— Не двигайтесь! Я сам!
Он соскочил с пони и пошел вперед, спотыкаясь, не глядя под ноги, чтобы не потерять своим внутренним взором фигуру, маячившую вдали, одновременно освобождая колчан.
— Куда?! — раздался за спиной суматошный вопль Торина.
Хоббит не обернулся — но внезапно ощутил, совсем близко, чье-то плечо.
Он чуть скосил глаза — рядом, по-медвежьи раскачиваясь и широко расставив ноги, шагал Эрлон — рот оскален, глаза навыкате, в руке — видавший виды меч, что подарили ему на дорогу Шаннор и Ратбор. Больше никто не смог последовать за ними, и Фолко понимал почему — мутной волной, гасящей волю, накатывался страх, но в этот миг хоббит словно раздвоился — один корчился в муках ужаса, другой взирал на это холодно и отстранение, прикидывая расстояние и упреждение, чтобы свалить врага, кто бы он ни был, первой же стрелой; и тело повиновалось второму, пока первый заходился в беззвучном истошном крике.
Серая фигура на другом конце пустоши вдруг стала расти, вытягиваясь вверх, угрожающе вздымая ставшие вдруг очень длинными руки.
Каждый шаг давался хоббиту с трудом, словно он тянул за собой на веревке тяжелый груз; но расстояние сокращалось…
Что произошло дальше? Об этом каждый потом говорил по-разному. Тишину пустоши внезапно нарушили крики команд, хрупанье десятков ног по мху, звон оружия, треск веток — сзади надвигались какие-то вооруженные люди.
Хоббит невольно оглянулся — и тотчас получил такой удар в затылок, что перед глазами вспыхнули многоцветные искры, он не удержался на ногах, ткнулся лицом в мох и увидел медленно отваливающийся серо-зеленый пласт, обнажающуюся землю — и белесую змеиную голову, холодный блеск глаз и дрожанье раздвоенного жала. Откуда-то он вспомнил, что такие змеи страшно ядовиты, — и потерял голову, точно наяву почувствовал прикосновение холодной шершавой чешуи, стремительную и острую боль от вонзающихся смертоносных зубов, увидел себя, мечущегося в последних мучениях, в ужасе перед черным ничто, — и «второй» хоббит, крепко державший до этого в руках лук и стрелу, вдруг рассыпался, развалился, исчез, словно дым под ветром; остался лишь «первый» — и никогда после Фолко не мог вспомнить, кто же из друзей вытащил его с этого жуткого места.
Пришел он в себя, когда была уже ночь. Горел костер, дорваги стояли у края светлого круга, держа наготове оружие, и Фолко понял, что страх оказался настолько велик, что даже эти опытные воины поддались ему до такой степени, что сделали то, на что не решились бы никогда, находясь в такой близи от врага, — развели костер и не выставили дальней стражи; очевидно, ни у кого не хватало сил отойти от огня, казавшегося самой надежной защитой от любой нечисти.
На бревнах, угрюмо уставившись в землю, сидели Торин и Малыш; Келаст, судя по наморщенному лбу и едва заметно шевелящимся губам, что-то вспоминал, Эрлон, точно пойманный хорек, неутомимо шагал туда-сюда перед костром. Никто не снимал доспехов.
— Что это было? — с трудом спросил хоббит. — Откуда змеи?
— Какие змеи? — вдруг с удивлением откликнулся Малыш. — Ты змей видел?
— Вот-вот, — не поднимая головы, буркнул Торин. — Ему — змеи, дорвагам — незнамо кто, вроде не то гурры, не то еще кто, нам с Малышом… ну, об этом не вслух. — Он вздрогнул. — Эрлону вот дракон показался…
— Что ты говоришь, Торин?
— Что тут говорить! — На лице гнома была жесткая усмешка. — Ничего этого не было! Морок это был, обман, колдовской туман! Тот, кто сидит в этой пустоши, решил покончить с нами разом и наслал на каждого из нас то, чего тот боится больше смерти. И он достиг своего — мы бежали! — Он вновь усмехнулся. — Да только ошибся этот! — вдруг рявкнул гном, хватив кулаком по бревну. — Ошибся в том, что мы остановились да догадались, что он сам нас боится, иначе бы действовал умнее, показал бы всем одно и то же!
— Раз боится — значит, можно прорваться! — глубокомысленно заключил Малыш. — Когда пойдем?
— Куда? — зарычал Келаст. — Чтобы снова бежать сломя голову, ничего не видя и не понимая? Кто-нибудь может сказать, кто или что это?
Ответом было молчание. Келаст неспешно обвел всех взглядом и продолжал:
— Нужно поворачивать и уходить, пока не поздно, к югу. Иначе мы просто останемся без крошки хлеба!
