Но особенным гигантизмом отличались верхние, с позволения сказать, конечности — к туловищу крепились страшные в своей мускулистости руки. Пожалуй, руки были больше всех остальных частей тела, вместе взятых (если бы у меня на самом деле отросли такие руки, я не смог бы ходить), и держали револьверы. Но скульптор явно не очень был знаком с дизайном оружия, и особенности револьверов передать ему не удалось совершенно. Так что вблизи даже казалось, будто я показываю фиги.
Да, да, да! Я стоял на пьедестале и показывал в разные стороны гигантские фиги. Причем, должен я констатировать, несмотря на нехватку технических и общих представлений о монументальном искусстве, талант у автора присутствовал. Я, а вернее мой памятник, показывал фиги с такой зверской внутренней энергетикой, что на самом деле начинало казаться: он этими фигами легко может кого-нибудь убить.
— Прекрасно! — Перец повернулся к гномам. — Отличное произведение, просто шедевр! Мы в восхищении! Знаете, я закажу, пожалуй, у вас копию. Один к десяти. Поставлю ее на рабочий стол для вдохновения.
Ага, опять Перца в шутовство перекособочило.
Гном поклонился.
— Мне тут больше всего нравится лицо. — Перец указал пальцем. — Такое лицо… достойное… Впрочем, стопроцентное сходство, оно ведь и не нужно, главное, что ощущение передано. Скульптор явно экспрессионист-самоучка…
— Автор монумента сам великий Кипчак Беззаветный, — сообщил старший гном. — Великий ваятель!
— Это точно, — поддакнул Перец.
— Рад, что смог внести вклад в мировую культуру, — сказал я.
Спасибо Кипчаку Беззаветному. И зачем я его тогда спас? Я его спасал, а он мне памятники черт-те из чего ставит… Надо было тогда пролететь мимо, пусть бы его гоблины сожрали с черемшой. Да уж, их бин гуманист…
Перец зааплодировал.
— Куда нам? — мрачно спросил я. — Где ваш мужской дом?
Гном указал пальцем, и я быстро направился туда. В мужской дом имени Мужественности Персиваля.
Перец догнал.
— Это слава! — Он шагал рядом, поглядывая на меня. — Настоящая слава! Приятно, когда тебе ставят памятник из бронзы, достойно, когда из куска мрамора высекают твой бюст, или когда какие-набудь майя или инки вытаптывают твой профиль в пустыне Наска — лишь бы только он был виден с пролетающих кораблей пришельцев. Но когда тебе ставят памятник из…
Перец расхохотался:
— Тебе оказана великая честь!
Потом он задумался на мгновение и вдруг выдал:
Если на сердце грустно,
Если в душе зима,
Пусть тебя успокоит,
Памятник из…
— Как тебе? «Памятник из…». Многозначительно! Пусть слушатель сам догадывается, из чего «из». Конечно, сюда больше подошли бы слова великого Пушкина. — Перец снова бросил взгляд на скульптурную гадость. — Как там он писал? Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет… Ну и так далее. Воистину нерукотворный, трудно соперничать с классиком в точности определений.
Вот так.
— Ты бы был счастлив, если бы тебе «памятник из» построили? — спросил я.
— Хм, с какой стороны смотреть, — принялся философствовать Перец. — Не исключено, что в контексте господствующих ныне представлений о прекрасном этот памятник и не может быть признан однозначно выдержанным, однако для гномов саман — чрезвычайно ценное вещество, я уже говорил. Для них это все равно, что построить памятник из золота. Вспомни, кто из великих царей удостаивался подобной чести? В лучшем случае бронза…
Я все никак не мог понять: издевается он или нет? Мне что, на самом деле полагается приходить в восторг от того, что в мою честь тут поставили «памятник из»?
Может, взорвать его, монумент? Нет, не пойдет. Взорвешь его, еще хуже будет — попадешь в легенду. Уничтоженные памятники любят даже больше. Я вздохнул потихоньку и стал терпеть.
Мужской дом представлял собой сложенный из кирпича куб без окон, с одной-единственной невысокой даже для гномовского роста дверью. Я хотел ускорить шаг, поскольку, по всей видимости, мужской дом был единственным местом во всем поселении, откуда ужасный памятник не был виден. Но ускориться не получилось — поперек дороги выбрела свинья, запряженная в небольшую телегу, груженную репой. На свинье сидел верхом мелкий гноменок, который при виде нашей процессии испугался, спрыгнул и убежал. Телега перегородила проход, гномы засуетились и попробовали ее убрать. Свинья уперлась и сходить с места не собиралась.
Но тут Перец вдруг крикнул:
— Довольно!
