В юридических кругах превалировало мнение, что на этот раз Мейсон серьезно влип и что в этом деле у защиты нет ни единой зацепки. Единственное, что могла предпринять защита, это прибегнуть к казуистическим уловкам, процедурным затяжкам и задержкам, чтобы вымотать судей и присяжных и всячески тормозить ход процесса.
А вот сможет ли Мейсон это проделать, было объектом серьезных обсуждений в профессиональных кругах. Он, по мнению аккредитованных при суде журналистов, оказался в положении того кувшина, который повадился по воду ходить и превысил отпущенное ему господом количество ходок.
А Гамильтон Бергер на этот раз был настроен нанести удар окончательный, сокрушительный и смертельный.
Присяжные были представлены суду и сторонам, отводов не получили, заняли свои места и присягнули. Гамильтон Бергер произнес вступительное слово, которое являло собой маленький шедевр сарказма и которое завершалось следующим образом:
– Вы, господа присяжные, несомненно, читали заявление защиты, сделанное перед журналистами, о том, что подзащитная запуталась в сетях невероятного стечения обстоятельств. Обвинение надеется доказать, что подзащитная является сознательной шантажисткой, отравительницей и убийцей и что запуталась она в сетях своих собственных преступных умыслов.
Гамильтон Бергер поклонился присяжным и опустился в кресло за столом обвинителя. Он был похож на огромного медведя гризли, обладающего силой и яростью, достаточными для того, чтобы раздавить любое сопротивление.
– Защита желает что-нибудь сказать? – спросил судья Ашерст.
– Не сейчас, – ответил Мейсон.
Судья повернулся к окружному прокурору.
– Вы можете пригласить своего первого свидетеля.
– Доктор Мидли П. Грэнби, – объявил Гамильтон Бергер.
Доктор Грэнби вышел вперед и присягнул.
– Настаиваю на подтверждении квалификации доктора как врача на основании права перекрестного допроса, – сказал Мейсон.
– Отлично, – отреагировал Гамильтон Бергер. – Доктор, ваше полное имя – Мидли Прознер Грэнби, вы лечащий врач Мошера Хигли, пользовавший своего пациента на протяжении всей его жизни и во время его последней болезни?
– Именно так.
– Вы видели Мошера Хигли, когда он умирал?
– Я появился в доме вскоре после того, как Мошер Хигли испустил дух.
– Каков был его облик в это время? Что вы заметили?
– Я отметил покраснение его кожи, и мне рассказали, что…
– Минутку, – перебил Мейсон. – Мы протестуем против выслушивания того, что было доктору рассказано, ибо это не прямое свидетельство, а свидетельство, основанное на чьих-то рассказах. Я так понимаю, доктор, что вы сейчас ссылаетесь на нечто, что было вам рассказано дежурившими у покойного сиделками?
– Да.
– Это не прямое, а вторичное свидетельство, – заявил судья Ашерст. – Ограничьтесь рассказом о ваших собственных наблюдениях.
– Как я уже сказал, я отметил необычное покраснение кожи. Я заметил, что этот человек, очевидно, пил шоколад в тот самый момент, когда его постиг фатальный…
– Прошу прощения, – снова перебил Мейсон. – Я считаю, что эта часть ответа является заключением, сделанным свидетелем, которое не связано с вопросом. Факт, что покойный, возможно, пил шоколад, совершенно определенно является заключением свидетеля, а не наблюдением.
– Свидетель является экспертом в медицине. Он обязан высказывать свое мнение, – сказал Гамильтон Бергер.
– Он может выносить свои заключения по медицинским вопросам, – возразил Мейсон, – но не свидетельствовать об обстоятельствах, которых он не видел своими глазами. В соответствующих обстоятельствах свидетель может делать заключения, касающиеся медицинских вопросов.
– С разрешения суда, – сказал Гамильтон Бергер, – должен заметить, что защита прибегает к техническим уловкам.
– Защита просит взять на заметку тот факт, – сказал Мейсон, – что в данном деле, учитывая все его обстоятельства, защита намерена строго и безукоснительно придерживаться буквы закона и настаивает на выполнении всех так называемых технических правил. Таковые правила, которые прокурор презрительно именует «техническими уловками», введены в закон как средство помощи подзащитному, дабы были соблюдены все его права и он не оказался невинно осужденным. Защита настаивает на строгом соблюдении всех формальных положений судопроизводства.
