Александр отошел от двери.
Второй раз он узнавал что-то новое о своей молодой жене из ее случайно подслушанной болтовни. Хотя, собственно, что нового он узнал об Аннушке и в этот раз, и в прошлый? Что она обладает здравым и быстрым умом? Это он заметил в ней и сам, и заметил сразу. Это ведь и привлекло его к ней. Ну конечно это. Или… Азарт?
Слово, произнесенное Аннушкой, вцепилось в его сознание мертвой хваткой. Он понял вдруг, что она права. И это так поразило его, как будто он узнал о себе какую-то постыдную подробность.
Значит, все только так и обстоит? У него, как и у всех мужчин? Ему нужно лишь возбуждать в себе азарт снова и снова, и этим определяются все его поступки?
– Вы супруг фрау Ломонософ? – услышал Александр.
Он обернулся. Рядом с ним стоял высокий элегантный мужчина во врачебном халате – видимо, тот самый доктор, которого Аннушка назвала красавцем. Взгляд у него был доброжелательный. Вопрос он задал по-английски.
– Да, – ответил Александр. По-английски он говорил с русским произношением, но внятно. – Как вы оцениваете ее самочувствие, доктор?
Глава 13
В Курхаус он все-таки попал, правда, уже вечером.
Аннушка сама настояла, чтобы Александр туда пошел.
– Целый день ты со мной возишься, Саша, – с самой милой из своих улыбок сказала она. – То с обедом, то с визой. Отдохни, расслабься. В казино сходи. Тут же казино знаменитое. В котором Достоевский последние штаны проиграл.
Видимо, проигрыш Достоевского в висбаденском казино был такой достопримечательностью этого роскошного курорта, что о ней знала даже Аннушка, которая вообще-то не интересовалась подробностями жизни несовременных знаменитостей.
Курхаус оказался большим зданием в самом центре города. Он издалека поражал своей строгой красотой. Александр прошел мимо огромных узловатых платанов, которым на вид было больше ста лет, и сразу увидел широкий разлет его фасада, строгую стройность шести классических колонн.
У входа стояли две мраморные статуи. В детстве Александр пережил увлечение мифологией, поэтому до сих пор знал некоторых олимпийских богов и богинь в лицо. Одна из статуй изображала Гебу, богиню вечной молодости.
Он поднялся по широкой лестнице, прошел мимо бронзовых канделябров, львов и сфинксов, и дверь медленно закружилась перед ним, пропуская внутрь.
Ему показалось, что он попал в другой мир. Совершенная строгость и стройность, которая отличала Курхаус снаружи, внутри сменялась такой же совершенной роскошью.
Фойе было в полном смысле слова необъятным. Пол, отделанный белым, черным и красным мрамором, простирался, казалось, в бесконечность. Потолок устремлялся вверх белым куполом, при взгляде на который кружилась голова. Бронза на капителях колонн, сияющие золоченые люстры, мозаики, скульптуры, витражи – все здесь было создано для того, чтобы поражать воображение.
«Неужто Достоевский штаны здесь проигрывал? – подумал Александр. – Да ему сюда войти и то страшно должно бы было! Хотя почему же? Мне ведь не страшно».
Наверное, в казино можно было войти и с улицы, необязательно было проходить через анфиладу сменяющих друг друга залов, отделанных с невероятным разнообразием – от торжественного, в золоте и бронзе, до легкого, воздушного, с узорами ракушек по белому потолку. Но Александр прошелся по всем этим залам с удовольствием: они в самом деле производили сильное впечатление и тем отвлекали от необъяснимых мыслей.
Казино оказалось чрезвычайно респектабельным. Все оно было отделано дорогим деревом, в котором тепло и расплывчато отражались огоньки хрустальных люстр. Свет здесь был особенный, непонятным образом создающий ощущение жаркого азарта.
Азарт! Это слово никак не хотело уйти из головы, оно беспокоило больше, чем блеск рулетки на столах с зеленым сукном.
Что такое азарт, Александр знал не понаслышке. Но какое место занимает это состояние в его жизни, он прежде как-то не задумывался. И только сейчас эти размышления пришли ему в голову.
Он знал разные виды азарта. И тот, который дает одновременное напряжение всех сил, когда нужно добиться чего-нибудь в избранном для жизни деле. И тот, который заставляет мчаться за тридевять земель с ружьем и сутками лежать на сырой земле, ожидая опасного зверя. И даже дурацкий, бесшабашный, ярмарочный азарт – не хотел, а продал, не собирался, а купил, – тоже был ему знаком.
И разве не азарт охватил его, когда он понял, что Аннушкина молодость ему неподвластна? Конечно, азарт! И он поступил согласно тому азарту, женившись на ней, и ничего плохого в этом не видел.
Он ни разу в жизни не пожалел о том, что следовал за своим азартом куда угодно, без оглядки. Азарт был частью сильного жизненного чутья, с его помощью Александр понимал, правильно ли идет по жизни. Перед самым знакомством с Аннушкой он смутно почувствовал, что этот его жизненный азарт ослабел. И встреча с нею пришлась в самый раз – оживила его, освежила, придала ему новые силы.
