Так мы протянули шесть лет, и наступил момент, когда я вдруг опомнился и спросил себя: не надоело прыгать? И ответил честно: надоело! Как там говорится у одного старого автора – что-то про ум, который требовал живой сказки, и про душу, которая просила покоя… Кажется, так.
Мне казалось, он говорит для себя. Подводит черту, подводит итоги…
– Вы разведены?
– Нет, как-то руки не дошли. Лара подала на развод три недели назад, и я подумал, что она встретила кого-то.
– Вы с ней часто виделись?
– Нечасто. Но она знала, что может на меня рассчитывать. Она всегда это знала… – Он снова помолчал и вдруг спросил: – Какая она была в школе?
– Яркая, красивая, бунтарка… Она дала мне ваш телефон, а я записала ей свой.
Он кивнул.
– Я нашел ваш номер в ее записной книжке. Она и сейчас такая же… – он запнулся, – …была. – Вытащил из заднего кармана джинсов бумажник, достал фотографию. – Вот!
Я взяла карточку. Лариса стала еще красивее – зрелая, уверенная в себе женщина со смеющимися глазами, в которых застыло радостное ожидание подарков судьбы. Я чувствовала, как художник сверлит меня взглядом.
– Никак не могу поверить, что ее нет… – сказал он. – Нелепо, бессмысленно… Я готов понять, если бы ограбление, но не похоже, все на месте… И телевизор работал. В субботу вечером она вернулась домой одна, около одиннадцати, ее видели соседи. А обнаружила ее хозяйка квартиры в понедельник. Она лежала на полу в гостиной, у двери. В комнате работал телевизор, – повторил он, видимо, продолжавший работать телевизор задел его воображение. – Убийца выключил в гостиной свет, но почему-то оставил работающий телевизор. Телевизор работал до прихода хозяйки, чуть ли не два дня. Мне опер рассказал. А в прихожей почему-то не выключил, там свет горел. Они считают, что Лара сама впустила убийцу. – Он печально и настойчиво смотрел на меня, словно ожидал каких-то слов утешения или откровения.
– Она жила одна?
– Квартиру снимал ее друг, его не было в городе всю неделю. Он вырывался к ней, когда мог, как я понимаю.
– Они собирались пожениться?
– Не уверен, – сказал он после паузы. – Вернее, не знаю. Он женат. Я ему не завидую, – прибавил он. – Но понимаю.
– Вы с ним знакомы?
– Нет… – Мне показалось, он запнулся. – Как я понимаю, мы с ним оба ходим в подозреваемых. Одна из их дежурных версий: я узнал о женитьбе, пришел выяснить отношения и в пылу драки убил Лару. Алиби у меня нет. Не думаю, что они всерьез меня подозревают, иначе бы задержали. А так, видите, гуляю пока на свободе. Но вполне допускаю, что если не найдут убийцу, то примутся за меня. Я легкая добыча.
– Кто говорил с вами?
– Капитан Астахов, а сегодня полковник Кузнецов.
– Леонид Максимович?
– Знаете его?
Я кивнула.
– Я ни с кем это не обсуждаю. Эта история… просто дичь какая-то! Я ничего не понимаю. Спасибо вам, Катя. Как я понимаю, вы с Ларой не дружили – уж очень вы разные. Вы работаете?
– Работаю. В охранном агентстве «Королевская охота».
– Как? – переспросил Андрейченко.
– «Королевская охота». А вообще я учительница.
– Что же вы делаете в охране?
– Руковожу. Это мое агентство, семейный бизнес, так сказать. Досталось мне по наследству.
Он рассмеялся.
– Ничего себе наследство! Как же вы управляетесь с ним? Вы такая… женственная!
Я почувствовала, как загорелись уши, и, пытаясь скрыть смущение, спросила:
– А что вы делаете в «Магнолии»?
– Оформляю торговый зал. Я больше оформитель, чем художник. Хотя по старой памяти могу еще что-то изобразить. Хотите, позову вас, когда закончу?
– Хочу!