– Замечание защиты признано обоснованным. Часть показаний свидетеля, касающаяся того, что покойный, по всей видимости, пил перед смертью шоколад, должна быть вычеркнута из протокола, – принял решение судья Ашерст.
– Прекрасно, – с плохо скрытым сарказмом сказал Гамильтон Бергер. – Так что вы видели, доктор? Вы теперь понимаете суть возражений защиты. Расскажите, что вы видели своими глазами.
– Я видел Мошера Хигли. Это был мой пациент. Он был мертв. Я отметил определенную красноту его кожи. Я увидел осколки разбитой чашки на полу. Я увидел пролитый шоколад, вернее, жидкость, относительно которой я предположил, что это шоколад, ибо она обладала запахом шоколада. Пятна этой жидкости были на полу и на ночной рубашке, в которую был одет покойный Мошер Хигли.
– А теперь, – продолжил прокурор Бергер, – скажите нам, присутствовали ли вы, когда, согласно постановлению суда, производилась эксгумация тела Мошера Хигли?
– Да, я был там.
– Ассистировали ли вы при посмертном вскрытии тела?
– Да.
– Пришли ли вы в результате аутопсии к какому-нибудь заключению относительно причин смерти?
– Да.
– И каково оно было?
– Я решил, что Мошер Хигли умер от отравления.
– Смогли ли вы определить тип яда?
– Да.
– Что это был за яд?
– Цианистый калий.
– Защита может приступить к перекрестному допросу, – триумфально проговорил Гамильтон Бергер.
Мейсон спросил:
– Доктор, когда вы в первый раз увидели мертвого Мошера Хигли, вы заметили все симптомы, которые имел в виду окружной прокурор?
– Да.
– Вы изучили их тщательно и со всем вниманием?
– Ну… нет. Я их увидел и отметил. Вот все, что я могу сказать.
– Вы не изучали их тщательно и со всем вниманием?
– В тот момент нет.
– Почему?
– Потому что я еще не осознавал значение этих признаков.
– Вас вызвали в качестве врача?
– Да.
– Вы поняли, что человек, к которому вас вызвали, мертв?
– Да.
– Вы знали, что вам придется делать заключение о причине смерти?
– Да.
– Следовательно, вы осмотрели тело и его ближайшее окружение с целью установления причины смерти?
– Ну… и да и нет.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что провел то, что можно назвать поверхностным осмотром.
– И в результате этого осмотра вы пришли к заключению о причине смерти?
– Да, я подписал заключение о причине смерти.
– Доктор, не уклоняйтесь от вопроса. Я спрашиваю вас: в тот момент вы пришли к определенному заключению о причине смерти?
– Да.
– И заключение ваше было таково, что этот человек умер вследствие коронарного тромбоза, не так ли?
– Да.
– И вы подписали официальное заключение, где именно это определялось как причина смерти?
– Да, сэр.
– А сейчас вы думаете, что ошибались, подписывая это заключение?
– Да.
– Сейчас вы считаете, что Мошер Хигли умер не от коронарного тромбоза?
– Я знаю, что он умер не от тромбоза.
– Следовательно, вы сознаете, что ошиблись, когда в первый раз указывали именно эту причину смерти?
– Да, сэр, и я могу объяснить, почему это произошло.
– В настоящее время меня это не интересует, – ответил Мейсон. – Я только прошу вас констатировать факт, а именно то, что вы ошиблись, сделали ложное заключение. Вы можете ответить «да» или «нет», «сделал» или «не сделал». Итак, сделали ли вы ложное заключение или нет?
– Сделал, – ответил доктор Грэнби. Губы его дергались от ярости.
– Может ли коронарный тромбоз наступить в результате потребления шоколада?
– Конечно, нет. Коронарный тромбоз – это закупорка коронарной артерии сгустком крови, который перекрывает циркуляцию и вызывает смерть.
– Как только вы обнаружили, что Мошер Хигли мертв, вы знали, что вам придется составлять заключение о смерти?
– Конечно.
– Следовательно, вы произвели осмотр с целью установления причины смерти, не так ли?
– Да, как я обычно и делаю.
– Вы имеете в виду, как обычно – поверхностно и невнимательно?
– Нет, конечно!
– Тогда, может быть, вы имеете в виду, что обычно вы даете неправильный анализ причин смерти?
– Конечно, нет!
– Вы хотите заверить присяжных и суд, что вы подошли к делу со всей серьезностью, используя весь ваш опыт, все свое профессиональное мастерство и компетентность, чтобы определить причину смерти?
