– Я протестую, – возразил Мейсон, – на том основании, что лента содержит конфиденциальную информацию, касающуюся отношений врача и его пациента. Я протестую, поскольку эта информация является врачебной тайной. Я протестую, потому что, по всей видимости, записанные на ленту заявления подзащитной могут оказаться неверными, поскольку были сделаны под влиянием наркотиков. И я протестую на том основании, что до сих пор не даны доказательства наличия состава преступления, корпус деликта, относительно того, что Мошер Хигли умер от причин, отличных от естественных, и пока не будет получено определенного и недвусмысленного свидетельства, указывающего на какую-либо криминальную активность, связанную со смертью Хигли, не может быть и речи ни о каких признаниях подзащитной.
Судья Ашерст повернулся к присяжным.
– На время, пока суд рассмотрит протест защиты, – сказал он, – присяжные освобождаются от своих обязанностей и должны будут покинуть этот зал. Во время этого периода никто из вас не должен обсуждать дело или протест, который будет рассмотрен перед судом. Вы не должны обсуждать рассматриваемое дело или позволять, чтобы его обсуждали в вашем присутствии. Вы не должны формировать или выражать свое мнение относительно виновности обвиняемой до тех пор, пока все дело не будет представлено вам в полном объеме. А теперь вы должны покинуть зал, а суд рассмотрит аргументы сторон.
Гамильтон Бергер, подождав, пока присяжные удалятся, сказал:
– С позволения суда, в отсутствие присяжных я могу заверить суд, что на пленке записано определенное утверждение обвиняемой, сделанное, без всякого сомнения, ее голосом, в котором обвиняемая признается в том, что отравила Мошера Хигли. Я утверждаю, что если у нас и нет неопровержимого доказательства, что Мошер Хигли умер в результате отравления цианидом, то мы, полагаю, со всей определенностью установили, что он не умер от какой-нибудь естественной причины. Следовательно, здесь должен присутствовать какой-то криминальный элемент. Я полагаю, мы также собрали достаточно предположений, что смерть Хигли, скорее всего, наступила вследствие отравления цианистым калием. Поэтому мы можем представить запись на пленке как доказательство.
Судья Ашерст посмотрел на Перри Мейсона:
– Я бы хотел услышать мнение защиты по этому поводу.
Мейсон заявил:
– Это конфиденциальная информация. Все записанные на пленку заявления сделаны под воздействием наркотиков. Суд ведь не станет выслушивать показания свидетеля, находящегося в наркотическом опьянении. Поэтому суд не должен принимать во внимание записанные на пленку показания, сделанные в таком состоянии. В этом штате законом было установлено – я ссылаюсь на прецедент в деле, возбужденном штатом Калифорния против Робинсона, 19, Калифорния, 40, – в котором слова обвиняемого, произнесенные в бессознательном состоянии, не могут служить доказательством вины и являются недопустимым свидетельством. Это правило было установлено, чтобы исключить из рассмотрения слова обвиняемого, произнесенные им во сне. С позволения суда, могу напомнить, что на этот прецедент ссылались в деле Чэдвика против Соединенных Штатов, 141, федеральный суд, 225.
Судья улыбнулся:
– А я-то гадал, зачем вы задавали вопрос относительно говорения во сне, мистер Мейсон. Теперь я понимаю, что вы основательно подкрепляете свой протест. Ваши обоснования кажутся мне убедительными.
Судья Ашерст посмотрел на Гамильтона Бергера.
– Эта доктрина уже устарела, – возразил прокурор. – Во время процесса Калифорния против Рукера, 11, Калифорния, 2-я апелляция 609, 54, Тихоокеанское побережье-два, 508, было решено, что любое свидетельство, стремящееся установить, что обвиняемый не был в полном сознании во время признания своей вины, затрагивает не допустимость такого признания, а лишь ставит вопрос перед присяжными о степени весомости этого признания. Поэтому я настаиваю на том, чтобы присяжные прослушали запись. Противная сторона тогда сможет представить все свои соображения насчет ментального состояния обвиняемой к моменту совершения признания. Присяжные смогут рассмотреть свидетельство с точки зрения ложности или правдивости признания. Однако могу заверить суд, что все факты показывают истинность признания. Картина складывается совершенно цельная, факты и свидетельства не противоречат друг другу. По закону любое признание, независимо от того, как оно получено, допустимо, если есть свидетельства, подтверждающие его подлинность.