Он прошмыгнул мимо и лихо запрыгнул на телегу. Гномы почтительно замолчали, а некоторые даже сняли шапки. Сейчас будет речь. Что за жизнь…
— Друзья! — Перец умудрился принять среди репы героическую позу. — Друзья мои! Я вижу, память о нашем герое увековечена должным образом. Прекрасно! Герой растроган до слез!
Перец указал на меня. Гномы тоже уставились на меня. Я покраснел. Перец продолжал:
— А между тем этого мало.
Я посмотрел на Перца с удивлением. Памятника ему мало? Ну да, ему мало…
— Да-да, — повторил он, — этого мало. Мой друг проливал за вас кровь, защитил вас от тяжести тирании, а вы ограничились памятником. Этого мало. Мало, друзья мои, мало. Надо сделать больше! Много больше!
Гномы дружно, но одобряюще вздохнули.
— Надо сделать больше… И я расскажу, что именно надо сделать. Все просто. Надо оказать герою честь, заслуженную им. Я предлагаю следующее: назвать всех мальчиков и девочек именем нашего героя. Всех новорожденных назвать, а всех уже давно рожденных переименовать!
Гномы слушали.
— Почему такая дискриминация? — вопрошал Перец. — Почему такое однообразие в названиях улиц? Это надо исправить!
Я хотел возразить, мол, спасибо, улица Безымянного Героя мне не нужна. Но промолчал. Как всегда в своем малодушии.
Гномы захлопали, а Перец продолжал:
— У вас есть прекрасный памятник, а я предлагаю вам большее. Нужно сделать маленькие копии этого… — Перец указал в монумент. — Точно такие же и из такого же материала. Маленькие статуйки вы должны поставить в каждом доме на самом почетном месте…
Вот сволочь, подумал я.
— И каждый вечер перед сном вы должны обращаться к этим маленьким статуэткам со словами глубокого почтения и уважения. И тогда на вас снизойдет удача! И будут ваши копья быстры, а силки затягливы! А по понедельникам, один раз в семь дней, вы должны намазывать статуэтку барсучьим салом, что принесет богатый урожай. Богатый!
Я стал вспоминать, в каком из моих револьверов пластиковые пули. Стрельну Перцу в ногу, пусть упадет. Или в ребра — пусть закричит.
Но стрелять не пришлось. Испугалась свинья. Ну, та, в которую была впряжена телега. Свинья дернулась (возможно, ее напугало слово «сало»), Перец не удержался на ногах и хлопнулся на землю.
Свиньи здесь всегда вступают в самый нежданный момент. Почему-то.
Есть справедливость на свете. Жаль только, ногу он не сломал. И ребра не сломал. И не закричал. Нет справедливости на свете.
Гномы перепуганно замолчали.
— Ну, довольно, — сказал Перец, восстав из грязи. — Теперь неплохо бы и пожрать.
Настроение у него было уже не шибко веселое почему-то. Наверное, все же ушибся.
Гномы одобрительно и расслабленно загудели, и мы продолжили путь к мужскому дому.
Мужской дом внутри оказался пуст. Строгие скамьи по стенам и большой стол в центре. С угощениями. Сыр, яблоки, пирожки с яблоками, пирожки с сыром. Капуста по-грузински, капуста квашеная, зелень разная. Квас в бочонках.
— Откушайте, — просто сказал гном.
Люблю простых. Простые, они всегда хорошо кормят. Чем человек непроще, тем у него порции меньше.
— Благодарю, — сказал я и придвинулся к столу, устраиваясь напротив блюда с пирожками.
А Перец к столу не прошел, напустил на себя мизантропию. Судя по его кривой роже, на него сейчас как раз депрессия накатывалась, мировая скорбь разная. Отходняк у него начался — слишком много веселился. Теперь худо ему будет.
Ну и пусть, пусть кровь себе попортит. Я вспомнил о порче крови и чтобы не портить себе настроение, приступил к трапезе. Начал с пирожков, и они были хороши, особенно с сыром.
Перец не выдержал, тоже подсел. Подтянул к себе миску с капустой, принялся уныло хрустеть.
Гномы пылились поодаль, не осмеливались подойти. Может, оно и правильно, я все-таки памятник. Рядом с нами стояли лишь двое — видимо, старейшины.
Еда была ничего, особенно после полярного рациона. Свежие яблоки, свежий сыр, а квас оказался сидром, но тоже ничего. Да и вообще, люблю встречаться с человеческой пищей. А Перец все что-то маялся, никак не мог поесть по-нормальному. Похрустит капусткой — поморщится, откусит от яблока — отложит. В кружку через соломку булькал, из сыра каких-то человечков лепил. Тоже мне Роден. Мне это надоело, и я решил сам выяснить все нас интересующее.
— А где же Кипчак? — спросил я после очередной кружки. — Он что, в отлучке?
