Шел уже десятый час, и безумные утренние пробки несколько рассосались. Правда, на Окском съезде маршрутка все же зависла, причем довольно изрядно, однако, когда Алена добралась до остановки «Железнодорожная больница» (на сей раз, прежде чем пуститься в путь, она сверилась с электронной картой города и выяснила, где именно может находиться дом 15а или б по проспекту Ленина, то есть вчерашние блужданья ее чему-то научили!), оказалось, что пробка та длилась минут десять, то есть от дома до точки приземления, так сказать, она добралась за какие-то полчаса. Не такой уж большой город НиНо, если рассудить, когда дороги в нем не загромождены мастодонтами на четырех колесах!
Алена перешла дорогу и двинулась было по тротуару, отыскивая нужный дом – а вот и номер 15, кстати, значит, здесь свернуть налево, во двор, – как вдруг ее окликнули:
– Ой, скажите, пожалуйста!
Алена обернулась. Перед ней стояла очень высокая и очень хорошенькая девушка, одетая, при такой-то внешности, слишком просто. Она прекрасно смотрелась бы в самых дорогих норках, однако на ней была простенькая сиреневая шапочка, надвинутая на брови, какая-то там курточка, какие-то джинсики, и это была отнюдь не та простота, которая стоит больших денег, а в самом деле – дешевенькие вещи. Алена вспомнила, что девушка ехала в той же маршрутке, что и она. И Алена еще тогда подумала, что ее светлые волосы, заплетенные в довольно худенькую косичку, перетянутую резинкой, усугубляют впечатление не то скромности, не то убожества ее одежды. Зато ее точеное, с изящным носиком личико было накрашено так искусно, с такими тончайшими переходами от сиреневого к зеленоватому, бледно-золотистому и даже розовому, что Алена тихонько вздыхала от самой искренней зависти, поглядывая на нее. Наша героиня не красилась вообще (только ресницы и губы, да и то чуть-чуть), не пользовалась никакими тональными кремами и пудрой не только потому, что под слоем косметики ее лицо делалось усталым, застывшим и невыразительным, но еще и потому, что просто не умела – да и лень было, если честно! – рисовать на лице все эти дивные узоры. А потом в течение дня к лицу не прикоснись: ни высморкаться толком, ни глаз почесать… Да ну, больно надо! И так хороша!
Не факт, между прочим, что девушка, будучи отмыта, производила бы столь же неотразимое впечатление, как накрашенная. Очень может быть, что она стала бы просто серой мышкой. А впрочем, фигура прекрасная, достаточно тощая и не без выпуклостей, и рост модельный…
– Скажите, пожалуйста, где здесь дом номер двадцать? – спросила девушка довольно грубым голосом – с этим несусветным сочетанием аканья и проглатыванья гласных, которое свойственно нижегородскому говору.
Алена уставилась на нее с искренним интересом. Зная о своей топографической тупости и, конечно, стыдясь ее, она даже предположить не могла, что найдется человек, который такого же недостатка не только не стыдится, но даже и выставляет его напоказ.
С другой стороны, может, это временное помутнение разума? Бывает.
И вдруг она заметила, что густой слой тонального крема и утонченная раскраска призваны не просто продемонстрировать умение накладывать макияж, а еще и маскируют кровоподтек на изящной скуле.
Эх, кто же тебя так приложил и за что?
– Вообще-то здесь нечетные номера, – сказала как могла приветливей, указав на цифру 15 на ближайшем доме, Алена. – Значит, двадцать – это там, на противоположной стороне.
«Откуда вы зачем-то перешли, вместо того чтобы сразу посмотреть на нумерацию», – хотела еще добавить она, но не стала попусту ехидничать, пожалев эту бедную куколку с синяком.
– Да? – пробормотала та. – Но там бизнес-центр…
Предлог «но» в данной ситуации был, с точки зрения Алены, совершенно неуместен, но девушку вряд ли интересовала ее точка зрения.
