— Что с вами случилось? — решился наконец Янка. — Вы кого-нибудь разыскиваете?
— Я… я приехала к брату… — захлебываясь от рыданий, произнесла девушка.
— И его здесь нет?
— Там, в каюте… — она кивнула на дверь матросского кубрика и заплакала еще безудержнее. Больше от нее ничего нельзя было добиться.
Янка пожал плечами и постучал в дверь. Никто не отозвался. Он нерешительно открыл дверь. Горела керосиновая лампа с сильно закопченным стеклом. На матросских койках валялись грязные полотенца и одежда. На нижней койке кто-то храпел. В углу слышался плеск воды. С одной из коек на Янку смотрело сердитое бледное лицо женщины: растрепанные волосы, голые плечи, одна лямка на сорочке оборвана…
— Чего пялишь глаза? Если входишь, входи, а нет, так выметайся! — проговорила женщина осипшим, пропитым голосом.
Он вошел в кубрик. На столе стояла сдвинутая в беспорядке немытая посуда, облипший кофейной гущей кофейник, тарелки с остатками еды, а посредине — две пустые бутылки из-под водки.
— У тебя нет курева? — спросила женщина.
— Я не курю, — смущенно сказал Янка.
— Какой же ты мужчина? — послышался голос другой женщины с койки нижнего яруса, и, вглядевшись пристальнее, Янка увидел там другое полуобнаженное, растрепанное существо. Из стоявшего в углу ведра с нечистотами несло зловонием.
— Сеглинь в кубрике? — спросил Янка.
На той койке, откуда доносился голос второй женщины, кто-то заворчал:
— Кто там?.. Что нужно?
— Это ты, Рудис? — Янка подошел ближе.
На него смотрело тупое, пьяное лицо друга.
— Ты приехал? Олрайт. Я уже говорил старику… ммм… все в порядке…
— Скоро монопольку откроют, — пробормотал еще чей-то голос на верхней койке. — Ты можешь сходить за водкой? Магарыч все равно придется пить.
— Принеси мне сельтерской, — добавила женщина, лежавшая рядом с говорившим.
— Там за дверью какая-то девушка, — сказал Янка. — Заплаканная. Говорит, что пришла к брату.
— Что она, ошалела, что ли? В такую рань явилась. Ведь я ей сказал, чтобы после обеда… — пробормотал любитель водки.
Это, вероятно, был брат девушки. Когда Янка спросил его, тот подтвердил — да, это на самом деле он. Но разве его вина, что сестра пришла в такой момент.
— Не лучше ли вам выйти и поговорить с ней? — продолжал Янка.
— Кто ей запрещает войти? — проворчал моряк.
— Может быть, она хочет рассказать о домашних делах, а здесь это неудобно.
— Ну, правильно. Разве я не знаю, что у них за песня? Деньги, подавай деньги! Тоже большое счастье.
«И среди таких людей я собирался жить…» — содрогнулся Янка. Полуобнаженные женщины равнодушно смотрели, как он поморщился. Та, что лежала в койке Рудиса, зевнула и принялась тормошить Рудиса, но он опять уснул.
Янка поднялся.
— Так я пойду на берег, Рудис, — произнес он.
— Да. Возьми два полуштофа, — промямлил в ответ Рудис.
— И папиросы «Рига», большую пачку, — напомнила женщина.
— У тебя деньги есть? — пробудившийся Рудис взглянул на Янку.
— Найдутся.
— Олрайт. А потом мы сходим к капитану.
Янка вышел в коридор. Облако угольной пыли, взвившееся из первого люка, было ничто по сравнению с воздухом, стоявшим в кубрике. Незнакомая девушка все еще стояла на прежнем месте,
— Знаете что? — обратился к ней Янка. — Поезжайте лучше домой, потому что вам вряд ли удастся сегодня поговорить с вашим братом. Вы приехали в неудачный день. Ведь не всегда бывает так, как сегодня.