— Великий Кипчак Беззаветный ушел, — горестно вздохнул гном. — Совсем недавно ушел. Все нам тут наладил, показал, как делать кирпичи, как ставить памятник…
Скрипнув зубами, я спросил:
— А почему же он ушел?
— Нести свет в народ гномов. Учить гномов делать кирпичи. Учить гномов читать. Ставить памятники. Воевать с гоблинами.
Я икнул и сразу представил: по всей Стране Мечты стоят памятники, показывающие фиги небесам, и все монументы здорово походят на меня, а во всех домишках стоят мои статуи, тоже с фигами, да еще и намазанные барсучьим жиром.
Превратности судьбы: хотел выйти к людям во всем блестящем, а вместо этого саман и барсучий жир…
— Кипчак Беззаветный велик, — сказал старый гном. — Совет старейшин нашего пуэбло предлагает организовать Первый гномовский деспотат и избрать Кипчака Первым деспотом.
Перец едва не поперхнулся.
— Отличная идея, — согласился я. — Первый гномовский деспотат — это здорово! Мы со своей стороны поддерживаем всеми силами. Но деспот не может носить такое имя — Кипчак. Что такое Кипчак? Пусть даже и Беззаветный? Очень уж простое имя, сельскохозяйственное. Не к лицу Первому гномовскому деспоту зваться Кипчаком, не к лицу…
Я задумчиво поглядел в потолок, сделав вид, что впал в мысли. Гном принялся заглядывать мне в глаза.
— Можем ли мы, — приплясывал он, — можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?
— Можете, — снисходительно обронил я. — Мне как раз только что пришло в голову удивительное имя.
— Да? — Гном аж чуть не подпрыгнул.
— Да, — кивнул я и хорошенько прихлебнул из кружки.
— И какое же? — спросил гном уже почти с благоговением.
Я помолчал. Тоже благоговейно.
— Какое? — уже тихонечко спросил гном с надеждой.
— Пердикка, — ответствовал я.
— О-о-о… — протянул ошарашенный гном.
Я с трудом удержался, чтоб не рассмеяться. Перец не реагировал, ковырялся в хлебе. А гном смотрел на меня с большим вниманием.
— Пердикка Беззаветный, — повторил я. — Славное имя! Звучное!
Вот так тебе, Кипчак! Получи, гад! Будешь знать, как мне памятники ставить!
— Пердикка Беззаветный! — провозгласил я. — Имя героя!
— Да! — восторженно кивал гном. — Да!
Перец растерянно возил пальцем по столу.
— К тому же это имя отмечено известной доблестью — так звали соратника великого полководца людей Александра Македонского, — продолжал я. — Так что можете смело называть Кипчака Пердиккой. За Пердикку Первого Беззаветного!
Я поднял кружку, чокнулся с гномом.
— За Пердикку! — подхватил гном.
— За Пердикку! — воскликнули остальные.
А Перец все мрачнел. Слушал, терзал лепешку, потом все-таки спросил:
— А где…
И замолчал.
— Ну…
Перец молчал. Все понятно. Все. Не надо было мне ему помогать, но я человек великодушный и потому помог. Их бин гуманист.
— Тут девчонка была еще, — сказал я, — Ларой звали.
Старый седой гном поглядел на старого, но еще не седого гнома.
— Да, — кивнул я, — кажется, ее звали Лариса. Такая корявая…
Перец кашлянул.
— Вернее, наоборот, — поправился я, — колоритная такая. Она еще помогала вам, лечила…
— Мы и ей хотели памятник поставить: она рядом с вами, спина к спине, в руке сломанный меч, — ответил гном. — Но не поставили, она не велела.
— Повезло… — хмыкнул я.
Я представил рядом с собой изваянную Лару. Сильно.
— Что вы сказали? — почтительно осведомился гном.
— Не повезло, говорю. Но ничего. В другой раз повезет.
— Так где она? — шепотом спросил Перец. — Где Лара?
— А она тоже ушла, — сообщил другой гном. — Как вы ушли, так и она сразу ушла. Через некоторое время. Сказала, что Кипчак Беззаветный тут все будет налаживать…
— А куда? — спросил уже я. — Куда ушла?
— Неизвестно, — пожал плечами гном. — У людей свои дороги.
— А Катька с Кипчаком убежала, — крикнул кто-то из гномовской толпы. — И железного щенка с собой прихватила!
Седой властно махнул рукой, и гномы замолчали.
— Все ушли на фронт… — резюмировал Перец. — Что ж, нам тоже пора, чего здесь рассиживаться…
— Может, останетесь? — без надежды спросил гном. — Мы бы с вами многое сделали…
— Спешить нам надо, — отрезал Перец и поднялся из-за стола. — Дела у нас. Силы зла не дремлют. Как, кстати, обстановка в Деспотате?