– Я понимаю, – сказала Алена тем ласковым, успокаивающим тоном, каким люди здоровые говорят с безнадежно больными. – Но если он в доме номер двадцать, то все же на той стороне. Видите? Здесь пятнадцать. Значит, четные номера там. Верно?
Девушка кивнула, опуская глаза, которые, кстати, имели прелестный сиреневатый оттенок, ну совсем как тени и шапочка. И как вызревающий синяк, к слову сказать… И тут же вновь с тревогой уставилась на Алену.
– А в какую сторону идти, направо или налево? – спросила неугомонная девица.
А это и впрямь был вопрос на засыпку. С этими двумя понятиями, право и лево, у писательницы Дмитриевой были очень сложные отношения. Для того чтобы их упростить, она в свое время вызубрила: та рука, на которой часы, – левая. Все остальное – правая. В последнее время, для точности, Алена надела на правый безымянный палец кольцо. Но сейчас она была в перчатках… Не станешь же ни с того ни с сего стаскивать на морозе перчатки и обозревать свои руки. Девушка может подумать, что она своим перстнем (очень, кстати, недурным, и даже с бриллиантиками) похвастать решила. Подумаешь, эка невидаль – бриллиантики…
Но как же быть с направо или налево? А, поняла!
– Видите, этот дом пятнадцать, а этот – тринадцать? Значит, в том направлении нумерация увеличивается, – Алена махнула рукой. – Значит, номер двадцать будет там. Вам туда.
– Нет, правда, дом двадцать на той стороне?
– Я клянусь, что это так, – проникновенно ответила наша героиня, решив уже ничему не удивляться.
Девушка моргнула и пошла к переходу, не озаботившись такими мелочами, как благодарность и прощание. С другой стороны, может быть, она просто боялась забыть, что номер 20 находится на той стороне…
Алена не без изумления посмотрела ей вслед. Да, бизнес-центр ей понадобился, скажите пожалуйста! Девушка, поди, курьерша, несет туда какие-нибудь журналы, рекламные проспекты… А впрочем, очень даже запросто может быть, что в бизнес-центре проходят некие курсы. Курсы секретарш, к примеру… А пуркуа бы не па? Внешне девушка вполне вписывается в стандарт. Таких хорошеньких блондиночек по приемным разных всяких мало-мальских начальников мелькает несчетно. Вообще внешность довольно типичная, то-то у Алены вдруг возникло ощущение, что она эту красотулечку где-то уже видела, но вроде бы тогда она была без синяка… Нет, наверное, просто внешность типичная. Так сказать, сходство играет роль. Да, и вот красотка поступит на курсы, и даже, очень может быть, окончит их, и будет сидеть в приемной какого-нибудь бедолаги, и составит его, по-старинному выражаясь, несчастие, путая его бумаги, распугивая его клиентов своим безнадежным выговором, а основное время работы тратя на то, чтобы сделать еще более безукоризненным свой и без того безукоризненный макияж…
Ну, может, она не будет так сильно краситься, когда сойдет синяк?
А впрочем, что ему Гекуба и что он Гекубе, если обратиться к классике?! А если обратиться не к классике, какое дело Алене Дмитриевой до странной раскрашенной блондиночки, которая, будто с печки упала, перешла вдруг ей дорогу? У нее, у Алены Дмитриевой, свой, так сказать, вектор поиска. И направлен этот вектор вон туда, во двор, в глубине которого стоит трехэтажное невзрачное здание из силикатного кирпича, снабженное лаконичной вывеской: «Автошкола «Мотор». Алена прошла мимо ограды из ржавой и весьма причудливо помятой сетки-рабицы, вошла в ворота, одной створки у которых вовсе не было, а другая висела на одном крючке, – и ей вдруг пришло в голову, что все эти разрушения причинены, пожалуй, курсантами школы с помощью вон тех стареньких автомобилей, которые тут и там стоят во дворе.