– Я должен признать, что недооценил значение красноватого оттенка его кожи.
– То есть хотите сказать, что в тот момент, при исполнении вашего скорбного профессионального долга, вы не в полной мере использовали ваше мастерство, знания и опыт?
– Я должен признать, что недооценил значение красноватого оттенка его кожи.
– То есть хотите сказать, что в тот момент, при исполнении вашего скорбного профессионального долга, вы не в полной мере использовали ваше мастерство, знания и опыт?
– Я пришел к неверному заключению, и это говорит само за себя.
– Другими словами, вы были не на высоте? Малость схалтурили?
– Я никогда не халтурю!
– Вы приняли во внимание все факты и обстоятельства?
– Конечно.
– Тогда что вы имели в виду, утверждая, что недооценили покраснение кожи пациента?
– В тот момент я не считал, что это имеет какое-то отношение к причине смерти.
– Но вы заметили его?
– Да, я его заметил.
– Вы рассматривали это покраснение вкупе с другими фактами в целях определения причины смерти?
– Да, рассматривал.
– И пришли к выводу, что это покраснение указывает на смерть от коронарного тромбоза?
– Да нет же! Покраснение кожи не является симптомом смерти от коронарного тромбоза, но является симптомом, вернее, одним из симптомов отравления цианистым калием.
– И вы это покраснение заметили?
– Да.
– И принимали его во внимание, когда определяли причину смерти?
– Ну, в каком-то смысле.
– И в тот момент это покраснение не подсказало вам, что смерть произошла от отравления цианистым калием?
– Тогда нет.
– Почему?
– Потому что в то время я не был знаком с определенными аспектами ситуации, знание которых в более поздний момент выставило все дело совершенно в другом свете.
– Вы изменили свое мнение позже – после того, как были ознакомлены с этими аспектами?
– И после того, как я ассистировал при вскрытии после эксгумации тела.
– И тогда вы поняли значение этого покраснения кожи?
– Вот именно.
– И это, как вы сказали, было результатом ознакомления с историей дела, которую вам рассказали, после чего вы стали придавать этому покраснению более важное значение?
– Ну, в каком-то смысле да.
– То есть вы изменили свое мнение о причине смерти только потому, что вам что-то рассказали?
– Нет, сэр. Не поэтому.
– Вы изменили свою оценку важности факта покраснения кожи после того, как вам рассказали историю дела?
Доктор колебался. Он бросил беспомощный взгляд на окружного прокурора.
– Я сделал это, потому что ознакомился с историей дела.
– Когда вы упоминаете историю дела, вы ссылаетесь на то, что вам кто-то рассказал?
– Ну… да.
– Значит, вы изменили свое мнение на основании чего-то услышанного?
– Я этого не говорил.
– Вы изменили свое мнение относительно важности факта покраснения кожи на основании чего-то услышанного?
– Ну… если вы хотите именно так это сформулировать, то да.
– Спасибо, – сказал Мейсон. – Это все, доктор.
– Минутку, – заявил Гамильтон Бергер. – Я хочу продолжить прямой допрос и задать несколько дополнительных вопросов, которые я, возможно, должен был задать раньше. Просто я думал, что эти темы будут затронуты во время перекрестного допроса. Доктор, почему сейчас вы утверждаете, что Мошер Хигли скончался в результате отравления цианистым калием?
– Прошу прощения, – вступил Мейсон. – Я протестую против вопроса. Это неверное ведение прямого допроса. Вопрос должен быть задан до перекрестного допроса. Совершенно ясно, что здесь произошло. Окружной прокурор не счел нужным изложить часть своего дела, поскольку считал, что нужные ему факты прозвучат более драматически и убедительно, если будут оглашены на перекрестном допросе, когда свидетеля допрашивает противная сторона. Он пал жертвой затеянной им же игры.
Судья Ашерст в нерешительности почесал подбородок.
– Если мне позволено будет объяснить, – сказал Гамильтон Бергер, – я…
Судья Ашерст покачал головой.
– Я думаю, ситуация говорит сама за себя, мистер прокурор, – сказал он. – Полагаю, невозможно сомневаться в правоте защиты относительно фактов и затронутых юридических правил. Однако функция суда – вершить правосудие, а не выступать в роли спортивного рефери на поединке состязающихся сторон. Разумеется, это распространенная практика, когда прокуроры расставляют ловушку для противной стороны, так что некоторые факты, которые могут иметь большое значение, устанавливаются на перекрестном допросе к полному конфузу опрашивающей стороны, то есть защиты. В данном случае суд не сомневается, что обвинение попыталось прибегнуть к этой тактике, но защита оказалась достаточно бдительной и избежала ловушки.