— То нам неведомо. После того раза нас не беспокоили, так что и не знаем больше ничего. Кобольдов только издали видели, они бежали куда-то, а к нам не забежали. Оставайтесь. У нас хорошие урожаи, мы и ваших белых птиц прокормим…
— Кстати, о птицах. — Перец поднялся из-за стола. — Как они там? Не озоруют?
Гномы пошевелились. Седой снова просемафорил рукой. К столу присеменил один, совершенно похожий на всех остальных.
— Как наши гости? — спросил седой. — Ну, другие гости…
— Они очень добрые, — ответил гном. — Очень хорошие. А нам…
Он засмущался.
— Гномы желают спросить, — объяснил седой, — они хотят спросить, нельзя ли нам достать… другого гостя? С крыльями…
Перец присвистнул.
— Мы бы хорошо заплатили, — заверил седой, — у нас рудознатцы знатные…
— Я подумаю над этим, — зевнул Перец. — Рудознатцы, говоришь?
— Рудознатцы. Знают серебро, знают железо…
— Отлично, отлично, потом мы поговорим, — Перец уже шагал к выходу. — Мы подумаем… А сейчас нам надо в путь. Дела, знаете ли, дела! Если появится Кипчак, ему привет. Проводите нас до… наших птиц.
Седой гном проводил. И остальные тоже потянулись за нами.
Троица драконов из-за своих размеров располагалась вне поселения — то ли на пастбище, то ли на футбольном поле. Возлежали, как бояре на отдыхе. С достоинством, распустив чешую, растянув крылья, глядючи исподлобья. А гномская малышня стояла вокруг с разинутыми ртами. Да и не только малышня, взрослые тоже.
Горыны почесывались, оскаливали пасти, порыкивали, щурили страшные глаза, одним словом, вели себя как самые настоящие чудовища. Гномы доставали из больших корзин яблоки и подкидывали их, ящеры молниеносными движениями брали яблоки из воздуха, чем вызывали у публики восторг. Мы остановились чуть в сторонке, за углом, и наблюдали за этим пастбищем тщеславия. Хотелось посмотреть, что еще драконы смогут отколоть. На что их фантазии хватит.
Но здесь фантазия у горынов оказалась почему-то не на высоте, яблоки они просто жрали. Жрали и жрали, так, что мне стало кисло даже.
— Ладно, — сказал Перец, — чего на них глядеть, пора лететь.
Мы выступили из-за угла. Щек не поймал яблоко, и оно упало ему на голову. Гномы засмеялись. А Щек вдруг внезапно покраснел — у драконов краснеют уши — подпрыгнул и рванул вверх…
В этот день нам не удалось улететь.
Когда Щек вернулся, выяснилось пренеприятное: с ним случилась оказия по причине объедания с непривычки сырыми яблоками. Оказия была настолько нерегулируема, что горын утратил аэродинамические качества. Гномы принесли толченой коры, и я кормил его этим снадобьем. Гномы уверяли, что к завтрашнему утру все пройдет, и путешествие было отложено. Я сказал, что нам, наверное, стоит поторопиться, но Перец долго смотрел мне в глаза и ответил, что можно пока не торопиться, дня три у нас еще есть.
Переночевали мы в мужском доме, на лавках. И хотя нам и выдали толстые шерстяные пончо, я как-то криво поспал, видимо, улегся неправильно.
Проснувшись, обнаружил, что у меня болит правая рука. Она чуть припухла и покраснела, видимо, отлежал. Посжимал кулак, и боль прошла, правда, уснуть больше не привелось, хотя до рассвета было еще порядочно. Так и провалялся.
Солнце взошло, мы двинулись к пустырю, Перец хотел уйти по-английски, не прощаясь. Однако не получилось.
Мимо нас с серьезными лицами (насколько физиономии гномов могли быть серьезными) проследовали жители поселения. Целая процессия. Гномы несли на своих плечах длинные, не знаю, где уж взяли такие, жерди. А на жердях висела широкая, отливающая золотом таблица. Солидная такая, с завитушками, в латинском стиле.
Гномы проходили мимо, с почтением поглядывали на меня, уважительно кланялись и улыбались в сторону таблицы. Сначала я не врубился, думал, простая дань уважения. Но потом, к своему ужасу, увидел, что именно там написано. Большими, выпуклыми, понятными и, что самое главное, русскими буквами на латуни было выложено слово «Говен».
Сразу за таблицей четверо маленьких гномов на алых подушечках несли большие латунные болты. Процессия направлялась в сторону памятника.
— Что значит «Говен»? — спросил я, уже догадавшись, для чего это все предназначалось.
— Твое имя. — Перец пожал плечами. — А что, хватит тебе ходить Безымянным…