Прокурор сделал паузу, затем продолжил:
– С позволения суда, я прочту вам текст из восьмого тома «Калифорнийской юриспруденции», страница 110: «Поскольку теория, согласно которой бессознательные признания не принимаются во внимание, базируется на том, что такие признания могут быть ложными, то если таковое признание вскрывает факты, относительно которых доказана их истинность, сама причина применения этой теории перестает существовать». Напомню, с позволения суда, что это положение было использовано в случае Калифорния против Ксателло, 194, Калифорния, 595; 229, Тихоокеанское побережье, 855, где было признано, что, если факты и обстоятельства подтверждают признание вины, правило, согласно которому бессознательные признания не рассматриваются, перестает действовать. С позволения суда, мы намерены показать, что в данном случае признание обвиняемой полностью подтверждается фактами до такой степени, что признание со всей очевидностью должно будет считаться правдивым.
Прокурор многозначительно прокашлялся и продолжил доказательство:
– В данном деле, как станет ясно суду, после того как он услышит сделанную на ленте запись, обвиняемая утверждает, что она зашла в оружейную комнату Мошера Хигли, там вскрыла два охотничьих патрона и высыпала дробь из этих патронов в бутылку с ядом, которую позже бросила в озеро. Мы намерены показать, что эти утверждения соответствуют истине. Бутылка была найдена на дне озера, а пустые патроны без дроби были обнаружены в охотничьей комнате покойного именно там, куда их, согласно признанию, бросила обвиняемая.
И все это, – продолжал Гамильтон Бергер, – невзирая на то, что кто-то, – Бергер повернулся и саркастически поклонился Перри Мейсону, – попытался исказить картину, подбросив в озеро еще одну бутылку с безвредным заменителем сахара. И, с позволения суда, мы намерены показать еще до окончания этого дела, что Перри Мейсона видели на берегу этого озера бросающим в воду некий объект незадолго до того, как он нанял купающихся в озере подростков, чтобы те отыскали на дне подложную улику.
Судья Ашерст нахмурился.
– Ситуация складывается весьма серьезная, – сказал он. – Думаю, суд позволит вам представить свидетельства, касающиеся патронов и бутылки с ядом, мистер окружной прокурор. И если свидетельства, о которых вы говорили, окажутся убедительными, суд поднимет вопрос о прослушивании записи присяжными. Кроме того, все рассуждения о бутылке и дроби снова должны будут представлены. На этот раз – перед присяжными.
– Отлично, – сказал Гамильтон Бергер. – Я приведу свои доказательства прямо сейчас. Я представлю суду охотничьи патроны и покажу, что они были найдены именно в том месте, которое упоминалось в признании подзащитной.
Гамильтон Бергер сделал жест в сторону ассистента, и тот извлек два охотничьих патрона, которые передал суду. Мейсон внимательно осмотрел патроны.
– Это патроны от охотничьего карабина шестнадцатого калибра со штампом MC № 16, – сказал судья Ашерст. – Пыжи извлечены. Из одного патрона высыпана вся дробь, из другого только часть.
– Совершенно верно, – сказал Гамильтон Бергер. – Дробь высыпали в склянку, в которой находились таблетки цианистого калия.
– А что с другой бутылкой? – спросил судья Ашерст.
– В другой бутылке тоже содержится дробь, но таблетки там представляют собой безобидный заменитель сахара.
– Эти бутылки у вас?
– Да, они обе здесь, – ответил Гамильтон Бергер. – Одна из них помечена надписью «Вещественное доказательство А», вторая – надписью «Вещественное доказательство Б».
Бергер продемонстрировал обе склянки.
Судья Ашерст с укоризной посмотрел на Мейсона.
– Это, конечно, очень многозначительный факт, что две бутылки были найдены на месте, куда, согласно признанию подзащитной, она бросила склянку с ядом. Одна из бутылочек содержит, как и говорила подзащитная, яд, в другой – безобидный эрзац-сахар. Верно, мистер окружной прокурор?
– Совершенно верно, – заверил Гамильтон Бергер, торжествующе поглядывая в сторону Мейсона.
Мейсон сказал:
– С позволения суда, я думаю, что могу пролить свет насчет второй бутылки, содержащей безвредный заменитель сахара, и поскольку выдвигаются инсинуации о моей причастности к созданию этой фальшивой улики, то я бы хотел прямо сейчас вызвать свидетеля, который может поведать кое-какие факты, касающиеся текущей фазы нашего расследования.
– Суд дает разрешение, – сказал судья Ашерст. – Этот свидетель, разумеется, вызывается в связи с вопросом о рассмотрении свидетельства, относительно которого был выдвинут протест защиты.
– Совершенно верно, – согласился Мейсон. – Я попрошу мистера Джексона Ньюберна выйти к стойке и присягнуть.
Джексон Ньюберн сделал то, что ему предлагалось.