Так что же теперь приводит его в такое недоумение?
Но думать об этом, входя в казино, было как-то не ко времени. В казино надо было играть. Александр купил фишки и сел за стол, за которым было свободное место.
В казино он бывал нечасто. Конечно, за игровым столом воодушевление его тоже охватывало – знал он и такое проявление азарта. Но воодушевление это было не настолько продолжительным, чтобы не заканчиваться за стенами казино. Рабом игры он не становился никогда.
Александр играл только в рулетку: «блэк джек» напоминал ему про полгода, проведенные в камере СИЗО, где эта идиотская игра называлась попросту «очко», а «однорукие бандиты», по его мнению, могли увлечь только подростков.
Но сегодня рулеточный азарт не зажегся в нем вовсе. Причиной тому было, как ни странно, внутреннее смятение, которое не давало ему сосредоточиться на игре. С большим интересом, чем за сверкающим шариком, он наблюдал за людьми, собравшимися у стола.
Никого, кто выказывал бы склонность снять с себя последние штаны, среди них, впрочем, не обнаруживалось. Вообще их лица показались Александру не особенно выразительными. Обычные респектабельные европейские лица, несколько лиц азиатских – те были отмечены сознанием своего непреходящего богатства, и такая отмеченность делала их однообразными.
Его ставка выиграла, и немало – крупье подвинул к нему большую горку разноцветных фишек.
Неожиданно Александру показалось, что кто-то смотрит на него слишком внимательно. Он провел взглядом по лицам сидящих за столом людей.
И сразу встретил тот взгляд, который перед этим почувствовал. Взгляд принадлежал маленькому, сидящему сбоку, а потому сразу им не замеченному человечку. Глаза у него блестели черными огоньками, как блестели бы в казиношном свете кусочки угля на свежем сломе.
Заметив, что Александр смотрит на него, человечек кивнул, будто поздоровался. Александр кивнул в ответ. Человечек показался ему знакомым.
– Не надоело вам играть? – по-русски спросил человечек.
– Нет, – пожал плечами Александр. – С чего вы взяли?
– У вас спокойное лицо, – объяснил тот. – И видно, что вы не стараетесь быть спокойным, а держитесь так, как диктует настроение.
Александр поморщился. Он не любил становиться объектом психологических упражнений.
– Ну-ну, не сердитесь, – поспешно произнес человечек. – Я совсем не собирался за вами наблюдать. Просто мне понравилось ваше лицо. Русское лицо в лучшем его проявлении. Я здесь от таких отвык. Сюда к нам, знаете ли, не лучшие экземпляры соотечественников обычно приезжают.
– Сюда к вам? – переспросил Александр.
– Ну да, – ответил человечек. – Я здесь давно уже обитаю. В Райнгау, знаете такую местность?
– Не знаю.
Несмотря на то что Александр явно не хотел продолжать разговор, человечек не отставал.
– Жаль. Тут рядом – виноградные террасы над Рейном. Рай на земле, да и только. Вы еще долго будете играть? – спросил он.
Играть дальше Александр не собирался. Скрывать это от собеседника он не считал нужным. Что потом, пробираться из казино тайком, чтобы не быть уличенным в обмане?
– Уже ухожу, – ответил он, вставая.
– Тогда, может, прогуляемся на сон грядущий? – оживился человечек. – Парк здесь замечательный.
Когда они вышли из казино, уже совсем стемнело. Но парк Курхауса был освещен так умело, что оценить красоту его разноуровневых ландшафтов можно было и вечером. Особенно красиво выглядело озеро с фонтанами. Казалось, струи светящейся воды звучат еще и музыкой, но на самом деле она доносилась от белой ракушки-эстрады.
Они сели на лавочку возле живописных парковых развалин в древнеримском духе.
– Все как при Вильгельме-батюшке, – сказал черноглазый человечек; до сих пор он молча шел рядом с Александром. – Кайзер в этот славный городок много денег вбухал. И с умом, заметьте. Ну да немцы все с умом делают. Пока держатся в пределах разумного. Вы меня в самом деле извините, – повторил он. – Вообще-то я воспитанный. Просто соскучился по живым лицам. Здесь-то… – Он махнул рукой и, спохватившись, представился: – Семен Евсеевич Кауперман. Может, приходилось слышать.
– Уже ухожу, – ответил он, вставая.
– Тогда, может, прогуляемся на сон грядущий? – оживился человечек. – Парк здесь замечательный.
Когда они вышли из казино, уже совсем стемнело. Но парк Курхауса был освещен так умело, что оценить красоту его разноуровневых ландшафтов можно было и вечером. Особенно красиво выглядело озеро с фонтанами. Казалось, струи светящейся воды звучат еще и музыкой, но на самом деле она доносилась от белой ракушки-эстрады.
Они сели на лавочку возле живописных парковых развалин в древнеримском духе.
– Все как при Вильгельме-батюшке, – сказал черноглазый человечек; до сих пор он молча шел рядом с Александром. – Кайзер в этот славный городок много денег вбухал. И с умом, заметьте. Ну да немцы все с умом делают. Пока держатся в пределах разумного. Вы меня в самом деле извините, – повторил он. – Вообще-то я воспитанный. Просто соскучился по живым лицам. Здесь-то… – Он махнул рукой и, спохватившись, представился: – Семен Евсеевич Кауперман. Может, приходилось слышать.
