, полный роковых предвестий и мрачных ожиданий. В самом его начале, в январе, по Петербургу распространились прокламации какого-то непонятного «Северного союза русских рабочих». В них ясно ставилась цель: «Ниспровержение существующего политического и экономического строя государства как строя крайне несправедливого». В остальном программа Союза крайне эклектична. Среди требований – свобода слова, печати, собраний и сходок; замена постоянной армии вооружённым народом; уничтожение паспортной системы и свобода передвижения; наконец, прекращение преследований по политическим делам, а заодно – уничтожение сыскной полиции. Во всём этом – смешение мотивов либеральных песен с анархическими, и даже с такими, в которых слышатся блатные аккорды преступного мира. Вслед за появлением прокламаций, по заводам и фабрикам столицы прокатилась волна стачек. Рабочие вроде бы собирались идти с прошением к градоначальнику Зурову, или даже к самому наследнику престола. Не успели. Закончилась эта январская вьюга тем, чем только и может закончиться любое проявление социальной активности в царстве государственно-капиталистического деспотизма: столкновениями рабочих с полицией, арестами и бездумными административными расправами.
Как выяснилось впоследствии, одним из составителей программы полумифического «Северного союза» был рабочий-столяр Степан Халтурин, из крестьян Орловской губернии. Поучаствовав в январе 1879 года в шараханьях нестройных рядов питерских пролетариев, он разочаровался в возможностях рабочего движения. Новых единомышленников он нашёл среди землевольцев, вдохновлённых примером Засулич и Кравчинского. Им надо было во что бы то ни стало превзойти своих предшественников. Не какой-нибудь там градоначальник или шеф жандармов должен стать объектом их социальной мести, а сам царь. И новое бессмысленное злодеяние не заставило себя ждать.
2 апреля, ранняя весна. Государь император отправился на свою традиционную дневную прогулку. После покушения Каракозова прошло тринадцать лет без двух дней – можно было подзабыть испытанный тогда страх. Но револьверы и кинжалы, направленные на ближайших сановников, не давали успокоиться. Места для столь любимых Александром II (как и двумя его венценосными предшественниками) пеших прогулок приходилось теперь выбирать с осторожностью, поближе к Зимнему дворцу, который казался ещё гранитной скалой безопасности. Набережные Невы, Дворцовая площадь, Мойка… Охрана государя была усилена, но кому хочется всё время ходить под конвоем? Приблизившись к широкому Певческому мосту, император дал знак своим спутникам, чтобы те чуть поотстали. Кругом не видно ничего подозрительного, а побыть в одиночестве так необходимо. Заложив правую руку за спину, а левую по-военному держа вертикально-неподвижно, как бы придерживая саблю, государь величественно вступил на дугообразный подъем моста. И тут перед ним возник, как из-под земли вырос, какой-то человек, кажется, молодой, внешности неприметной. Впрочем, разглядеть его властелин великой империи не успел. Но успел, к своему счастью, увидеть в руке человека чёрный ствол и, прежде чем оттуда вырвалось адское пламя, рванулся в сторону. Выстрел, другой, третий, четвёртый, пятый! Необъяснимым образом вспомнив то, чему его обучали на военных занятиях лет сорок назад, Александр Николаевич метался, отпрыгивая и приседая, уклоняясь от пуль, инстинктивно придерживая левой рукой фуражку. Пять выстрелов – пять промахов. Всё.
Подбежавшие охранники повалили стрелявшего на землю; он пытался проглотить что-то, как потом оказалось, яд, но его скрутили. Царь уже стоял по-прежнему величественно-прямо, но дышал тяжело, хрипло, лицо его, и без того бледное, было бескровнее обычного, губы посинели.
Личность стрелявшего была вскоре установлена, да он и не таился. Из протокола допроса, произведённого в тот же день: «Зовут меня Александр Константинович Соловьев, коллежский секретарь из дворян Петербургской губернии… Я окрещён в православную веру, но в действительности никакой веры не признаю. Ещё будучи в гимназии, я отказался от веры в святых… Отрекся даже и от верований в Бога, как в существо сверхъестественное. Служил учителем в Торопецком уездном училище до 75 года; затем решился жить среди народа и преимущественно в Нижегородской губ. В Петербург прибыл в декабре, постоянной квартиры не имел; то ночевал у родных… то где попало, даже на улицах. Сознаюсь, что намерен был убить государя, но действовал я один – сообщников у меня не было. Мысль об этом возникла у меня после покушения на жизнь шефа [жандармов]».
