— Ублюдок, — проскрежетал Назарян. — Чтоб ты сдох, сын ишака!
— А Сергей уже далеко, — невозмутимо продолжал Ибрагим. — Люди, которые им занимаются, его уже просто так не отдадут. Это их бизнес. Я тут вам кое-что пришлю, вы посмотрите и сделайте выводы. И это, которое я вам пришлю, обязательно Маме покажите. Обязательно! Дай-ка ей трубку.
— Ты покойник, ублюдок!!! — грозно воскликнул коммерческий, нажимая кнопку отбоя. — Совсем оборзел, отморозок…
Посылка не замедлила прибыть: спустя минут двадцать какой-то мальчишка славянской внешности притащил в офис пакет с кассетой и пояснительной запиской. Вася Петров мальчишку накоротке допросил, но ничего хорошего из этого не вышло: какой-то дядька остановил на улице, дал пакет, сто рублей, попросил доставить. Отпустили…
На кассете была запись минут на пятнадцать — три эпизода. Запись дрянного качества, но вполне впечатляющая для не избалованных подобными диковинами представителей столичного света. Какое-то мрачное помещение, толстый дядька в углу, связанный, опухший от побоев. Злыдень в маске бьет дядьку, тыкает ржавым кинжалом в разные места, ругается с сильным акцентом, обещает, что дядьке отрежут руку и отправят родственникам, если они не уплатят сто тысяч долларов.
Второй эпизод: тот же дядька с забинтованным обрубком левой руки, злыдень в маске, преувеличенно бодро выражающий надежду, что родственники получили посылку и теперь-то уж поторопятся собрать требуемую сумму. В противном случае дядьке отрежут ногу.
Эпизод номер три: дядька в углу, визжащий от животного ужаса, и два надвигающихся на него злыдня в масках — у одного в руках ножовка по металлу. Не успели собрать сумму? Так посмотрите, как мы будем пилить вашему папе ногу…
— Хватит! — плача, взмолилась Ирина. — Выключите это!
Выключили. Прочитали пояснительную записку. Куча ошибок, но суть вполне исчерпывающа: вот у таких людей сейчас и находится Сергей. Методы опробованы, система налажена, сбоев не было. Будешь вести себя хорошо, ничего с ним не случится. И — в 22.10 будь на телефоне…
В 22.10 позвонили. Вполне цивилизованный и доброжелательный голос, без какого-либо акцента, поинтересовался, кто у аппарата, затем сообщил, что сейчас будет говорить Сергей.
— Мама? Мамочка, я тебя очень прошу — пожалуйста, делай все, как они говорят! — голос Сергея дрожал от сдерживаемых слез. — Это… Это такие люди — они все могут… Я тебя очень прошу, мамочка…
— Хватит, поговорили, — прервал общение цивилизованный голос. — Ирина, ты не дури — и все будет нормально. Счастливо оставаться…
— Фон! — торжественно провозгласил оперативно одаренный Вася Петров. — Есть особая примета! Есть… Разговор состоялся на слабеньком фоне работающего на холостых оборотах двигателя. Двигатель очень похож на камазный — уж я в таких вещах разбираюсь. И одновременно был какой-то гулкий резонанс — как при наличии определенного объема. Значит, Сергея везут в кузове «КамАЗа» — фуры. Остановились на обочине, открыли двери, дали поговорить…
Лева с Назаряном посмотрели на начальника СБ, как на конченого идиота, и синхронно покачали головами — неодобрительно этак и одновременно сожалеюще. Из Москвы в разные концы света ежедневно отправляются тысячи подобных фур. Ах, какая восхитительная особая примета! Ай да Вася!
Ирина впала в транс — некоторое время ни плакать, ни говорить не могла, смотрела в одну точку, совершенно не воспринимая, о чем говорят рядом с ней мужчины, обсуждавшие ситуацию.