Ей стало так смешно, что она вошла в здание с улыбкой – да так и замерла, а улыбка все еще оставалась приклеенной к ее лицу, словно забытая. Чувство же, владевшее Аленой Дмитриевой, трудно было назвать иначе, как ошеломлением, потому что она, лишь войдя в автошколу, наткнулась именно на того, кого искала.
1985 год
– Завод силовых трансформаторов? Это отдел кадров? Здравствуйте. У вас работает Лев Борисович Лешко? Да, я подожду… Работает? Вы не скажете, у него дети… Нет детей? Уже взрослые? Спасибо, извините.
– Здравствуйте, мне нужен инспектор по кадрам. Это вы? У вас работает Инна Самойловна Меренкова? Дети у нее есть, не подскажете? Какого возраста? Семнадцать и девять? А семнадцати лет кто, сын или дочь? Дочь? Извините, большое спасибо.
– Прошу прощения, это радиокомитет? Среди ваших сотрудников есть Феликс Иванович Чуриков? Есть? Не подскажете, дети у него какого возраста? Нет детей? Спасибо, извините. Нет, нет, спасибо, до свидания.
– Завод МБЖК? Приемная? Не подскажете, как в ваш отдел кадров позвонить? Меня интересует, есть ли дети у вашей сотрудницы Лидии Петровны Обуховой. При чем тут ваши дети? А, это вы – Лидия Петровна! Я… из поликлиники, у нас тут проверка, а в вашей карточке нет сведений… Ах, дочь? Двадцати пяти лет… И позавчера внучка родилась? Ну, поздравляю вас, Лидия Петровна, всего хорошего, до свидания…
– «Гражданпроект»? Отдел кадров? Простите, работает ли у вас Сергей Юрьевич Степцов? Да?.. Это из поликлиники звонят, тут с его карточкой небольшая путаница. Не подскажете, дети у него есть? Да, будьте так добры, я подожду. Слушаю… Сын? Семнадцать лет? Спасибо… Алло, еще секунду! Как зовут, не знаете? А как позвонить в этот отдел? Так, записываю… Спасибо большое!
– Алло? Извините, мне Степцова, если вас не затруднит. Сергей Юрьевич, вас беспокоят из поликлиники. Дело в том, что мы никак не можем найти вашу карточку, а у нас переучет. Вы недавно больничный закрыли, не припомните, карточку вашу в регистратуре не поднимали? Ах, сын приходил… Не надо забывать, лучше это делать сразу и самому. Нет, не стоит у него спрашивать, постараемся карточку найти. Да, возможно, отнесли к невропатологу, если вы на учете. Одну минутку, сейчас проверим… Да, совершенно верно, она там, Сергей Юрьевич. А вы не помните, когда ваш сын ставил печать на больничный? Позавчера? Да, все правильно… Спасибо. Нет, теперь все в порядке. Нашли, я же вам говорю, нашли! Не беспокойтесь, Сергей Юрьевич. Извините, до свидания.
– Артистически! – похлопал в ладоши Никита. – Значит, Степцов?
– Степцов. Знакомая фамилия, – сказала задумчиво Наталья, потирая указательный палец, уставший с самого утра крутить телефонный диск.
– Просто редкая, вот и цепляется за слух, – ответил Никита.
– Нет, я ее откуда-то знаю. Степцов… надо проверить по учету несовершеннолетних.
– Проверь, конечно. Значит, это единственный подходящий сын?
– Да. И возраст, и дата отметки больничного…
– Выписывай повестку, Наталья.
– Надо вызвать и девочек, пусть на него посмотрят.
– Если Валентина сможет, обязательно приедет. Но проще бы вызвать этих, городских.
– Конечно, проще, – согласилась Наталья. – Но они как сквозь землю провалились. У Люды телефона домашнего нет, у Татьяны есть, но не отвечает – я звонила дважды. Может быть, лучше съездить к ним?
