Да уж, та история была полна нетрадиционных сюжетных ходов!
Хм, а ведь Алена и забыла, что Дракончег и Денис – братья. И если Денису сказать, что найти Внеформата нужно потому, что он может навредить Александру (так звали Дракончега), он может подсуетиться задаром.
Но в том-то и беда, что Денису нельзя об этом говорить, потому что он и заподозрить не должен, что между Аленой и его братом что-то есть.
Боже сохрани!
Телефон умолк, но тут же зазвонил снова. И вновь на дисплее появилось слово Stork.
Опять за рыбу гроши. Отчитал, наверное, стихи и вспомнил, что вопрос о гонораре остался открытым.
Ну, таким он и останется, голубчик.
Словно услышав или угадав эти ее мысли, телефон умолк, и больше Денис не звонил. А Алена пошла спать, больше-то она ничего не могла толкового сделать. Вот разве что роман пописать немножко, да ведь с такой жизнью не до романа…
Ничего. Завтра с утра пораньше – на проспект Ленина, 15а или б, в автошколу «Мотор»!
1985 год
У Саши Дугласа умерла тетка. Он попросил Наталью, Ларису и еще одну девушку из отделения – паспортистку Вику – помочь ему с устройством поминок.
Дело это выдалось таким хлопотным и утомительным, что Наталье теперь казалось, что не вчера вечером, а по меньшей мере неделю назад пришли они в эту квартиру и начали готовить обязательные компот и борщ, тушить мясо для солянки, варить рис… И поиски по соседям посуды и табуретов, и суета вокруг стола с блюдами для первой, второй и третьей смены соседей, бывших товарок покойной по овощному магазину, знакомых, Сашиных приятелей, помогавших в устройстве похорон… Хорошо еще, что руководить молодыми женщинами взялась дальняя родственница, знавшая все обрядовые обычаи, а то чуть ли не больше, чем от хлопот, они устали от страха сделать что-нибудь не так.
Наталья и не заметила, когда отсуетились – и все разошлись. Просто вдруг не Лариса с Викой стали подносить грязную посуду к мойке, возле которой несла она бессменную вахту, а сам Саша. Поняв, что девчонки попросту сбежали, она слегка обиделась, а потом мельком подумала, что это неспроста. Но было не до мыслей об этом. Закончив с посудой, Саша растащил по соседям одолженную мебель, а Наталья помыла полы.
Было уже поздно. Из открытой балконной двери доносились сильные запахи душистого табака и петуньи: балкон был весь уставлен ящичками с цветами. В тюлевую занавеску бились комары. В комнате светилось только маленькое бра над диваном, и было так уютно, что Наталья боялась даже подумать, как далеко ей добираться домой. Она откинулась на диванную подушку и, видимо, задремала на какое-то мгновение, потому что испуганно вскинулась, услышав рядом Сашин голос:
– …не тетка мне. Чужая, даже не родня. И мачехой не назовешь, хотя считалась отчиму женой. Да ведь отчим и с матерью моей был не зарегистрирован. Чужие… А я их всех хоронил. Там они все рядом: отец, мать, отчим, она вот теперь… А для меня там места нету, в той оградке.
– Что это ты говоришь, не пойму, – с сонной укоризной произнесла Наталья.
– Меня, если вдруг что, и проводить некому…
– Не надо, Саша, зачем ты… Ну я пошла… – сказала Наталья, силясь подняться с дивана.
– Останься, – тихо попросил Саша, и Наталья не сразу поняла, какой смысл он вкладывает в это слово. – Останься здесь, – попросил он еще тише. – Если не хочешь здесь, то пошли ко мне домой… или к тебе… или на улицу, или куда хочешь. Только не уходи.
Наталья молчала, сложив руки на коленях, сонно удивляясь его словам, пока не почувствовала, что еще миг этого похожего на согласие молчания – и он просто не даст ей уйти. Она попыталась встать с дивана:
– Нет, я ухожу.