«Мамочка»… Никогда, сколько помнится, самоуверенный вундеркинд не называл ее так. Maman… papa… с легким оттенком юношеского пренебрежения, вполне соответствующего особенностям возраста. Что они такое с ним сделали, каким образом вогнали в состояние животного страха? Господи, да что же это такое…
— А Адила все-таки отпустите, — Ибрагим не замедлил напомнить о своем существовании, позвонив минут через десять после сеанса связи с Сергеем. — Мальчишка вообще ни при чем. И скажи своим ублюдкам — Назаряну, Петрову, Леве, — если где-нибудь хоть слово пикнут, Сергею будет очень плохо. Ты меня поняла, красавица?
— Поняла, — через силу выдавила Ирина. — Все я поняла. Что вы хотите? Говори, я все сделаю.
— Не торопись, красивая моя, — ласково ухмыльнулся Ибрагим. — Я тебе позвоню, когда надо будет. Ты не переживай — ты только веди себя как следует, меня слушайся, и с Сергеем все будет в порядке…
— Отпустите этого мальчишку, — распорядилась Ирина, не глядя на соратников. — То, что вы его взяли, было большой ошибкой…
Вторая ошибка состояла в том, что Ирина — таки рискнула в тот же вечер рассказать все родителям, хотя планировала сделать это с получением конкретных требований от похитителей.
Родители оказались до того твердолобыми в своей законопослушной самонадеянности, что с Ириной чуть не приключился инфаркт. Никакой самодеятельности, никаких переговоров, а сейчас же в милицию, ГУБОП, ФСБ, прокуратуру — немедля!!! Всех «казбеков» — на 101-й км, зачинщиков изъять и — в «Лефортово», немедля полицейские акции: «Перехват», «Кольцо», «Гастролер», и… и…
Истерично визжала Ирина, с пеной у рта доказывая любимым предкам, как далеки они в своей номенклатурной заносчивости от реалий современного бытия, не в силах сдерживаться, ругала стариков последними словами, объясняя, что у злодеев наверняка в органах имеются свои нештатные соглядатаи, которые тотчас же доложат о любой попытке контакта.
— Всех в бараний рог скрутим!!! — воинственно хрипел отец, вращая налившимися кровью белками глаз. — Депортацию устроим, как в сорок третьем, под корень вырежем…
Отчаявшись достучаться до благоразумия родственников, Ирина свистнула по телефону Леву, чтобы привез кассету, и, когда оную доставили, недрогнувшей рукой продемонстрировала мытарства плененного дядьки.
— Если вы такие твердолобые, знайте — то же самое будет с вашим внуком. Вы его голос не слышали, когда он звонил! Индюки надутые…
И знаете — подействовало. Присмирели родители, повздыхали, поплакали, да и отказались от благого намерения немедля обращаться в органы.
— Мы их достанем, — пообещал папа, глянув на часы. — Далеко за это время они уйти не сумели… — и сделал два звонка по совсем уж резервным номерам, коими предполагалось пользоваться лишь в крайнем случае.
Резервные, в свою очередь, обещали в соответствующем регионе с глубинным пристрастием «шмонать» все подряд фуры, идущие из Центра на Кавказ, — пригодилась-таки Васина особая примета.
А утречком вновь позвонил Ибрагим. Проинформировал Ирину, что он в курсе телодвижений приятелей ее отца насчет организации глубинного досмотра фур, и предупредил:
— Мы тебя за это накажем, красивая моя. Пока не через Сергея — пока… сама увидишь, короче. В последний раз предупреждаю: еще одна такая баловство… э-э-э… одна такая шутка — Сергей будет инвалидом. Жди — я позвоню…
…Ибрагим перемотал кассету и нажал пуск. Какая-то землянка, через узкое зарешеченное оконце скудно пробивается свет. Несколько изможденных пацанов лет восемнадцати — двадцати, одетых в обрывки солдатской формы. Двое молодцев в масках спускаются по каменным ступенькам, хватают первого попавшегося под руку, тащат его на улицу.
Объектив скачет по уровню колен — видимо, оператору дана команда не поднимать камеру выше. Обычная мера предосторожности: чтобы исключить возможность в ходе следственных мероприятий осуществить «привязку» местности, коль скоро такая «чернушечная» кассета попадет в руки оперативников.