И для Янки этот день оказался неудачным. Впрочем, не все моряки жили так, как эти. Вероятно, Рудис и брат девушки в другое время были порядочными ребятами, с которыми приятно работать. Но Янке пришлось в самом начале раскрыть наиболее мрачную страницу жизненной книги моряков. Заглянув в нее, он не захотел читать остальные.
— Вы еще останетесь? — спросил он у девушки.
— Надо подождать, может быть, он выйдет, — ответила она.
Но в тот момент, когда Янка уже собирался уходить, из другого кубрика вылез кочегар, такой же пьяный, как все матросы. Шагая через порог, он качнулся в сторону девушки и, расслабленно улыбнувшись, спросил:
— Деточка, о чем плачешь? Заходи к нам.
Удивленная и испуганная, она взяла свой чемодан и последовала за Янкой. Они вместе сошли с корабля. Грузчики обменивались на их счет циничными замечаниями.
— Кто же это, в конце концов — люди или скоты? — заговорила девушка, когда они выбрались из этого ада.
— Как когда, — ответил Янка. — Иногда это порядочные и славные ребята, а иногда такие, как сегодня. Вытрите лицо, мы черны как трубочисты…
«Какие впечатления унесет с собой эта девушка? — думал Янка. — Что она расскажет родителям, братьям, сестрам?»
Он не пошел в монопольку за водкой для магарыча, не вернулся на судно и не представился капитану. Рудису Сеглиню он послал открытку: «Мне подвернулась более выгодная работа. Остаюсь на берегу».
Пока «Нейбад» разгружался и принимал новый груз, Янка ходил по лавкам. Он купил поперечную пилу, шведский стальной топор и так называемые сапоги якорщиков.
Возвратившись домой, Янка не объяснил никому причину своего возвращения и со всеми покупками сразу же отправился к Карлу на Болотный остров.
3На Болотном острове летом изрядно поработали, и поэтому кое-что здесь уже изменилось. Окруженный трясиной, омываемый водами реки, этот остров все же походил на жаждущий влаги песок пустыни, жадно впитывающий в себя каждую каплю пота, тяжкий труд крестьянина и последний заработанный сантим. Ему все было мало. Как только сделано одно, он звал на другую работу; потребность за потребностью всплывали из его топей. И человек трудился не разгибая спины: копал, корчевал, рубил, пахал, сеял. Зачастую у него не хватало даже времени на то, чтобы утереть пот с лица, и он, как слезы, щипал глаза.
Весною поставили сруб жилого дома из толстых досок с тесовой крышей и вывели трубу. В свободное время Карл настелил черный потолок, засыпал его опилками и выстрогал доски для пола. Дальше дело не двигалось. Чтобы поселиться в новом доме, нужно было сложить плиту и печь, вставить три окна и двери. Для этой работы надо пригласить мастеров; это стоило денег, а их у Карла и Сармите не было.
— Придется жить еще одну зиму в сарайчике, — сказал Карл.
— Ничего, нам не привыкать! — улыбнулась Сармите.
И вот в те дни к ним пришел Янка — настоящий работник, отправившийся на отхожий промысел с мешком за плечами, с пилой под мышкой. Он приготовился к серьезной работе. Узнав планы брата и осмотрев его хозяйство, он сказал:
— Ты думаешь, я, как Робинзон, буду спать в хижине? Тогда мне не было смысла приходить на остров.
Он сел за стол и взял карандаш и бумагу. Измерив оконные и дверные проемы, он определил их стоимость и отослал Карла к столяру: не позже чем через две недели двери и рамы должны быть готовы!
Картофель был выкопан, хлеб обмолочен, а озимую рожь Карл посеял еще раньше. Братья наточили топоры и взялись за работу.
— Надо строить так, чтобы потом не пришлось переделывать, — сказал Янка.