– А когда же ты замуж за меня пойдешь? – печально спросил Саша, удерживая ее за руку. – Сколько ты меня мучить будешь, а? Я же люблю тебя. Это разве мало? И с Лидочкой бы поладили, и с мамой твоей… Ну что ты меня томишь? Да и о себе подумала бы. Сама, все сама – разве можно так всегда?
– Нет, – невпопад сказала Наталья и невольно зевнула.
– Ну, подумай, годы пройдут – как, где? – кинешься, а они ускакали. А ты одна, и дочка без отца, и никого… Сколько женщин одиноких кругом, разве ты не видишь, они же несчастные. Тебя ведь даже некому пожалеть. А дочка…
– Господи, ну что ты все о дочке! – вспылила Наталья.
– Да о ком же? Она про отца не спрашивает? Почему, дескать, ты не с ним? А ты же срываешься, я знаю, какая ты бываешь, и денег не хватает, ты ей в чем-то отказываешь, а скоро она будет просить больше и вдруг подумает, что с ним лучше… – бормотал Саша будто бы бессвязные, невнятные слова, но Наталья все понимала, потому что об этом же с постоянной навязчивостью твердила ей мать, правда, уже который год сводя это к возвращению Натальи к мужу.
– А я все понимаю, потому что сам был без отца, отчим появился, когда я уже вырос… Ребенку надо, чтобы его прикрывали с двух сторон, иначе ему холодно, понимаешь? Понимаешь?! – вдруг выкрикнул он.
Наталья грубо вырвала у него свою руку и ушла.
Листья в свете фонарей казались покрытыми серебрянкой, будто могильная оградка. Млечный Путь был похож на размазанное по небу облако. Автобусы еще ходили. Наталье захотелось прямо сейчас поехать к матери, разбудить Лидочку, схватить ее, теплую, тяжелую со сна, увезти, утащить, прижимая, от всех спрятать, дышать ею, знать, что дочка только с ней и только ее! Но мать устроит скандал. И сил нет, нет…
Она тащилась по лестнице, считая минуты, отделяющие ее от той, когда наконец можно будет лечь. Не умываясь, кое-как пошвыряла на тахту простыни, подушку, упала…
И телефон.
Ничего не надо, даже разговора с Никитой, иначе она закричит ему то же самое, что кричал ей Саша. Нет, спать! Но трубку все-таки сняла.
…Люда Бочинина, оказывается, весь день пыталась дозвониться до Натальи, чтобы сообщить, что сегодня они с Таней Смирницкой видели в поликлинике двух парней, кажется, из той компании, что была на Садовой. Ребята ставили в регистратуре печать на больничный лист.
Договорившись, что Люда с Таней придут к ней завтра пораньше, Наталья погасила свет. Она лежала и думала о том, что наконец-то ей улыбнулась удача. Эта улыбка чудилась ей в мерцании звезд, а вскоре она проснулась оттого, что плакала. Приснилось ей, что Саша Дуглас украл у нее Лидочку и продавал ее Никите, который никак не хотел платить нужной Саше цены и твердил: «На что она мне, да еще за такие деньги!»
Наталью трясло от горя. Не скоро она смогла успокоиться и уснуть опять.
Только проснувшись по будильнику, Наталья вспомнила, что, оказывается, сегодня дежурит. До полудня вызовов не было – повезло. Однако не было и девушек. Впрочем, Наталья не сидела сложа руки в ожидании: позвонила заведующей поликлиникой и попросила составить справку о том, кому вчера закрывали больничные листы.
Но звонок заведующей мало что разъяснил: поликлиника для взрослых, пациентам больше шестнадцати, это раз, во-вторых, самому молодому, чей бюллетень закончился в эти дни, тридцать лет, и вообще, это женщина. Значит, юноши могли оказаться родственниками или знакомыми больного. Но кого именно? Наталья вздохнула и принялась записывать все, что диктовала заведующая. Та обладала густым, плотным голосом, у Натальи гудело в ухе и ломило плечо, которым она прижимала трубку, а список фамилий все рос и рос… Едва он закончился и Наталья вспомнила, что Люда с Таней так и не пришли, как в дверь заглянул инспектор угрозыска Голубь:
– Дежурненькая, на выезд!