Он кивнул, улыбнулся и встал. Мы обменялись рукопожатием. Я смотрела ему вслед, у «Магнолии» он обернулся и помахал мне. Я помахала в ответ. Фотография Лары осталась лежать на столе, полуприкрытая моей сумочкой.
Ну что вам сказать? Он мне понравился. Спокойный, сдержанный, умный… Интересно, какой он художник. Наша встреча оставила у меня легкое чувство недоумения – зачем он меня позвал? От одиночества?
Бесшабашная Лариска Куровицкая и художник-оформитель Андрейченко рядом явно не смотрелись. Вениамин Андрейченко… Тут я сообразила, что его зовут так же, как мужа Галки. Но муж Галки был Веником или Венькой, вечным пацаном, а художник был Вениамином, и имена эти были такими же разными, как они сами.
Я сидела в парке и думала. Вспоминала его слова. Шарф как орудие убийства. Возможно, женщина? А почему работал телевизор? Почему он выключил свет в комнате и оставил в прихожей? Машинально? Уходя, протянул руку и щелкнул кнопкой? Тогда непонятно, почему он оставил свет в прихожей. Ему нужно было выскользнуть из квартиры незаметно, он стоял за дверью, прислушиваясь к звукам на лестничной площадке, потом осторожно открыл дверь… Я бы выключила.
Кем он приходился Ларисе? Он или она? Может, это ее любовник? Тот, который снял квартиру? Он сказал, Лариса впустила убийцу сама… Она пришла домой около одиннадцати, одна, значит, убийца пришел позже, они были знакомы, и она открыла ему… Она ему открыла, они перебросились парой слов, она повернулась и пошла вперед, а он шел сзади. Она вошла в комнату, и тут он накинул шарф… Она осталась лежать у двери, а он, возможно, даже не вошел в комнату… Поэтому телевизор продолжал работать…
Собиралась замуж… Видимо, собиралась, раз подала на развод. Ее друга не было в городе всю неделю. Надеюсь, у него есть алиби. И вообще, я давно уже не общалась с Леонидом Максимовичем…
И еще. Художник говорил о Ларисе как о живой. Убийство жены он воспринял без надрыва, скорее, с печалью. Сказал: «Эта история – просто дичь какая-то». Что бы это значило? Равнодушие? Не похоже – он вспоминал их совместную жизнь с теплом и ностальгией. Мне показалось, работающий телевизор, который уже некому было смотреть, поразил его больше, чем убийство. Что это – творческая натура? Или сознание цепляется за всякую мелочь, чтобы отвлечься от кошмара?..
Она открыла убийце сама, ergo – это был не чужой. Вот что самое главное, по-моему.
Я спрятала фотографию Ларисы в сумочку. Сначала мелькнула мысль зайти в «Магнолию» и вернуть ее художнику, но тут мне пришла в голову некая идея… А что, если попробовать восстановить в деталях последний день Ларисы – как в детективных романах: где была, с кем встречалась, когда вернулась?.. Вернее, откуда!
Я знала, что Леонид Максимович не погладит по головке за подобные художества, но ведь он сам говорил, что у меня прекрасно развита интуиция и логика тоже необычная, а кто может понять женщину лучше другой женщины? А когда у меня появятся интересные версии и, если повезет, подозреваемые, я под предлогом знакомства с Ларисой и ее мужем попрошу встречи с Кузнецовым и все это ему выложу. Посмотрим!
…Андрейченко, оставшись один, достал из кармана записную книжку, раскрыл и поставил птичку против верхнего имени в столбце…
Глава 21
Семейные зарисовки
– Оля, нам нужно поговорить…
Ольга Борисовна взглянула вопросительно, приподняла бровь. Муж выглядел неважно – с синяками под измученными глазами, осунувшийся, бледный.
– Говори, – сказала она ровно, и кончик ее тонкого носа побелел от скрываемого волнения.
– Я должен признаться тебе кое в чем…
Голос Анатолия упал до шепота. Он чувствовал себя препаршиво, но деваться было некуда. Они возьмутся за нее, удивительно, что до сих пор не взялись. И ему лучше самому рассказать…
Ольга Борисовна молча смотрела на мужа, и лицо ее оставалось бесстрастным.