Вот объектив подскочил чуть выше и на несколько секунд застыл: под деревом, на снегу сидел связанный Сергей. Лицо бледное, в глазах смертельная усталость и страх. Под глазами «очки» — так бывает, когда бьют кулаком в переносицу, на щеке кровоподтек.
Ирина вскрикнула, подалась вперед.
— Сидеть! — прикрикнул Ибрагим, нажимая паузу. — Все нормально с ним! Долго ехали — больше суток. Устал. И вел себя плохо сначала — маленько его поучили. Сейчас хорошо себя ведет. Все нормально. Смотри дальше…
Объектив плавно переехал на одного из типов в маске. Тип достал здоровенный нож из ножен на поясе, помахивая лезвием, лениво пояснил без какого-либо намека на агрессию:
— Ти зачэм так плохо дэлал, жженьшина? Тэбэ сказал — нэ нада! А ти? Тэпэр за эта — сматры, щто дэлат будим…
Объектив метнулся к пацану в камуфляжных лохмотьях, который лежал на снегу лицом вниз со связанными за спиной руками.
Ребристая подошва ботинка вдавила голову солдата в снег. Отливающее синевой лезвие легло на тонкую шею, покрытую мальчишеским пухом и грязной коростой, — наезд, крупный план — лезвие на несколько мгновений застыло в неподвижности.
— Не надо!!! — дико вскрикнула Ирина, вскакивая из кресла. — Я на все согласна, все, что хотите!!! Останови их!
— Не надо!!! — дико вскрикнула Ирина, вскакивая из кресла. — Я на все согласна, все, что хотите!!! Останови их!
— Сядь, красивая моя, ты что?! — Ибрагим вновь нажал паузу и с недоумением уставился на женщину. — Сядь, сядь… Это же запись! Это же не это… не прямая тарансляцья… э-э-э… трансляция. Сядь и смотри, уже ничего нельзя сделать.
Ирина села и тупо уставилась в застывший экран. Ничего нельзя сделать… Ничего нельзя сделать… В голове скакала эта безнадежная фраза, все разумные мысли выветрились куда-то, лезли из углов сознания какие-то дурацкие лозунги и постулаты. Ничего нельзя сделать… Семьдесят лет советской власти. Перестройка. Демократия. Несокрушимая и легендарная. ОБСЕ. Мирные инициативы. Менталитет. Интернациональная дружба. Федерализм. Контртеррористическая операция. Ничего нельзя сделать…
Экран ожил. Лезвие пришло в движение. Плечи солдата дернулись в страшном рывке, ребристая подошва крепче вдавила голову в снег, тугой струёй ударила черная кровь, жирными каплями брызнув на объектив…
Ирина прохрипела «Мама!!!» и потеряла сознание…
— Ты сама виновата, — назидательно произнес Ибрагим, приведя в чувство несчастную женщину. — Тебе же сказали — веди себя хорошо, ничего не делай…
— Что вам нужно? — глухо спросила Ирина.
— Теперь условия изменились, — Ибрагим печально вздохнул. — Надо было просто сразу соглашаться, и все было бы нормально. А теперь этим людям платить надо. Они много берут.
— Сто тысяч? — несколько оживилась Ирина. — За того мужика они просили сто тысяч. Прямо сейчас выписываю чек, едем, обналичиваем…
— Сто тысяч! — презрительно скривился Ибрагим. — Они, прежде чем браться за дело, наводят справки о клиенте. Все знают. У того мужика все имущество и бабки его — как раз сто тысяч. Нет, тут так не будет.
— Сколько? Дадим, сколько просят, лишь бы побыстрее. Давай…
— Давать ничего не надо, — оборвал ее Ибрагим. — Слушай внимательно. Фиктивный брак со мной. Есть?
— Да-да, конечно…
— Дальше. Контрольный пакет и эти… э-э-э… корпоративные права — все на меня. Есть?