Личность стрелявшего была вскоре установлена, да он и не таился. Из протокола допроса, произведённого в тот же день: «Зовут меня Александр Константинович Соловьев, коллежский секретарь из дворян Петербургской губернии… Я окрещён в православную веру, но в действительности никакой веры не признаю. Ещё будучи в гимназии, я отказался от веры в святых… Отрекся даже и от верований в Бога, как в существо сверхъестественное. Служил учителем в Торопецком уездном училище до 75 года; затем решился жить среди народа и преимущественно в Нижегородской губ. В Петербург прибыл в декабре, постоянной квартиры не имел; то ночевал у родных… то где попало, даже на улицах. Сознаюсь, что намерен был убить государя, но действовал я один – сообщников у меня не было. Мысль об этом возникла у меня после покушения на жизнь шефа [жандармов]».
Следствие и суд были ещё более скорыми, чем по делу Засулич. 25 мая Верховный уголовный суд вынес приговор – смерть через повешение, и 28 мая долговязое, нескладное тело Александра Соловьёва задёргалось в петле на традиционном месте казней – Смоленском поле.
Видимо, следствию и тут «всё было ясно». «Действовал один» – ну так действовал один. Правда, на сей раз связями государственного преступника занялись более внимательно, кое-кого даже арестовали. Но самого-то главного жандармские следователи так и не выявили. Соловьёв был хорошо известен в том кругу вчерашних студентов-пропагандистов, вдохновлённых образами Засулич и Кравчинского, которые уже полным ходом, со всей возможной решительностью и самоотверженностью, создавали первую настоящую террористическую организацию в России. Через три месяца после казни Соловьёва она обретёт чёткую структуру и имя, под которым войдёт в историю: «Народная воля».
Империя на динамитеОб истории «Народной воли», обо всех деталях террористической охоты, организованной её вождями на русского царя, мы рассказывать не будем – эта тема достойна отдельной книги. Напомним только основные факты в хрестоматийном изложении.
Ещё весной 1879 года несколько землевольцев – решительных сторонников террора – объединяются в группу, для которой придумывают гимназическое название: «Свобода или смерть!» Собравшись 15 июня на пикник в лесочке под Липецком, фанатики – среди которых будущий узник Шлиссельбургской крепости Николай Морозов, будущий создатель «адских машин» и проекта космической ракеты Николай Кибальчич, будущий ренегат и монархист Лев Тихомиров – выносят смертный приговор Александру II. В августе террористическая организация окончательно сложилась и обрела имя: «Народная воля». В её рядах, кроме названных, появляются: творец конспирации Александр Михайлов, прирождённый лидер Андрей Желябов, уже известный нам соучастник убийства Мезенцова Александр Баранников. Чуть позже состав пополняется прекрасными и самоотверженными представительницами знатных дворянских родов: Верой Фигнер и Софьей Перовской. Первое покушение они готовят на железной дороге в ноябре 1879 года: закладывают под рельсы взрывные устройства в трёх местах на пути следования царского поезда. Но царский поезд трижды избегает крушения, под откос оказывается пущен поезд свиты. Народовольцы не падают духом. Примкнувший к ним Степан Халтурин предлагает новый дерзкий план: взорвать царя в его собственной резиденции, в Зимнем дворце. Он, хороший столяр и плотник, устраивается во дворец на работу и тайком, фунт за фунтом, проносит в карманах взрывчатые вещества и все материалы, необходимые для взрывного устройства. Ужасную мину – три пуда (полцентнера) динамита – он закладывает в воздуховодной трубе под полом Белой столовой, в которой государь обычно обедает в кругу семьи. 5 февраля 1880 года гремит страшный взрыв, убиты и ранены десятки человек – прислуга, солдаты – но царь, опоздавший на несколько минут к обеду, остаётся невредим.
Халтурин успевает скрыться (его поймают через два года в Одессе, в связи с другим покушением, и повесят). Но результатом взрыва становится изменение политического курса. Уже через четыре дня создаётся Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка во главе с графом М. Т. Лорис-Меликовым. У нового государственного мужа широчайшие полномочия и двуединая программа действий: беспощадная борьба с крамолой и уступки обществу в виде продолжения либеральных реформ. В скором времени он становится министром внутренних дел, ему переподчиняется Особый корпус жандармов, III Отделение упраздняется вовсе, а все правоохранительные структуры империи соединяются в том же министерстве под управлением Департамента полиции (директор барон И. О. Велио – личность малоприметная, но в апреле 1881 года его сменит Вячеслав Константинович Плеве – запомним это имя). Агентура Департамента внедряется в круги революционеров. Поздней осенью начинаются аресты среди активистов «Народной воли», но эти провалы только подталкивают вождей к действию.