Мейсон сказал:
– Ваше имя – Джексон Ньюберн. Вы женаты на Сью Ньюберн, являющейся пережившей дядю племянницей покойного Мошера Хигли. Верно?
– Да, это так.
– Вследствие этого родства вы посещали дом Мошера Хигли, не так ли?
– Да, сэр.
– Вы бывали время от времени в гостях у Мошера Хигли?
– Да, сэр.
– Вы были там в тот день, когда умер Мошер Хигли?
– Да, сэр.
– А после его смерти вы узнали – ведь верно? – что подзащитная сделала признание, будто она взяла таблетки, относительно которых она думала, что это эрзац-сахар, из бутылки, стоящей на кухне, и положила их в шоколад, приготовленный для Мошера Хигли, и что, отпив этого шоколада, Хигли обвинил подзащитную, что она отравила его, после чего стал задыхаться, биться в конвульсиях и вскоре умер?
– Да, сэр.
– Вы были в дружеских отношениях с подзащитной?
– Не то чтобы в дружеских. Просто в то время я ей сочувствовал.
– Вы говорите – в то время?
– Да. В то время я полагал, что Мошер Хигли относится к ней грубо и несправедливо. Я был незнаком в то время с некоторыми фактами, о которых я узнал позже и которые ясно указывали, что подзащитная шантажировала дядю моей жены.
– Ваша жена – довольно молодая женщина?
– Ей немного за тридцать, – ответил Ньюберн.
– У нее хорошая фигура?
– Я считаю ее очень хорошей.
– Она пытается сохранить свою фигуру, придерживаясь строгой диеты?
– Да.
– И в своем доме она держит определенный заменитель сахара, который употребляет вместо настоящего сахара?
– Да, сэр.
– Фактически по ее подсказке Мошер Хигли тоже начал использовать эти таблетки заменителя сахара?
– Да, сэр.
– И после того, как вы узнали, что подзащитная призналась в том, что выбросила бутылку с таблетками, относительно которых она опасалась, что это цианистый калий, в воды озера Твомби, вы, пытаясь как-то помочь ей, отправились к себе домой, отыскали аналогичную бутылку, частично заполненную таблетками эрзац-сахара, начинили ее дробью и бросили в воды того же озера в том же месте?
– Я этого не делал.
– Что? – воскликнул Мейсон с выражением крайнего удивления на лице. – Вы этого не делали?
– Нет, сэр.
– Но вы же мне сами сказали, что вы это сделали! Вы признались мне!
– Я этого не делал.
– Вы хотите сказать, – настаивал Мейсон, – что, когда мы разговаривали с вами на крыльце клуба, расположенного на Уэст-Адамс-стрит, известного под названием «Уайлдкэт Эксплорейшн энд Девелопмент клаб», вы мне не говорили, что проделали все то, о чем я только что сказал?
– Нет, сэр.
Мейсон сказал очень серьезным тоном:
– Ваша честь, сложилась ситуация, когда свидетель со всей очевидностью и вполне сознательно дает ложные показания. Я заявляю суду, и порукой тому моя честь адвоката, что свидетель признался в совершении этого деяния, когда мы разговаривали с ним на крыльце клуба.
– Это неправда, – спокойно сказал Ньюберн. – Ничего такого я не говорил.
Гамильтон Бергер радостно улыбался.
– Ну-ну, минутку, минутку, – сказал он. – Ситуация и впрямь весьма пикантная. Защита, будучи обвиненной в фальсификации улики, то есть в том, что бросила в озеро бутылку с эрзац-сахаром, начиненную дробью, пытается уйти от ответственности, обвинив в этом деянии Джексона Ньюберна. Ньюберн отрицает, что сделал это. Защита уверяет, что Ньюберн сам признался в совершении указанного акта. Таким образом, у нас наличествует прямой конфликт между Ньюберном и защитой. Кто-то из них определенно лжет. Я предоставляю суду решать, которая из сторон более заинтересована во лжи ради спасения своей репутации.
– Подождите, – сказал судья Ашерст. Лицо его было хмурым. – Совершенно ясно, что одна из сторон сделала ложное заявление. Заявление, которое является недвусмысленной ложью. Мистер Ньюберн, я спрашиваю вас: говорили ли вы мистеру Мейсону то, в чем он вас обвиняет?
– Нет, не говорил.
– Я уверяю, что говорил, – сказал Мейсон.
– Вы готовы присягнуть? – спросил судья Ашерст.
– Да.
– У вас есть доказательства?