— Ты сразу говори все, я скажу — да, — покорно кивнула Ирина. — Давай не будем тратить время.
— Саша все на тебя переписал… Все твое имущество:
Квартира, дача, три машины, дом в Ялте, дача в Кисловодске — все перепишешь на меня. Все твои счета переоформишь на меня… Есть?
— Ты нас пускаешь по миру, — с каменным безразличием к судьбе своего состояния заметила Ирина. — Ничего не оставляешь?
— Родители у тебя не бедные, — пожал плечами Ибрагим. — У них огромная квартира — пять комнат на двоих, прокормят тебя с сыном. И Саша не дурак — выйдет с кичи, заработает. А хочешь — брак будет не фиктивный. Любить тебя буду, как королева будешь жить. Зачем тебе этот оболтус? Он же тебя предал!
— Хорошо, я на все согласна… Давай все сделаем сегодня, я тебя очень прошу, — тут в голову Ирины пришла абсурдная некоторое время назад идея, в настоящий момент весьма гармонично вписывающаяся в безысходность ситуации, — она сползла с кресла на пол и, на четвереньках приблизившись к Ибрагиму, обхватила его колени, взмолилась:
— Я знаю — я тебе всегда очень нравилась. Ты всегда меня хотел — я же видела… Хочешь, я буду принадлежать тебе в любое время, когда захочешь?! Ты только сделай все побыстрее, я тебя очень прошу! Хочешь — возьми меня прямо сейчас!
— Не надо мне таких одолжений, — смутился Ибрагим, отстраняя женщину. — Все у нас будет в свое время, не спеши. Это все будет… будет как минимум месяц, раньше не получится. Надо подождать, пока все утрясется со следствием. Развод — брак — оформление, вступление в права — и то придется всем подряд на лапу давать, чтобы сроки скосили…
— Я не переживу — месяц, — плаксиво скривив рот в некрасивой гримасе, прошептала Ирина. — Господи — целый месяц! Мой мальчик там, у этих… этих…
— Да не переживай ты так! — воскликнул Ибрагим, беря Ирину под руки и силком усаживая в кресло. — С Сергеем будет все нормально, я тебе отвечаю. Они так делают, только если клиент себя плохо ведет. Я тебе аллахом клянусь — будешь умницей, ни один волос с его головы не упадет. Его будут держать отдельно, в хорошем доме, с утра до вечера будет видяшник смотреть, шашлыки кушать, фрукты… Вот увидишь, он поправится, когда через месяц вернется. Я тебе отвечаю!
— Точно? — с какой-то идиотской надеждой переспросила Ирина. — Ты обещаешь?
— Ну, конечно, я же сказал! — сверкнув глазами, воскликнул Ибрагим. — Слово мужчины — закон. Ты лучше послушай, что надо делать.
— Слушаю, — с готовностью выдохнула Ирина, вытирая слезы. — Я все сделаю…
…На следующий день позвонил отец.
— Петров просил тебя заехать, — сообщил он. — Прямо сейчас езжай, он все время на даче.
— Что-нибудь… есть? — с затаенной надеждой спросила Ирина. Петров — давний друг отца, генерал КГБ в отставке, папаня того самого оболтуса Васи Петрова, начальника СБ «Иры». Некогда один из сильных мира сего.
Правда, более десяти лет на пенсии — на даче цветы разводит, и тем не менее…
— Ничего нету, — не стал обнадеживать отец. — Но человек бывалый, знает много. Может, чего присоветует. Ты съезди, все равно бездельничаешь…
— Влипли вы — по самую маковку, — резюмировал генерал, выслушав сбивчивый рассказ Ирины и виновато отводя взгляд. Это он — один из резервных номеров, по его просьбе был организован тщательный досмотр фур, который так и не дал результата.
— Надо было не выкобениваться, сразу идти под «Концерн», когда предлагали. Теперь сожрут и косточек не выплюнут. Ты даже не представляешь себе, какие большие люди завязаны на этом бензиновом деле!