«Снова назад, — подумал хоббит. — Нет, поздно. Мы подошли почти к самому логову Олмера, и поворачивать уже нет смысла. Хотя Наугрим и говорил, что Олмера нужно ждать у Дома Высокого, вдруг нам повезет? Вдруг он окажется здесь? Но для этого надо пройти пустошь…»
— Эй, кто там?! — суматошно заорал вдруг один из дорвагов. — К оружию!
Над ухом хоббита что-то взвизгнуло; вынесшаяся из мрака длинная стрела отскочила от скрытого складками плаща доспеха Малыша. Они вскочили на ноги, хоббит машинально опустил глухое забрало — и вовремя! Вторая стрела ударила прямо в лицо, он пошатнулся, но быстро пришел в себя, к собственному удивлению ощущая какое-то странное облегчение: стрелы — не призраки, с ними можно управиться.
Келаст наугад ответил невидимому врагу своей стрелой; нашла ли она дорожку или пропала даром — кто мог сказать? Ни звука, ни стона… Только шелестит, склоняясь под ночным ветром, жестколистный тамариск.
Всю ночь простояли они, не выпуская из рук оружия; всю ночь слушали недобрые, глухие голоса каких-то странных существ, перекликавшихся неподалеку; иногда что-то тяжелое, шурша, проползало у самой границы светового круга. С короткими гортанными вскриками несколько раз над костром пронеслись какие-то крылатые тени; хоббит сбил одну из них, но темное тело, беспомощно трепыхаясь, упало где-то в зарослях, куда никто не рискнул отправиться.
Томительно тянулись нескончаемые ночные часы, едва заметно проглядывала сквозь низкие тучи желтая луна. Под утро, когда мрак, прежде чем рассеяться, становится особенно непроглядным, вокруг них вновь воцарилась недобрая тишина, безмолвие нарушали лишь странные звуки, как будто кто-то тяжелый и грузный крадется по кустам, стараясь производить как можно меньше шума. Костер трепетал, понемногу угасая, дорваги пятились все ближе и ближе к умирающему огню.
Неистовое ржание их смертельно перепуганных коней ударило по сознанию точно тяжелый молот; лошади в безумии пытались оборвать привязь. Гулко бухнуло и оборвалось что-то в груди — они смотрели на восток, в сторону пустоши, откуда, как ясно чувствовал Фолко, вновь надвигалось нечто, угрожающее и непонятное.
Глухой рев, треск ломающихся веток; мигнул и изошел предсмертным сизым дымом костер, в золе лишь алели уголья, но свет не исчез — осталось бледно-зеленоватое сияние, на фоне которого на мгновение до рези в глазах четко стали видны скрюченные ветви кустов; а потом ветви вдруг словно растворились, и перед путниками возникла ужасающая, странная форма уродливой жизни, какую никто из них не мог представить себе в самых страшных снах; откуда, из каких глубин было вызвано это существо, никто не знал и не мог даже догадываться. Они увидели два ряда острейших зубов, желтые клыки, покрытую слизью морду: беспрестанно шевелящиеся конечности заканчивались когтями, шуршало, беспокойно извиваясь, слабо светящееся членистое тело. Низкое, плоское и длинное существо с двумя глубоко посаженными горящими зеленым огнем глазами остановилось; в горле его заклокотало, и друзья услыхали не то кваканье, не то хрипение; несколько хватательных конечностей поднялись в воздух, угрожающе протягиваясь к ним.
Ужас и омерзение парализовали на миг всех. Сухая спина и источающее слизь брюхо, беспокойно шевелящиеся ноги и зеленоватое свечение вокруг увенчанной рогами уродливой головы…
Со звонким хлопком тетива эльфийского лука хлестнула по кожаной рукавице на левой руке хоббита. Стрела вонзилась прямо в левый глаз страшилища, но не застряла, а, окруженная алым сиянием, пронзила насквозь голову и туловище, и в следующий миг они увидели ее воткнувшейся в землю; красноватый свет, исходивший от стрелы, освещал травинки, закрытые до этой секунды телом чудовища.
— Морок! — диким голосом заорал Малыш, выхватывая из костра пылающую ветку и запуская ею в морду страшилищу.
Головня пролетела насквозь и, чадя, упала где-то возле хвоста призрака.
Вслед за Малышом стали швырять сучья и остальные, торопливо зажигая их от еще дышащих в золе углей.
Контуры чудовища стали быстро таять, точно туман под солнечными лучами; мертвенный зеленый свет отступал перед веселым и живым светом рыжего пламени, Келаст — на всякий случай, что ли? — рубанул по голове чудовища мечом — клинок со свистом рассек воздух и глубоко вонзился в землю.