– А что, можно. Только отдохни все-таки. Ты так вторые сутки тут и сидишь?
– Ничего, я не хочу спать. Да и ночь была спокойная, удалось вздремнуть.
– Лидочка у мамы?
– Конечно.
– Не ворчит?
– Кто? Мама?
– Обе.
– Лидочка ноет, мама ворчит, но не очень: медленно, но верно обращает девчонку в свою веру. Испортит она мне ее, это точно. Слова «нельзя» там просто не услышишь. Да… но где же все-таки наши девушки могут быть? Стоило Людмиле звонить ночь-полночь…
– Почему ночь-полночь? – удивился Никита.
– А я… поздно домой вернулась позавчера, – сказала Наталья, и сердце ее задрожало.
Никита посмотрел на нее, потом придвинул к себе бланк повестки и начал его заполнять.
«Скажу, что была в кино… нет, что у мамы…»
Никита молчал.
«Неужели ему все равно, где я была?»
Никита молчал.
«Нет, скажу как было, и что Саша мне говорил, скажу».
– Слушай, Наталья, а где же…
«Нет, скажу, что у мамы, с Лидочкой!»
– …где же нам нашего брюнета все-таки найти? Вдруг девочки ошиблись и Степцов в этом деле никак и никто? Я вчера битый день потратил зря. Ничего похожего! Вся наша работа с Кучеровыми собаке под хвост. Трое еще остались, но зацепки за них самые приблизительные. Того, что из электрички, мы с Гришей думаем в субботу-воскресенье поискать в поездах. Эй, ты меня слушаешь?
– Да, конечно. Но, может быть, он и не поедет на этот раз?
– Все может быть. А родители? И вообще – а вдруг? Другого-то подхода нет.
– Разве что вдруг.
– Ну ладно, я побежал. Звони, если что. Привет Лидочке, пока.
– Пока…
На стене, напротив Натальиного стола, висела картина. Зимний вечер на Сенатской площади. Тусклые фонари, тусклая луна, тусклые синие тени на тусклом снегу. Все в ней было темным и мрачным, и только багет рамки сиял жирной позолотой. Эта картина висела тут с незапамятных времен, но рамку иногда – вот и совсем недавно – подновляли. И по сравнению с ее навязчивым блеском картина казалась особенно унылой…
Наконец Наталья отвела от нее глаза и снова придвинула телефон.
– Добрый день. Это квартира Смирницких? Пригласите, пожалуйста, Татьяну.
– А кто ее спрашивает? Из училища?
– Нет, это из милиции, следователь Родинцева.
– Что-о? Из милиции?! Татьяна, погоди, не рви трубку! Не успела из командировки вернуться, как… В чем дело?
– Ничего особенного, не волнуйтесь. Просто нужно задать несколько вопросов вашей дочери… Таня? Здравствуйте, это Родинцева из милиции.
– Да я уж поняла. Здравствуйте.
– Что же вы не пришли вчера, Таня? Что-то случилось?
– Куда я не пришла?
– Ко мне с утра.
– А зачем?
– Разве вам Люда ничего не говорила?
– Нет.
– Странно. Это по поводу вашей встречи в поликлинике.
– А… с кем?
– С теми двумя парнями, которых вы видели на Садовой.
– Я никого не видела!
– Ничего не понимаю. Таня, мне позавчера вечером позвонила домой Люда и сказала, что была с вами в поликлинике, где вам встретились двое ребят, бывших на Садовой, когда вы приезжали в гости к Вале Сазоновой.
– Да ну, ерунда все это!
– Какая ерунда? Таня, объясните, в чем дело?
– Какая еще поликлиника? Людка спятила, наверное. Я ее уже три дня не видела. Ни в какой поликлинике не была, никого там не встречала.
– Но почему же Люда…
– А, да вы ее больше слушайте, она такого наплетет!
– Когда вы ее видели в последний раз?
– Я же говорю, дня три-четыре назад.