Мейсон секунду поколебался, затем покачал головой и сказал:
– Нет, доказательств у меня нет. Моя секретарша сидела в автомобиле поодаль, и, как только я вернулся в машину, закончив разговор с Ньюберном, я все ей передал.
– Это, разумеется, не доказательство, – заметил Гамильтон Бергер.
– Я думаю, что суд знает меня достаточно, – заявил Мейсон. – Знает, что даже если временами я и использую методы установления истины, которые кое-кому кажутся неортодоксальными, тем не менее я никогда не подвергну риску свою репутацию, прибегая к ложным утверждениям. Точно так же я никогда не стану подбрасывать следствию ложные улики, чтобы защитить персону, обвиняемую в убийстве.
– Ну, это еще надо посмотреть, – сказал Гамильтон Бергер. – В таких делах ваша профессиональная этика становится весьма гибкой, и я бы не рискнул определить границы, до которых она может растягиваться. Однако я заявляю суду, что перед нами ситуация, в которой свидетель, Джексон Ньюберн, со всей определенностью заявляет, что он не произносил слов, приписываемых ему Мейсоном. Адвокат готов присягнуть, что Ньюберн их произносил. С какой целью? Все, что адвокат может сделать, – это подвергнуть сомнению правдивость свидетеля. Но это же его собственный свидетель. В судебном процессе, как правило, сторона не подвергает сомнению слов своего свидетеля. А если уж делает это, то только с целью бросить на свидетеля тень. Это нам не поможет установить факты.
– Это, конечно, верно, – озабоченно произнес судья Ашерст. – Если мистер Мейсон даже присягнет, то это лишь заставит нас сомневаться в правдивости свидетеля, не более того. Факты от этого не прояснятся. Утверждение относительно того, что именно свидетель бросил в озеро фальшивую бутылку, останется недоказанным. Это, конечно, всего лишь формальное правило – показания под присягой, – но, как заметила зашита, она в этом деле намерена строго соблюдать все формальности, которые закон предусматривает с целью защиты прав обвиняемого.
Мейсон, с гневным румянцем на щеках, заявил:
– Ваша честь, я бы хотел, чтобы в слушании был сделан перерыв до десяти часов утра следующего дня. Я намерен глубже изучить этот вопрос и предпринять кое-какие шаги с целью установления истины. Я уверен в своих фактах и знаю, что свидетель признался мне в том, о чем я уже доложил суду.
Судья Ашерст немного поколебался и сказал:
– Разумеется, если не касаться данного дела, суд считает, что адвокат Мейсон всегда сугубо аккуратен и точен в своих высказываниях.
Гамильтон Бергер скривился:
– Что, однако, не мешает уважаемому представителю защиты во всех процессах прибегать к различного рода трюкам и уловкам. Просто на этот раз он зашел слишком далеко и попался в собственные силки. И теперь на карту поставлена его профессиональная репутация. Мне не хочется этого говорить, но суду следовало бы рассмотреть мотивацию защиты.
Мейсон в течение этого обмена мнениями пристально разглядывал вещественные доказательства. Он повернулся к Бергеру и сказал:
– Минутку. Вы настаиваете на том, что суд должен прокрутить присяжным запись признания подзащитной на том основании, что находка охотничьих патронов именно на том месте, которое в своем признании указала подзащитная, доказывает истинность самого признания?
– Именно так, – согласился Гамильтон Бергер.
Мейсон холодно улыбнулся.
– Прекрасно, – сказал он. – Я принимаю ваш вызов. Докажите это. Если вы выиграете, я снимаю возражения против прослушивания пленки.
– Эй, подождите, – вступил судья Ашерст. – Вы не можете этого сделать, мистер Мейсон. Вы ведь должны защищать права подсудимой. Есть серьезные сомнения в том, можно ли вообще использовать признания, сделанные под действием наркотиков, равно как и серьезные сомнения в том, можно ли запись на ленте считать конфиденциальной информацией. Суд еще не готов принять решение по поводу протеста защиты, но признает аргументы в пользу протеста весьма весомыми и затрагивающими жизненно важные права подсудимой…
– Но я откажусь от своего протеста, – сказал Мейсон, – если окружной прокурор докажет нам то, что он намеревается доказать. Я принимаю его вызов и готов состязаться с ним на его территории.
– А я пытаюсь показать, что вы не имеете права это делать, – настаивал судья Ашерст. – Вы не можете так просто отмахнуться от прав подзащитной. Возможно, у вас и есть какая-то идея, но суд не понимает ее сути. Но суд понимает, что у вас на руках очень сильное формальное подкрепление вашего протеста, причем такое, которое приведет к остановке слушания по причине отсутствия состава преступления – если, конечно, суд примет решение в вашу пользу.