– Я очень виноват перед тобой, Оля… – Эта фраза далась ему с трудом. – Я обманул тебя… Я не знаю, что сказать в свое оправдание. Я сделал глупость, но ведь ты знаешь, как я люблю тебя… У нас крепкая семья… Я не понимаю, как это случилось, я сошел с ума… Мы же близкие люди… Олюшка!
Анатолий вдруг соскользнул с кресла на пол и на коленях подполз к жене. На угрюмом лице Ольги Борисовны не дрогнул ни один мускул. Руки ее, сжатые в кулаки, по-прежнему неподвижно лежали на коленях.
– Оля, пожалуйста, не молчи! Я заслужил любой кары! Я дурак, я негодяй, если бы ты только знала, как я жалею обо всем… В глубине души я всегда знал, что это все ненадолго…
– Толя, в чем дело? – холодно спросила Ольга Борисовна.
– Понимаешь, Олюшка, несколько месяцев назад я встретил женщину… Это было случайное знакомство, никуда не ведущее… как я думал, но потом… Я не знаю, как это получилось, что мы встретились снова и… и… стали встречаться. Но ты должна понять, что я ни минуты не думал, что… Я не собирался завязывать серьезные отношения, это все было несерьезно, я прекрасно понимал, что мы разные… Ты часто задерживаешься, у тебя все мысли о работе, а я… Понимаешь, мне часто недоставало внимания, как я думал… Мы, мужчины, часто летим на огонь…
Анатолий говорил, словно в горячечном бреду, внутренний голос подсказывал ему, что главное – не останавливаться, и он нес что-то вовсе маловразумительное. И это было так не похоже на него – самоуверенного, знающего, чего хочет, высокомерного. Ольга Борисовна вдруг подумала, что он, наверное, действительно ее любит, а то, что заигрался в свои самцовские игры… На то он и самец. Говорят, они никогда не взрослеют. А она? Она его любит? Она гордилась мужем, они прекрасная пара, на них везде смотрят, где бы они ни появились… И она твердо решила, что никому его не отдаст. Было, решила. И приняла меры. Она пошла на все. И вот он на коленях – мужчина, ради которого она пошла на все. Что же она теперь чувствует?
– Оля, пожалуйста, не молчи! Я заслужил любой кары! Я дурак, я негодяй, если бы ты только знала, как я жалею обо всем… В глубине души я всегда знал, что это все ненадолго…
– Толя, в чем дело? – холодно спросила Ольга Борисовна.
– Понимаешь, Олюшка, несколько месяцев назад я встретил женщину… Это было случайное знакомство, никуда не ведущее… как я думал, но потом… Я не знаю, как это получилось, что мы встретились снова и… и… стали встречаться. Но ты должна понять, что я ни минуты не думал, что… Я не собирался завязывать серьезные отношения, это все было несерьезно, я прекрасно понимал, что мы разные… Ты часто задерживаешься, у тебя все мысли о работе, а я… Понимаешь, мне часто недоставало внимания, как я думал… Мы, мужчины, часто летим на огонь…
Анатолий говорил, словно в горячечном бреду, внутренний голос подсказывал ему, что главное – не останавливаться, и он нес что-то вовсе маловразумительное. И это было так не похоже на него – самоуверенного, знающего, чего хочет, высокомерного. Ольга Борисовна вдруг подумала, что он, наверное, действительно ее любит, а то, что заигрался в свои самцовские игры… На то он и самец. Говорят, они никогда не взрослеют. А она? Она его любит? Она гордилась мужем, они прекрасная пара, на них везде смотрят, где бы они ни появились… И она твердо решила, что никому его не отдаст. Было, решила. И приняла меры. Она пошла на все. И вот он на коленях – мужчина, ради которого она пошла на все. Что же она теперь чувствует?
– Я видела вас, – вдруг сказала Ольга Борисовна. – Месяц назад.
– Ты видела нас? И ты знала, что я… что мы… Ты все знала?
– Знала. И ждала, когда ты опомнишься.