– А позавчера где вы были?
– Ну где… На пляже, в киношке. По магазинам прошлась… Дома была.
– Так. Не знаете, какой номер телефона на работе у матери Люды?
– Откуда я знаю! И вообще, она, кажется, в отпуске! Собиралась уехать! Не знаю я ничего!
Гудки в трубке.
Все это было очень странно. Наталья посидела минутку, ожидающе глядя на телефон. Потом отыскала протокол допроса Люды Бочининой, просмотрела его первую страницу, перелистала телефонный справочник и набрала еще один номер.
– Аптека? Вы не могли бы пригласить Августу Стефановну Бочинину?
– Ее нет.
– Когда она будет, скажите, пожалуйста?
– На больничном она. У нее с дочкой беда случилась, в больницу попала.
– Люда в больнице? Что с ней?
– Ох, да не знаю я толком, вроде как машиной сбило, что ли.
– Боже мой… В какой больнице?
– В травматологии.
– Извините меня, спасибо.
– Да не за что, за что тут спасибо говорить!
– …Пожалуйста, не плачьте, Августа Стефановна, я вас очень прошу. Вы же видите, что положение не такое уж плохое. Могло быть куда хуже, не окажись водитель таким внимательным и быстрым, – сказала Наталья и сама почувствовала, как неестественно звучит ее голос.
Мать Люды Бочининой, статная белокурая женщина, прижала ладони к щекам. Лицо ее покраснело и распухло от слез. Она несколько раз кивнула Наталье, показывая, что да, все понимает, все правильно, глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, но слезы снова потекли из-под набрякших век, а черты лица расплылись.
Из палаты вышел молодой врач, невысокий и коренастый, и подошел к ним.
– Что это вы, мама, такие потоки льете! – с упреком сказал доктор Августе Стефановне. – У девочки легкое сотрясение… Могло быть и хуже.
– Я и говорю… – подхватила было Наталья, но доктор тут же переключился на нее:
– Скажите, а почему этим делом милиция занялась? Ведь инспектор ГИБДД все описал в рапорте. Водители автобуса и легковушки не виноваты, он мне сам говорил. Я ведь как раз дежурил, когда эту девочку привезли. Инспектор рассказывал, что она сама выскочила из-за автобуса наперерез «Москвичу», но отшатнулась от него, оступилась – и упала, ударившись головой о борт автобуса, а потом об асфальт. Так или не так?
– Так-то оно так… – уклончиво ответила Наталья и мысленно выругала себя за то, что ринулась в больницу, так и не узнав, что говорится об этом происшествии в сводке ГАИ.
– Но куда она так бежала, боже мой, куда?! – сквозь рыдания выговорила Августа Стефановна.
– Ну мало ли, может, подружку увидела и пустилась догонять, – предположила Наталья.
Врач нахмурился.
– Будь вы повнимательнее, девушка, – обратился он к Наталье, которая была как минимум лет на семь старше его, – вы бы обратили внимание, что состояние у больной крайне подавленное. Сотрясение-то у нее, прямо скажем, не тяжелое, средней тяжести, точнее говоря, но оно усугублено моральным кризисом.
– А что вы конкретно имеете в виду? – спросила Наталья.
– Да плачет она все время и никого не хочет видеть и слышать, даже меня! – неразборчиво выкрикнула Августа Стефановна.
– Но все-таки сотрясение… хоть и средней тяжести… – заикнулась Наталья.
– Да у нее будто не сотрясение, а потрясение! – всхлипнула Августа Стефановна.
– Нет, мама, так нельзя, – сердито сказал врач. – Вы мне скоро всех потрясете таким образом. Пойдите-ка вон в садик, подышите и успокойтесь. Давайте, давайте…
Его звала медсестра, нетерпеливо окликая: «Валерий Петрович, Валерий Петрович!», но он не отстал, пока буквально не выпроводил обеих женщин из отделения.