Под руководством Андрея Желябова в конце года разрабатывается новый план: закладка взрывного устройства в подкоп под Малую Садовую улицу, по которой царь регулярно ездит в Михайловский манеж. Одновременно – подготовка заговора среди офицеров (для этого Желябов создаёт при «Народной воле» тайную военную организацию). Работа над осуществлением плана идёт буквально наперегонки с действиями полиции. В декабре-январе один за другим в лапы полиции попадают руководители народовольческого подполья (правда, почти все непосредственные участники готовящегося покушения по странному стечению обстоятельств остаются на свободе). Наконец всё готово и день покушения назначен: 1 марта 1881 года.
И надо же, за день до роковой даты, в гостинице на Невском (дом 66), во время конспиративной встречи арестован Желябов. Что делать? Софья Перовская берет руководство в свои руки. К 1 марта, не надеясь полностью на ту штуку в подкопе, она готовит ещё четырёх исполнителей с ручными бомбами. Как в воду глядела: в этот день царь поехал не по Малой Садовой, а по Итальянской. Всё пропало? Только не для Софьи Перовской! Смешавшись с толпой, она продолжает наблюдение. Вот царский экипаж отъехал от врат Манежа, в сопровождении эскорта покатил в сторону Михайловской площади и остановился перед Михайловским дворцом. Теперь всё стало ясно: царь отправился пить чай к великой княгине Елене Павловне; отсюда до Зимнего дворца нет другого пути, кроме как по Екатерининскому каналу. Туда Перовская переводит своих бомбометателей. Долгое, томительное ожидание. И вот, царская карета выворачивает на набережную канала. Минута, вторая, третья… Взрыв. Бомба, брошенная Николаем Рысаковым, повреждает карету, но царь жив и невредим. Он подходит к схваченному Рысакову, начинает его допрашивать… В это время сзади, никем не останавливаемый, приближается юноша в студенческой шинели и с размаху кидает оземь смертоносный свёрток. Взрыв. Террорист и царь, оба смертельно ранены. Царь скончается от страшных ран и огромной кровопотери вечером того же дня. Личность убийцы ещё надо будет установить; для опознания его голову отделят от туловища, поместят в банку, зальют спирто-формалиновой смесью и будут показывать всем, кто мог его знать. Так выяснят имя: Игнатий Гриневицкий.
Софья Перовская и создатель бомб Николай Кибальчич будут арестованы в ближайшие дни и уже в конце марта предстанут перед судом вместе с Желябовым, Рысаковым, Михайловым и Гельфман. Первые пять будут по приговору суда повешены 3 апреля; беременной Гельфман смертная казнь будет заменена тюрьмой. Оставшиеся на свободе народовольцы попытаются продолжить борьбу, но безуспешно. В течение последующих трёх лет эта страшная террористическая организация будет практически полностью разгромлена. Граф Лорис-Меликов уйдёт в отставку, а его умеренно-конституционный проект будет надолго предан забвению.
Явление зверяВсё это общеизвестно. Во всём этом много загадок, много стечений обстоятельств, находящихся на грани вероятного. Их исследование мы отложим до другого времени. Но вот на что стоит обратить внимание. С появлением этой удивительной организации, несколько лет державшей в страхе огромную империю, терроризм в России выходит на совершенно новый уровень развития. И в новую фазу вступают странные, парадоксальные взаимоотношения смертоносного подполья с сияющими вершинами государственного аппарата.
«Народная воля» была окружена плотной пеленой мифов во время своего существования, туман легенд остался в её истории до сих пор. Невозможно точно установить её состав и количество реальных участников, а следовательно, понять её настоящие масштабы. Современникам народовольческого террора она казалась всесильной, вездесущей, бесчисленной, аки песок морской. Сейчас мы по именам знаем чуть ли не всех её активных деятелей. Но сколько народу оказалось втянуто в её орбиту, в каких углах страны и в каких государственных учреждениях существовали её отделения – это и теперь доподлинно неизвестно. Несомненно только одно: это была первая настоящая подпольная политическая организация в России, обладающая жёсткой структурой, действующая по всем законам конспирации и, главное, имеющая чётко поставленные задачи. Правда, и тут остаются неясности: например, каковы были планы действий народовольцев в случае успеха террора? Но, по крайней мере, программа-минимум – убийство царя – абсолютно проста и очевидна.