— Чего уж теперь, — уныло сказала Ирина. — Посоветуй чего-нибудь, дядь Коль. Ей-богу, с ума сойду…
— Конечно, посоветую — не без этого, — обнадежил генерал. — Значит, в школе сказала, что на месяц в Англию отправляешь. Так?
— Он сказал — сделать так, — пожала плечами Ирина. — Я все делаю, как он сказал. В Англию, к другу по Интернету. Мы можем себе позволить…
— Можете, можете, — недовольно пробурчал Петров. — Заявление на развод подала?
— Подала. Теперь нужно ждать, когда слушание будет. Лева сказал, что можно быстрее оформить, дать кому следует — и без суда…
— Да не суетись, не загромождай деталями! — нахмурился генерал. — Ты по сути, по сути… Пару недель у тебя есть?
— У меня больше есть. Там все сделают без меня, надо будет только сроки выдержать да подписи поставить. Господи, побыстрее бы! С ума сойду…
— Не надо с ума — так ходи, — разрешил генерал и вдруг поинтересовался:
— Он тебя трахнул?
— Ты что, дядь Коль, что за вопрос? — покраснела Ирина. — Тебя это касается?!
— Отвечать! — рявкнул старик, ахнув кулаком по столу — пепельница подпрыгнула. — По существу!
— Нет… нет-нет, ничего такого не было, — нервно прошептала Ирина, съеживаясь под пристальным взглядом сурового собеседника. — Хотя в тот момент я была готова на все, что угодно, лишь бы…
— Значит, какое-то подобие совести у этого козла все же имеется, — удовлетворенно буркнул генерал и доверительно подмигнул:
— Дрянь ваше дело. Стирать вас будут. Всем семейством. Как бы родителей еще не прихватили.
— Что ты имеешь в виду? — вскинулась Ирина. — Что значит — «стирать»?
— Вы все — нежелательные носители закрытой информации, — простенько объяснил генерал, не вдаваясь в подробности. — Когда такой кусок хапают, всех ненужных обычно стирают. Не хочу тебя пугать — очень может быть, что в вашем случае будет исключение. Очень хотелось бы… Но давай лучше уповать на стандартную схему — стандарты-то чаще происходят. Ингуш обещал тебя любить, жениться по-настоящему… а трахать не стал. Странно это — судя по тому, как ты его описала. Он же от тебя балдеет! По логике событий он должен был тебя прижать к груди, успокоить, осыпать поцелуями и тут же вдуть по самые помидоры. И с остервенением драть прямо на ковре, изнемогая от страсти. Сбылась мечта идиота! А ведь не стал… Значит — что?
— Что значит? — тревожным эхом отозвалась Ирина.
— Значит, ты для него уже покойница, — констатировал генерал. — Труп ты для него. И он не может через это перешагнуть. Как-никак, он был другом семьи целый год. Это тебе не первую попавшуюся славянку в рейде отловить, трахнуть скопом и тут же горло перерезать. У кавказцев в таких случаях появляется некое чувство, похожее на родственные узы. Так что — делай выводы. А будет примерно так: вам с Сережкой — автокатастрофа, когда вы встретитесь после долгой разлуки, а Сашка — в изоляторе вздернется. Это — примерно, может, и как-нибудь по-другому получится…
— Целая армия ментов… Прокуроров. Фээсбэшников. Дивизия МВД… В городе детства, в городе, где я родилась и выросла, где когда-то мои родители занимали высокое положение… — тихо перечислила Ирина, отстраненно глядя в сторону. — В моем родном городе… Какие-то чабаны с задворок империи! Один чабан является владельцем лучшего отеля моего города. Второй чабан является владельцем самой массовой лотереи, не только в моем городе — в России! Третий чабан возглавляет «Концерн». И так далее… Эти чабаны приходят и отнимают у меня все. Более того, собираются после этого, как ты выразился, «стереть» всю мою семью… Я сплю, дядь Коль? Вечером переела мясного, теперь кошмар снится, да? Это что такое, дядь Коль? Ты, генерал КГБ, всесильного некогда ведомства, объясни мне, дурочке, — что это?!