Водители в отделении были, как и машины, пожилые и усталые: шутка ли, ближайшая граница района в двадцати километрах от отделения! Сегодня, правда, повезло: до Березовки какая-нибудь тридцатка. А происшествие тревожное: в лагере труда и отдыха местные напали на городских школьников.
– Вы себе представляете? – возмущалась рыжеволосая молоденькая учительница, куда больше похожая на школьницу, чем ее подопечные – десятиклассницы. – Нет, это просто предел всему! Ребята даже не рискнули позвать на помощь!
– Им ведь пригрозили, Светлана Анатольевна, – вмешался стройный темноволосый паренек с приятными чертами лица. – Это же понятно!
– Что, что тебе понятно? – чуть ли не со слезами спросила Светлана Анатольевна. – Тебя терроризируют, а ты сидишь сжавшись в углу?
– Ну я-то не сидел, – обиделся парень.
– Да, тебе повезло, Табунов. Вовремя ушел. А не ушел бы – точно так же вел бы себя, как эти «жертвы». Скажешь, нет? – распалилась учительница.
– Вы, Светлана Анатольевна, из другого измерения, – снисходительно и мягко, будто старший малышке, сказал ученик учительнице. – Сила солому ломит, слыхали?
– Со-ло-ма… – пренебрежительно повторила молодая женщина и обернулась к Наталье: – Хоть убейте, не пойму, что происходит с парнями!
Одна из «жертв» лежала на соломенном матрасе, отвернувшись к стене. Другая с независимым видом листала журнал. «Жертвы» были довольно упитанными, одежда их – в порядке, отыскать следы истязаний на их лицах и телах было бы затруднительно. Едва глянув на них, врач-эксперт Ледякин так и сказал:
– Со-ло-ма… – пренебрежительно повторила молодая женщина и обернулась к Наталье: – Хоть убейте, не пойму, что происходит с парнями!
Одна из «жертв» лежала на соломенном матрасе, отвернувшись к стене. Другая с независимым видом листала журнал. «Жертвы» были довольно упитанными, одежда их – в порядке, отыскать следы истязаний на их лицах и телах было бы затруднительно. Едва глянув на них, врач-эксперт Ледякин так и сказал:
– Похоже, мои знания и опыт тут без надобности.
После этого он завалился в «уазик» – вздремнуть до времени на пару с шофером, а Наталья и инспектор Голубь расспрашивали ребят.
Дело сводилось вот к чему. Едва школьники отобедали и, разморенные четырехчасовым ползаньем по грядкам со свеклой, прилегли отдохнуть в своем бараке, пряно пахнущем разогретой соломой, как двое парней, очевидно, из близлежащего села, спокойно прошли по коридору барака и открыли дверь в крайнюю комнату. В это время там были девятиклассники Вовка Фролов и Виталик Аболдин. Жившие здесь же Владик Петросян, Олег Табунов и Женя Самоедов ушли к соседям поиграть в шахматы. Виталик же с Вовкой успели задремать и не сразу сообразили, что к чему, когда были разбужены грубыми тычками и увидели двух мрачного вида неизвестных. Пришельцы свистящим шепотом потребовали денег. Виталик, увидев внушительные кулаки, безропотно полез в рюкзак. Вовка едва не разревелся: у него осталось не больше рубля. «Бить будут!» – решил он и проворно обшарил вещи отсутствующих одноклассников, насобирав чуть ли не десятку. Мальчишек тихими командами подгонял один из грабителей, коренастый, приземистый, а второй, веснушчатый, стоял, прислонившись к притолоке, чем-то поигрывая в кармане.