– Я опомнился, Олюшка! – вскричал Анатолий. – То, что произошло, открыло мне глаза. Меня подозревают… То есть идет следствие.
– В чем тебя подозревают? – Ольга Борисовна как будто не удивилась.
– Моя знакомая убита четырнадцатого июля… Я был в командировке в Зареченске всю неделю, помнишь? Но они копают…
– Разве у тебя нет алиби? Ты же останавливался в гостинице.
– Да, но… Я был в номере один, они могут подумать все, что угодно. И я был на своей машине, то есть никаких проездных документов у меня нет.
– Где ее убили? – Они составляли странный контраст – перепуганный, юлящий Анатолий и спокойная, слишком спокойная Ольга Борисовна.
– В квартире, где она жила…
– За квартиру платил ты? – деловито, сухо, как на допросе.
– Да, но я собирался… Я уже сказал хозяйке, что это последний месяц, понимаешь, я понял, что ничего не нужно…
– Как долго вы были вместе?
– Ну, точно не могу сказать… Около четырех месяцев, наверное, но я хочу сказать…
– Ты ее любил? – спросила все тем же ровным голосом Ольга Борисовна, и Анатолий внутренне поежился.
– Ну я… я же говорю тебе, я не понимал, что происходит… Не осознавал до конца!
– Да будь ты мужиком хоть раз в жизни! – вдруг закричала тонким и отчаянным голосом Ольга Борисовна, вскакивая с кресла. – Что ты юлишь все время? Что ты врешь? Да скажи ты честно, что любил ее! Можешь ты не врать хоть раз в жизни? Ты мужчина или не мужчина? Ты смотрел мне в глаза и врал! Врал! Подло врал! Ты уезжал в командировки и брал ее с собой! И сейчас эту женщину убили, а ты рассказываешь, что не понимал, что происходит! Да есть в тебе хоть капля порядочности? Сочувствия? Испугался за свою шкуру? Трясешься, что подумают на тебя? Что придется платить? Как шкодить, так горазд, а как платить, так сразу в кусты?
Она кричала так, что звенело в ушах. Переходила на визг, потрясала кулаками и топала ногами. Анатолий смотрел на жену и не узнавал ее. Куда делась привычная сдержанность Ольги Борисовны? Которой она так кичилась – ничто никогда не могло вывести ее из себя. Где высокомерие? Олимпийское спокойствие? Бесстрастность? Перед ним была скандальная баба, торговка с рынка, крикливая скандалистка! Необходимо заметить, что не только Анатолий не узнавал Ольгу Борисовну, она и сама себя не узнавала. Внутри ее сидела незнакомая женщина и со злобой изрыгала проклятия в адрес мужа. Голова у Ольги Борисовны кружилась, голос был чужой и отвратительный, сорванное горло болело. Она испытывала сейчас испепеляющую ненависть к мужу – за свое долгое молчание, надежду, что все как-нибудь само образуется, за то, что пошла на все, чтобы удержать его. И где-то глубоко внутри мелькнула мысль: как же мало мы себя знаем!
– Почему ты не сказала, что знала про нас? – опомнился и пошел в наступление Анатолий. – Если бы ты сказала, мы бы все обсудили, мы бы вышли на решение! Ты моя жена, ты должна была протянуть мне руку! Да, я оступился! Но ведь я имею право на взаимопонимание!
– Вышли на решение? Оступился? Взаимопонимание? Почему я должна решать за тебя? Ты врал мне в глаза! Видеть тебя не могу! Убирайся! Ты виноват, что ее убили!
– Что ты несешь? При чем тут я? – рявкнул Анатолий. – Может, ты? Если ты знала про нас… Ты же никогда ничего не прощаешь! Тебя на работе боятся до чертиков!
– Меня боятся? – Ольга Борисовна от возмущения задохнулась. – Да как ты смеешь?!
– Оля, прости! – опомнился Анатолий. – О чем мы… Оленька, пожалуйста, давай поговорим как взрослые люди. Мы должны держаться вместе… Мы вместе восемь лет, неужели мы перечеркнем все это? Ты хочешь бросить меня?