В доме они возвели две капитальные стены, затем отделили кухню и будущее подсобное помещение. Стены делали из дюймовых досок в два ряда, оставив между ними пространство в полфута; его засыпали опилками и залили раствором извести. Жилое помещение временно оклеили всякой бумагой — штукатурить было поздно, не успеет высохнуть и потрескается. Это пришлось отложить до будущей весны, когда стены как следует просохнут. Потолки тоже обили простыми тонкими досками, чтобы потом оштукатурить их. Подошла очередь пола, и тут у братьев дело застопорилось, так что в конце концов им все же пришлось пригласить на помощь плотника. Общими усилиями они за две недели настолько продвинули отделку кухни и одной комнаты, что можно было уже вселяться. Но Янка заупрямился — необходимо покрасить пол и подождать, пока он высохнет. За это время они поставили остальные перегородки в доме и сделали дверные проемы. Окончательно заделать эти стены еще нельзя было — не хватило опилок. Но это Карл мог спокойно закончить в будущем году. Всего предполагались в доме три комнаты, кухня, коридорчик и кладовая,
— В комнатах тебе обязательно нужно делать изразцовые печи, — сказал Янка брату. — В большой комнате не мешало бы даже соорудить камин.
— Может быть, еще и паркетный пол положить, — засмеялся Карл. — И панель из красного дерева по стенам.
— А почему бы и нет? — удивился Янка. — Неужели только те там, в Риге, имеют право на такие вещи? Конечно, тогда ты должен действовать осмотрительно, с расчетом. И вот на Болотном острове появится благоустроенный дом. Покажи этим обитателям дымных лачуг, как живет культурный крестьянин. А в случае необходимости прижми немного Эрнеста. Сколько скота ты думаешь прокормить, когда все луга будут возделаны?
— А почему бы и нет? — удивился Янка. — Неужели только те там, в Риге, имеют право на такие вещи? Конечно, тогда ты должен действовать осмотрительно, с расчетом. И вот на Болотном острове появится благоустроенный дом. Покажи этим обитателям дымных лачуг, как живет культурный крестьянин. А в случае необходимости прижми немного Эрнеста. Сколько скота ты думаешь прокормить, когда все луга будут возделаны?
— Да голов шесть.
— Неплохо, — согласился Янка.
Так они между делом мечтали. И живее стучал молоток, легче скользил рубанок и вгрызалось в дерево долото. В глубине души они даже верили в свои мечты, только стеснялись признаться в этом.
Янка прожил на Болотном острове три недели. Наконец, наступил день, когда новосел праздновал маленький Юрьев день. Из сарайчика все пожитки перетащили в новый дом, а в сарайчике устроили курятник. Разве это не был праздник, светлый, чудесный? Сармите хлопотала у новой плиты. Карл похаживал из кухни в комнату и из комнаты в кухню. Под ногами твердый, гладкий пол. Ребенок может ползать и вставать на ноги, держась за скамейку, а кот — греться на лежанке. Вечером никому не хотелось спать. Все было слишком непривычно, хотя и взлелеяно в мечтах и построено собственными руками. Но все это нужно было еще обогреть живым человеческим дыханием.
— А что мы теперь будем делать? — заговорил Янка на следующее утро. — Этой зимой в наших местах не будет заработков.
Сбережения Янки растаяли, потому что он платил столяру, покупал стекла, гвозди и другие строительные материалы. Следовало подумать о зиме.
— В других местах уже рубят лес, — продолжал он. — У меня нет товарища, а то я бы отправился в лес.
— Если бы кто-нибудь помог Сармите по дому, я пошел бы к тебе в товарищи, — сказал Карл.
— Ты пошел бы? — переспросил Янка.
— Почему же нет? Разве помешает лишний лат?
— Я посмотрю, разузнаю, — сказал Янка. — Ты ведь ничего не будешь иметь против, если я оставлю свои вещи здесь? Мне не по душе, что они лежат у Эрнеста. Кто знает, что этому шельмецу может прийти в голову.
— Вези сюда, — сказал Карл.