– Может быть, там был нож, – нервно предположил Виталик. – Или кастет, или…
– Пистолет! Пулемет! Или спичечный коробок! – иронически подхватила Светлана Анатольевна.
Устало молчавшая до этого пожилая учительница из другой школы, начальник лагеря труда и отдыха, с упреком посмотрела на нее:
– Не пойму, чего вы добиваетесь. Ну хорошо, крикнули мальчики, позвали на помощь – их бы избили.
– А вдруг бы не избили? Грабители ведь не ждали сопротивления, понимаете? Были уверены, что не встретят его, потому и пришли так нагло. И надо же, велели этим, – она брезгливо мотнула головой в сторону «жертв», – сидеть тихо еще пятнадцать минут. Те и сидели. Нет, вы представляете?! – Она схватила Наталью за руку. – Ну ладно, сразу струсили, так потом тревогу поднимите! А вдруг те продолжили бы свой «рейд» по другим комнатам?
– Ну так не продолжили… – сказал Табунов.
– А вдруг?! – повторила учительница.
– Ну что вы, Светлана Анатольевна, – раздраженно сказала пожилая. – «Вдруг», «вдруг»… Надо исходить из реальных фактов. Все ведь закончилось хорошо. Ребята невредимы, деньги вернули…
– Как вернули? – изумилась Наталья. – Те, кто грабил, пришли и вернули?!
– Нет, просто в комнату девочек через форточку подбросили газетный сверток, а в нем записка: «Нате, только не плачьте, кляксы!» – пояснила Светлана Анатольевна.
– Ага, значит, они узнали, что я… мы вызвали милицию, – оживился Табунов. – И струсили. Ну теперь их найти проще простого. Графологическая экспертиза, потом очная ставка – и все.
– Детективы любишь? – спросила Наталья, вставая.
– А то!
– Чувствуется. Только… есть ли во всем этом смысл?
– Как это? – удивилась начальник лагеря.
– Насколько я поняла, главная беда заключалась в том, что пропали деньги, так? Деньги возвращены. Или, может быть, вы настаиваете на розыске? – обернулась она к «жертвам».
– Они, наверное, из другого села, – с надеждой сказал Виталик. – А то мы могли бы запросто их узнать, правда, Вовка?
Тот стеснительно помалкивал.
– Ну вот, видите, – сказала Наталья. – А сейчас, пожалуйста, соберите сюда ребят. Всех, кто есть.
– Мало их, в кино ушли, – сказала Светлана Анатольевна.
– Ничего, кто остался.
– Может, подождете вечерней линейки? Общее построение, все обязаны явиться, – сказала начальник лагеря.
– Не стоит. У меня два вопроса – и все.
Через несколько минут в комнате оказалось еще человек пятнадцать. Все девчонки были сильно накрашены.
– Вечером танцы? – тихонько спросила Наталья одну из них.
– Нет, всего лишь киношка. А это… – Она тронула тщательно нарумяненную щечку, – тренаж перед городом. Отрабатываем вечерний театральный макияж, – пояснила она с глубоким знанием дела.
– Да? – проговорила Наталья, разглядывая тоненький черный ободок, окаймлявший кромку века, и тщательно накрашенные, будто каждая в отдельности, реснички, и плавный переход теней от золотистого возле ресниц до серебряно-белого под бровью. Нет, пытаться запомнить эту палитру бесполезно. Чего не дано, того не дано. Ладно, не в этом дело.
– Ребята, у меня два вопроса. Правильно ли вели себя мальчики? Как бы вы сами поступили в подобной ситуации?
Сначала было мгновение тишины, потом поднялся шум. Похоже, ребята уже не раз успели обсудить случившееся.
– Да, они бы заорали, а те бы их изуродовали!
– Нет, дали бы по разу, а тех бы поймали.
– Нет, наши – тюхи, а те – сильнее.
– Надо было драться!
– Они бы еще больше обозлились!
– Драться? Посмотрел бы я на тебя…
– Трусы вы, мальчишки!