Ольга Борисовна задумалась, искоса поглядывая на мужа. Потом нехотя сказала:
– Нет.
– Вот видишь! – обрадовался Анатолий. – Мы пройдем через это испытание, мы выйдем из него сильнее. В жизни всякое бывает… Признаю, я сошел с ума. Но это не конец… Я люблю тебя, Оленька!
Он подошел к Ольге Борисовне и попытался обнять его. Она отпрянула…
Глава 22
Начало
Комиссар Мэгре в тяжелом длинном пальто, впитавшем всю влагу парижского беспросветно-дождливого осеннего дня, входит в кабачок «Пять мушкетеров», что на Рю де Плесси-Мусси-Кусси, и заказывает кружку анисовой водки. Достает из кармана громадный клетчатый носовой платок, разворачивает и оглушительно сморкается…
Как бы из романа о комиссаре Мэгре.
– Галюсь, сегодня мы идем в «Белую сову», – сказала я Галке.
– Что празднуем? – обрадовалась она. – С актерами?
– Нет, сами. По другому поводу.
– По какому, интересно?
– Я виделась с мужем Ларисы Куровицкой…
Галка ахнула.
– И что? Что он рассказал? Что с ней случилось?
– Галюсь, я около твоего дома. Детишки вернулись?
– Поднимайся, я тебя накормлю! Не вернулись. По-моему, они меня бросили.
И я поднялась. Лифт болтало как космический корабль при прохождении через туманность или черную дыру, и я была готова к тому, что он вместо того, чтобы подниматься, зависнет или рухнет вниз. Каждый раз я даю себе слово не пользоваться лифтом в Галкином доме – кроме вышеупомянутых страхов, он вызывает у меня клаустрофобию, а еще местные хулиганы сожгли кнопки, и я всегда промахиваюсь с этажом. На этот раз я приехала на шестой вместо пятого, и Галка, которая в курсе, закричала снизу, чтобы я спускалась. Она, поджидая меня, уже стояла в открытых дверях. Радостная, шумная, в распахнутом красном халате. Красный – ее любимый цвет.
– Они что, до сих пор там? – спросила я.
– У его матери! – с нажимом сказала Галка. – Ты права, пусть! Наиграются – вернут. Куда мы сегодня?
– В «Белую сову». Начинается игра в великих детективов. Лариса Куровицкая была убита в собственной квартире, следов взлома нет. То есть…
– Убита?! – Галка схватилась за сердце. – Как убита?
– Ее задушили шарфом.
– Какой ужас! – Галка испуганно вытаращила глаза. – Его еще не поймали?
– Нет, кажется. Ее муж ничего не знает. Этим делом занимаются… угадай, кто!
– Кто?
– Кузнецов Леонид Максимович! И капитан Астахов.
– Ой! – обрадовалась Галка. – А помнишь, как Леонид Максимович хвалил нашу интуицию?
Леонид Максимович хвалил мою интуицию, а не нашу, но я промолчала.
– А что говорит ее муж?
– Они расстались два года назад, он лет на десять или на пятнадцать старше. Художник-оформитель, работает на ремонте в «Магнолии», той, что на площади. Самый обыкновенный, ничем не выдающийся художник-оформитель. Знаешь, он говорил о ней, как будто она живая. По-моему, он еще любит ее. Знаешь, Галюсь, мне показалось, жизнь с ней была самым прекрасным временем его жизни. Он сказал, что все в прошлом, вся их бурная жизнь, тусовки, дискотеки, дым коромыслом, вечные гости… К сожалению или к счастью, потому что рано или поздно наступает время собирать камни. Он так сказал это, что прямо комок в горле! Мне его жалко – обыкновенный человек, скромный художник-оформитель и Лариска Куровицкая, женщина-вамп, жар-птица… Конечно, ничего общего у них не было. И такой трагичный финал…
– У нее кто-то был?
– У нее был друг, который снимал ей квартиру в центре. Три недели назад она подала на развод, я думаю, он сделал ей предложение, и она собралась замуж. Ее убили дома. Мне сказали, что следы взлома отсутствуют.