В понедельник утром Янка запряг лошадь Карла и уехал на побережье. Он возвратился поздно вечером со своими узлами, а вместе с ним приехала и Эльга. У нее не было никаких пожитков, она лишь держала маленький сверток в руках. Эльза и Кланьгис старались уговорить девочку, чтобы она осталась на мельнице, но у Эльги словно выросли крылья. Наконец, условились, что она останется на Болотном острове до тех пор, пока не придет с заработков Карл. Теперь у Сармите появился помощник и товарищ, и Карл мог отправиться вместе с Янкой в лес. Заготовив дрова для дома и завалив землянку для скота свежим дерном, братья ушли. Им предстояло пройти изрядное расстояние, пока они доберутся до ближайшей просеки.
4Как летело время! Янка и Карл не имели представления ни о буднях, ни о праздниках; некогда было заглядывать в календарь и газеты. Единственное, что они считали, — это срубленные деревья и количество напиленных кубометров. Лес был густой, чистый, деревья — стройные. До самой макушки ни одного сучка, только наверху небольшая метелочка. Несколько ударов топором — и бревно очищено. Повалив и очистив от сучьев целую гору деревьев, братья разводили костер, согревали котелок чаю и на вертеле поджаривали по кусочку копченой свинины, пока она не подрумянивалась и из нее не начинал капать жир. Никогда в жизни до и после этого Янка не ел ничего более вкусного, чем это поджаренное мясо с ломтем ржаного хлеба. Это была замечательная еда, лучше всех лакомств мира. Что делало ее такой вкусной? Зверский аппетит и тяжелая работа на свежем воздухе.
Закусив, они бросались на работу с такой ненасытностью, словно боролись с каким-то бедствием. Каждый лат приходилось зарабатывать горьким потом, руками, покрытыми саднящими мозолями. Они рубили и пилили до тех пор, пока в чаще можно было хоть что-нибудь видеть, а когда становилось темно, разводили костер и жгли накопившиеся за день сучья и хвою. Искры сыпались на волосы и вязаные свитера, тлела одежда, и лица лесорубов становились серыми от золы. Дым ел глаза и вызывал слезы.
Когда они кончали работу, на соседних вырубках уже давно царила тишина. Над лесом во всем великолепии сияла луна. Лесорубы уже успевали поужинать и лечь спать, когда братья возвращались домой.
Лесорубам отвели жилье в старом каменном доме. У них была большая, неуютная комната с разбитыми окнами, заткнутыми тряпьем; вдоль одной из стен тянулись широкие нары, застланные полугнилой соломой. В углу стояла громадная кирпичная печь. Дым валил в комнату из многочисленных щелей.
Здесь ютилось шестнадцать латгальцев, рижан и видземских крестьян. Иногда по вечерам они играли в карты, в воскресенье пьянствовали и дрались. Ничего удивительного не было в том, что Карл и Янка старались как можно меньше находиться в комнате.
Вначале Янка не очень спешил на работу и охотно поспал бы лишний часок. Но Карл не давал ему покоя:
— Вставай, брат, пора в лес!
Первое время он один подсекал все деревья и очищал их от сучьев, пока Янка, наконец, не привык к неумолимому ритму труда и смог работать с братом наравне.
Так продолжалось полтора месяца, почти до самого рождества. Потом работа здесь окончилась, лесорубам выплатили деньги, и многим пришлось искать новые лесосеки. Сортировщик леса шепнул Карлу, что в лесах под Аллажи еще нужны рабочие, — работы хватит до весны, и лес там не хуже. Братья сразу же закинули за плечи вещевые мешки. Янка обернул пилу вокруг туловища наподобие металлического пояса, и они поспешили туда, пока не набежали другие. И опять пела пила, которую они прозвали виолончелью, шумели падающие деревья и под вечерними звездами пылал ароматный костер. На этот раз им удалось получить отдельную комнатку в крестьянском доме. Как ни скромно расходовали они деньги на питание, как безжалостно ни выжимали из себя соки на этом рабском труде — запас заработанных латов увеличивался очень медленно. Поэтому братья решили на рождество не ехать домой, а продолжать работу все праздники.