После этого очертания страшилища окончательно потеряли четкость, растаяли и исчезли; лишь десяток разбросанных горящих ветвей остались на земле.
Друзья вновь раздули костер.
Друзья вновь раздули костер.
— Ну?! Поняли теперь?! — Голос Торина звучал приглушенно из-под опущенного забрала. — Если мы не испугаемся, то с нами ничего не будет.
Нужно идти вперед и не опускать взгляда.
— А это? — Келаст поднял с земли валявшиеся там стрелы и стал пристально их разглядывать. — Это разве морок? Значит, тут есть люди с луками, и раз у них не вышло с призраком, наверняка вновь появится кто-то живой!
Однако до утра так никто и не появился, хотя глаз они, конечно, уже не сомкнули. Сперва насылаемые на них какой-то злобной силой видения отстранение бродили где-то у края кустов; друзья оказались в замкнутом круге зеленоватого свечения; уродливые многорукие, многоглавые тени вставали по краям, что-то свистело и ухало в чащобе, и хоббит с трудом противостоял подкатывающим, словно тошнота, приступам липкого страха. Не сомкнув глаз до утра, простоял он на одном колене, с готовым луком и наложенной стрелой. И он готов был поклясться, что бродящие вокруг страшилища сейчас обрушатся на их лагерь, растопчут и сомнут их, но, похоже, все эти чудища были лишь наведенными на них обманными видениями — ни одно из них не приблизилось к костру. Не раз доносился из чащи и приглушенный лязг оружия, голоса, отдававшие короткие и отрывистые команды — но был ли это также морок, Фолко не мог понять. Зловещее сияние на его заветном клинке не угасло; и тяжелее всего была мысль о том, что враг совсем близко — а взять его нельзя. Ближе к утру тени постепенно исчезли, утихли звуки и голоса, воцарилась молчаливая недвижность. Все замерло, словно в предчувствии боя; и друзья, без споров и несогласий, молча поправив оружие и проверив лишний раз застежки доспехов, с первыми лучами солнца, пробившимися в долину, развернулись в цепь и двинулись к пустоши.
Вот и знакомые частоколы сухих лесин, вот и бочаги черной воды среди моховых одеял, вот последние живые деревца остались за спиной… вот перед ними пустошь. Серый мшанник, несколько вывернутых полусгнивших коряг…
Чего тут бояться? Нужно только не останавливаться, нужно давить в себе все, что мешает целиться стрелой и работать мечом, и тогда, тогда…
Фолко не успел подумать, что будет тогда. Вся пустошь внезапно зашевелилась, пришла в движение, целые пласты мхов и дерна отваливались, открывая глубокие зловонные ямы; и из этих ям на них хлынули змеи. В мгновение ока шипящий, извивающийся поток полился навстречу друзьям; и не было ни единой свободной кочки, ни единого просвета в этом непрерывном движении; мириадами крохотных холодных взоров прямо в глаза хоббиту впервые по-настоящему взглянула Смерть.
Он не гадал — морок это или действительность; забившийся где-то у самого сердца холодный, как лед, ключ неотвратимых мыслей не оставлял сомнений; но надо было найти средоточие противостоящей им силы, и хоббит, вырвав из ножен специально перевешенный из-под кольчуги на грудь Клык, увидел врага — внутренним зрением.
— О Айну, кано ми ку ре ми камба. Белег реаглар!
Услыхали ли его те, к кому он обратил в тот миг свои мысли? Кто знает, но, когда Фолко зажмурился, он вновь увидел тощую серую фигуру; ее воздетые костлявые руки гнали на них змей, точно пастух — скотину; поток мерзких тварей быстро приближался. До слуха хоббита вновь донеслось испуганное ржание коней; не оглядываясь, он, однако, понял, что дорваги и гномы, ощерясь и низко присев, уже приготовились рубить эту подползающую неминучую гибель. И тогда он выпустил стрелу наудачу, в гущу извивающихся тварей; оставляя за собой в воздухе стремительный багровый росчерк, словно оперенная огнем, стрела вонзилась среди гибких спин, украшенных коричневым узором; в мучительной конвульсии пораженная змея, запрокидывая уродливую голову и выбросив раздвоенное жало, оплела древко, но тут же бессильно опала. Однако вокруг эльфийской стрелы образовался свободный круг, шириной в несколько локтей; и тут хоббит совсем пал духом. Он вдруг подумал, что в действительности ничего этого может не быть, что враг, наводящий на них помрачение, способен показать им что угодно, в том числе и умирающую змею, а потом они, окруженные со всех сторон, просто погибнут, потому что уверуют в то, что укушены; но как знать, есть ли все это на самом деле, если все твои чувства могут обмануть тебя?! Быть может, мы полагаем, что змеи — это морок, а на самом деле они есть? Или решим, что они есть на самом деле, и в ужасе побежим перед бесплотными и бессильными призраками?