– Ну, ясно, – сказала наконец Наталья и кивнула Голубю: – Едем.
Их ухода и не заметили. Взрослые и ребята шумели одинаково, перебивая друг друга.
Голубь долго молчал, потом, уже в машине, спросил:
– А ты обратила внимание, что все девчонки были заодно: надо или защищаться, или звать на помощь.
– Обратила! А мальчишки стояли за разумную осторожность.
– Ничего расклад! – хохотнул Ледякин.
– Мне от этого расклада почему-то очень грустно, – негромко проговорила Наталья, но Голубь услышал ее:
– А знаешь, что хуже всего? Это уже не случайность, а тенденция.
– В чем тенденция? Что бабы осмелели? – усмехнулся Ледякин.
– Нет, что молодежь идет двумя путями: или сила, или непротивление. Сила против слабости, и слабость – как защита от силы. Заметь, я не говорю – против силы.
– Да это уже и не сила, а скорее жестокость, – заметила Наталья.
– Так это же еще страшнее! – Голубь отвернулся, закуривая, и неразборчиво произнес: – А фокус с деньгами зачем?
– Может быть, и правда испугались милиции. Хотя… мне почему-то кажется, что это своего рода акт презрения, – предположила Наталья.
– Ну уж! – усмехнулся Ледякин.
– А что, может быть, – согласился инспектор. – Увидели, какие это тряпки, и самим стало противно.
– Тоже не самый лучший способ доказывать силу характера, – сказала Наталья. – Делать им больше нечего!
– Правда что делать нечего, – подал голос водитель. – Им бы в полную силу пахать, а они по четыре часа в день травку рвут, будто на веночки. С жиру бесятся.
– Ради бога, Устиныч, не говори банальностей! – взмолился Ледякин.
Устиныч обиделся. Начался обычный, никогда не надоедающий спор об отцах и детях.
– Кино, кино виновато! – поддавал жару Ледякин. – В кино, куда ни глянь, все учителя – дебильные, родители – мещане, директор школы – ретроград и невежа, а мастер ПТУ – алкаш и вор. А чадо, всеми не понятое, душу свою исследует, а попросту сказать – дурью мается, будто для него ничего в мире более важного нет.
Наталья повернулась к окну. Дорога была ухабистой, но округа красивой необыкновенно. У обочины низкий ольховник, за ним, под теплой голубизной вечереющего неба, густая зелень полей, исчерченная светло-коричневыми полосами, будто проборами от частого гребня. Вдали над зеленью плыло длинное пестрое облако: очевидно, бригада возвращалась с прополки. «Может быть, тоже школьники? Идут, весело им, считают себя друзьями, – с внезапной отчужденностью подумала Наталья. – А потом кто-то, струсив, обшарит вещи товарищей, чтобы ублаготворить хулигана… Удивительно, ведь там, в Березовке, об этом ни слова не было сказано. И я тоже промолчала. Конечно, те «грабители» погано поступили. А чем лучше их, по сути дела, Аболдин и Фролов?»
На душе было тяжело. Последнее время она вообще болезненно воспринимала подобные случаи, хотя именно из них состояла ее работа. Мир будущего, далекий, невнятный мир, виделся ей иногда каким-то темным, душным облаком. В нем будут жить ее подопечные. Анненский, Фролов этот, и еще сколько фамилий можно назвать! О, конечно, не только они. Но и они тоже!
Вернувшись, Наталья первым делом узнала у дежурного, не спрашивали ли ее две девушки.
Никто не спрашивал. А день между тем истек.
Наши дни
Она не выспалась жестоко и, по-хорошему, в любой другой день никуда не двинулась бы, осталась бы дома, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя, а может, и доспать, благо была совершенной хозяйкой своего времени, однако сегодня был последний день из двух, оставленных ей Внеформата. Сегодня она должна найти Снега и поговорить с ним. Значит, не до усталости, не до лени. Вперед, на старт, внимание, марш!