Карл написал Сармите письмо, сообщил, как у них идут дела, и заодно послал немного денег.
Так они проработали до середины марта. Карл не мог дольше оставаться в лесу — скоро надо было начинать весенние работы, а Сармите после пасхи опять ожидала ребенка. Янка долго соображал, что ему предпринять: ехать с Карлом или остаться здесь? Наконец решили, что до того, как начнут шить невод, у моря делать нечего и месяца два он может поработать на Гауе на сплаве леса. У него ведь были сапоги якорщика! Оставив себе на питание несколько десятков латов, Янка остальные деньги отдал Карлу.
— Спрячь у себя, а если нужно, употреби в хозяйство. Сейчас они мне не нужны.
— Но когда же я тебе отдам? — усомнился Карл.
— Когда разбогатеешь. Я процентов не требую. Купи вторую корову и постарайся к осени построить коровник. Да вот еще что: пусть Сармите посмотрит, что там нужно Эльге. Мне неприятно, что она ходит как огородное пугало. Купите ей что-нибудь за мой счет. Лучше всего, если бы Эльга осталась у вас, конечно, если вы с Сармите не имеете ничего против.
— Да, но сколько я тебе теперь буду должен? — подсчитывал Карл. — Пятьдесят и восемьдесят пять — всего сто тридцать пять латов.
— И за трехнедельную работу на постройке дома, — засмеялся Янка. — Стоимость дверей, оконных рам и всего остального. Не смеши! Может, хочешь выписать вексель? Или ты боишься, что я потребую себе долю в Болотном острове? Ведь я не Эрнест.
— Нет, ты на самом деле не такой, — признался Карл. — Ты еще не знаешь цены деньгам.
Карл уехал с большими планами. Он уже думал не только о второй корове, но и о нескольких поросятах. Это все теперь можно было сразу приобрести. Пусть Янка придет осенью, он увидит новый хлев. И ржи Карл посеет три пурвиеты, картофельное поле тоже будет не меньше, а за домом зазеленеют молодые яблоньки. Такова будет награда за его тяжелый труд.
Тем временем Янка, посвистывая, шагал по направлению к Гауе. Его несли добротные сапоги, которые не пропускали воду. Весна уже приближалась. Он чувствовал это, и сердце наполнилось непонятным беспокойством и тоской.
Глава десятая
1Примкнув к какой-то группе сплавщиков, Янка две недели проработал на берегу реки, куда был свезен лес для сплава и где заготовляли материал для плотов, шесты и снимали кору с крепежного леса. После пасхи, когда река очистилась ото льда, лес спустили в реку, и у сплавщиков началась скитальческая жизнь. Следуя за лесом, уносимым течением, они продвигались все ближе к устью реки — это был один из притоков Гауи. Сплавщики, рассеявшись по всему берегу, заботились о том, чтобы в излучинах реки не образовалось заторов. Эта работа была не слишком тяжелой, но требовала умения и ловкости. Прежде чем Янка научился перебегать с одного берега на другой по отдельным бревнам, удерживаться на скользком бревне и не падать, когда нужно было изо всей силы тащить застрявшие бревна, он успел несколько раз искупаться в холодной воде и первые дни ходил совершенно мокрый. Каждое купание встречалось веселым смехом и шутками товарищей, и тут ничего нельзя было поделать. Разве они сами, эти товарищи, не мокли в воде, пока приобрели нужные навыки, и разве еще и теперь иной безупречный мастер, сорвавшись, не мерил глубину реки? Находились даже такие хитрецы, которые, умышленно поскользнувшись, основательно намокали и отправлялись домой сушить одежду, — человека в мокрой одежде не заставишь работать. У других очень часто ломались рукоятки багров. Голыми руками не растащишь затор; нечего делать — приходилось идти в лес за новой рукояткой. Пока ее искали и очищали от коры, опять проходил день. Руководитель работ смотрел на происходящее сквозь пальцы, не желая ссориться с рабочими. Если у них не хватит рабочих рук, сплавщики сами установят порядок.