Надо дотянуться до этой фигуры!!!
Стоп! В голове вдруг стало ясно, неведомо откуда пришли рассудительность и спокойствие. Ты сам, мой невидимый враг, указал мне дорогу к тебе! А ну!.. И хоббит, не жалеючи, выхватил из колчана пук заветных стрел. Короткий взблеск — стрела вонзилась в нескольких саженях перед ним, и он бегом бросился к ней. Поспешно выпустил в землю еще несколько, так чтобы они образовали неширокий круг, Фолко встал в середину — и вовремя! Он едва успел перевести дыхание после умопомрачительной гонки наперегонки со змеиным потоком — но успел, и теперь ползучие твари лишь бессильно шипели, со всех сторон обтекая его убежище и время от времени корчась, словно от ожога, если оказывались слишком близко от воткнутых в мох стрел.
«Я не промахнусь, я не зря был первым среди друзей!» — мелькнуло в голове хоббита.
И он, не раздумывая, поспешно плюхнулся прямо на землю и, упершись ступнями в концы лука, растянул его двумя руками насколько позволила его самая длинная стрела; серая тень тревожно заколыхалась, его противник почуял неладное и, повернувшись, заторопился было прочь…
— О Манве Сулимо! — истово выдохнул Фолко и, почти не целясь, действуя по тому чудесному наитию, что появляется иногда в моменты смертельной нужды, пустил свою самую заветную стрелу, на две ладони длиннее прочих.
Стрела взмыла ввысь, и вновь хоббит увидал за ней тонкий шлейф алого пламени, а наконечник ее блистал, словно крошечная звезда; время замерло, стрела медленно-медленно удалялась, невесть откуда налетевший ветер подхватил ее, она на миг замерла в наивысшей точке своего полета и низринулась вниз, опираясь на мягкие незримые крылья; серая тень шатнулась было в сторону, но поздно, слишком поздно, — огненная нить пронзила туманные серые складки просторного плаща, тонкий визг в клочья разорвал тишину, и тень согнулась, точно от нестерпимой боли. Только тут глаза хоббита наконец увидели, что происходит вокруг.
Змеи, точно обезумев, вцеплялись своими длинными ядовитыми зубами друг в друга, между ними началась смертельная и бессмысленная битва, ибо все дрались против всех; и шипящий клубок покрыл все вокруг хоббита; но, оглянувшись, он с облегчением увидел, что волна змей так и не докатилась до его друзей, замерших с мечами наголо.
По-прежнему тонко вереща и завывая, фигура с торчащей из правого плеча стрелой, нелепо дергаясь, вновь подняла руки, и змеи повернули назад, откатываясь от своих ям, где они, очевидно, гнездились. Твари текли дальше, в лес за пустошью, и движения их стали вялыми, прерывистыми — из них словно уходила жизнь.
Позади Фолко услышал крики — друзья бежали к нему, по пути рубя наотмашь задержавшихся или медленно уползающих гадов; некто в сером плаще, пошатываясь, уходил, растворяясь между деревьев, и хоббит мог лишь бессильно наблюдать — второй такой стрелы у него не было. Он стал поспешно собирать послужившие ему защитой стрелы, воткнутые в мох вокруг него.
— Вперед! Слава Дьюрину, мы его сокрушим! — яростно зарычал Торин, поравнявшись с уже готовым к рывку хоббитом.
И они бросились вперед, тяжело дыша от усилий, — бежать во всю прыть по кочкам и ямам в полном вооружении оказалось весьма утомительно; но фигура в сером близилась, они настигали, настигали!
Очевидно, поняв, что ему не уйти, их неведомый противник остановился.
Теперь хоббит видел даже его лицо — костистое, изможденное лицо древнего старика; что-то странно знакомое показалось ему в этом когда-то надменном и гордом облике; расстояние сокращалось — но тут уже несколько мгновений мучившая хоббита какая-то неразличимая мысль наконец обрела вид — из-под пробившей плечо старика стрелы не вытекло ни капли крови!
«Что мы можем сделать с духом?!» — последнее, что успел подумать хоббит, когда старик вдруг отчаянно и судорожно, неверным движением взмахнул левой рукой, и из-за плотных зарослей низкорослых сосенок наперерез разогнавшимся гномам и дорвагам бросились вооруженные люди с кривыми клинками наголо.
Секунды оставались до сшибки, но какими они оказались долгими; хоббит успел разглядеть до мельчайших черточек лицо противостоящего ему воина; он запомнил безумный огонь в глазах безымянного противника, его затуманенный взор, его раззявленный в истошном вопле рот между спускающимися от излобья шлема двумя железными полосами, закрывающими щеки.