Судья Ашерст строго посмотрел на Бергера, затем на Мейсона и продолжил:
– Но суд отдает себе отчет, что допрос свидетелей полностью отдан на усмотрение суда, и, как я уже сказал, судебный процесс – это не спортивное состязание. Допрос – это попытка установления определенных фактов. Факты, которые может сообщить нам свидетель, относятся к весьма важным и существенным. Суд намеревается разрешить свидетелю отвечать на вопросы обвинения, но суд предупреждает вас, мистер прокурор, что в этом случае все формальные права подзащитной будут соблюдаться со всей тщательностью. Как верно заметил представитель защиты, эти так называемые «технические уловки», или формальности, на самом деле являются средствами защиты прав обвиняемого, которые предоставлены ему законом этого штата. Суд не принимает возражения защиты. Но суд не желает больше никакого юридического фехтования в этом зале. А теперь отвечайте на вопрос, доктор.
Доктор Грэнби важно откашлялся и сказал:
– Поначалу я заключил, что покойный, возможно, умер вследствие коронарного тромбоза. Проведенное мной вскрытие показало, что коронарный тромбоз не имел места. Более того, вскрытие не выявило вообще никакой причины смерти. Тело было забальзамировано. Логично с медицинской точки зрения было заключить, что те следы, с помощью которых можно было бы установить причину смерти, были уничтожены при введении бальзамирующей жидкости. Цианистый калий является сильнейшим ядом, все следы которого полностью уничтожаются при бальзамировании. Покраснение кожи является еще одним симптомом смерти от цианистого калия. Следовательно, с учетом всех этих фактов, я пришел к обоснованному медицинскому заключению, что смерть покойного наступила в результате отравления цианистым калием.
– У меня все, – сказал прокурор Бергер. – Защита может задавать вопросы.
– Другими словами, – сказал Мейсон, – единственной причиной, по которой вы теперь считаете, что покойный умер от отравления цианидом, является то, что при вскрытии вы не нашли никакой причины смерти?
– В определенном смысле так оно и есть.
– Знаком ли вам такой факт, что в определенном проценте случаев самые лучшие паталогоанатомы страны не в состоянии определить причину смерти?
– Да, знаком, но я не думаю, что этот процент высок.
– Каков он в точности?
– Не думаю, что это относится к делу.
– Зато я думаю, доктор. Назовите, пожалуйста, этот процент.
– Он непостоянен.
– Вы имеете в виду, что процент нераскрытия причин смерти колеблется в каких-то границах?
– Да.
– Каковы же эти границы?
– Это зависит от опыта и мастерства паталогоанатома.
– Допустим, это специалист высокого класса. Существует ли определенный процент случаев, когда медицинская наука оказывается бессильной установить причину смерти?
– Ну… да, есть определенный процент.
– Каков он?
Доктор Грэнби изменил тактику.
– Я не знаю, – сказал он.
– Раз вы не знаете, мы можем допустить, что, скажем, это происходит в десяти процентах случаев?
– Не думаю. Я почти уверен, что это не так.
– Но вы не знаете?
– Нет, я не знаю.
– Но вы знаете, что в определенном количестве случаев паталогоанатом не способен установить причину смерти в процессе вскрытия тела?
– Да.
– Тогда, быть может, во всех таких случаях смерть наступила от отравления цианистым калием?
– Нет, конечно.
– Но в данном случае вы пришли к заключению, что смерть Мошера Хигли была вызвана цианидом, только потому, что не смогли установить ее причину во время вскрытия. Верно?
– Ну… вряд ли это можно считать правильной формулировкой.
– А как бы вы это сформулировали? – спросил Мейсон.
– Я предположил, что должна существовать причина смерти, и ввиду того, что я не смог ее обнаружить во время вскрытия, так как тело было забальзамировано, я предположил, что следы, которые могут указать на причину смерти, были уничтожены при бальзамировании.
– Другими словами, поскольку вы не смогли установить причину смерти, вы предположили, что картина была смазана бальзамированием?
– Да.
– Но вы знаете, что, когда бальзамирование тела не имело места, все равно в определенном проценте случаев невозможно установить причину смерти?
– Но не в десяти процентах случаев, как вы предположили.