Александр впервые взглянул на собеседника с интересом. Теперь он наконец понял, почему его лицо сразу показалось таким знакомым. Десять лет назад не было дня, когда оно не мелькало бы на всех телеканалах поочередно и одновременно. Влиятельным человеком был тогда Семен Евсеевич Кауперман! Серый кардинал Кремля – это было самое известное его прозвище. Откуда он взялся, как приобрел невиданное влияние, никто толком не знал. Его биография существовала в основном в виде слухов, а его появление в сфере больших денег и большой власти произошло как-то одномоментно. И так же одномоментно, без видимых причин, он исчез из этой сферы несколько лет назад. Тогда стали даже говорить, что его то ли тихо ликвидировали за переизбыток сведений о сильных мира сего, то ли сам он тайно уехал от греха подальше на Гаити. Выходит, это были всего лишь слухи.
– Да уж конечно, приходилось о вас слышать, Семен Евсеевич, – сказал Александр. И представился тоже: – Александр Игнатьевич Ломоносов.
– Ух ты! Потомок?
– Возможно. Только вряд ли прямой. Скорее всего, предки были дальними родственниками или просто земляками.
– Я и отметил сразу, что внешность у вас выдающаяся. Откуда, думаю, такой взялся? Оказывается, Русский Север. – Он снизу вверх окинул Александра восхищенным и немного завистливым взглядом. – Могучие люди! Богатыри, не мы. Что вас, если не секрет, привело в Висбаден, Александр Игнатьевич? В целебных ваннах расслабляетесь? Или в казино проигрываетесь?
– Я похож на Достоевского? – усмехнулся Александр.
– Между прочим, в висбаденском казино Достоевский однажды был в большом выигрыше. Здесь даже премия учреждена для того, кто сорвет больший куш, чем он. За все годы ее только раз и выдали, какому-то арабскому шейху, что ли. А тот ее будто бы сразу и проиграл. Впрочем, и Достоевский своим выигрышем распорядился точно таким же образом. Нет, на одержимого игрока вы не похожи, – хмыкнул Семен Евсеевич. И пояснил: – У вас совсем другой азарт.
Опять прозвучало по отношению к нему это слово! Сговорились все сегодня, что ли?
– Да бросьте вы, – поморщился Александр. – Будто, кроме азарта, и нет ничего другого на свете.
– А что еще есть на свете? – Кауперман коротко и невесело хохотнул. – Ну, Александр Игнатьевич, скажите, если знаете!
– Да вы и сами знаете.
Александр понимал, что зря завелся, как мальчишка. Но очень уж задело его сегодня это слово.
– Например? – не отставал Семен Евсеевич.
– У каждого свой интерес. У вас, я думаю, деньги в самой большой степени. Возможно, еще какие-нибудь удовольствия, которых я знать не могу, потому что вас не знаю. Но наверняка все они тоже связаны с деньгами.
– Деньги, деньги… – задумчиво проговорил Кауперман. – Лет десять назад я сказал бы: да, вы правы, деньги главный жизненный стимул. И, поверьте, нисколько не устыдился бы цинизма такого утверждения. А теперь…
– А теперь устыдитесь?
– На цинизм мне и теперь наплевать. Но насчет денег… Знаете, – вдруг вспомнил он, – что про евреев говорят?
– Про евреев много чего говорят.
– Нет, вот именно в связи с деньгами. Что есть якобы такая разновидность денег: на вечное богатство. И что якобы евреи умеют такие деньги распознавать.
– И что? – спросил Александр.
Что и говорить, Семен Евсеевич умел заинтересовывать! Александр стал догадываться, как он овладел умами сильных мира сего. В конце концов, они тоже люди и тоже склонны загораться интересами того, кто умеет зажигать.
– И это правда! – торжественно объявил Кауперман. – Во всяком случае, я сделал свое благосостояние именно на таком таланте: распознавать те деньги, которые принесут вечное богатство. И вот я давно ведь уже не прилагаю никаких особенных усилий, чтобы его приумножить. А оно само себя приумножает. Вечно! – с потусторонним подвыванием добавил он и наконец рассмеялся. Но в то же мгновенье стал серьезным. Печаль блеснула в его угольных глазах. – Так что деньги у меня есть. А вот азарта к ним больше нет.
– Тогда, значит, власть, – сказал Александр. – Я не слишком внимательно следил за вашей жизнью на родине, но, думаю, вас не пустили во власть. А вы в нее, наверное, очень рвались.
– Бросьте, Александр Игнатьевич. – Кауперман скривился так, будто разжевал лягушку. Лицо у него вообще было очень выразительное и подвижное. – Знаете, мой дедушка, а он был мудрый человек, как большинство еврейских дедушек, так вот, как только я начал делать первые успехи в школе, он мне сказал: «Смотри, Сёма, только не занимай руководящих постов». – «Почему?» – удивился глупый я. «Потому что в этой стране еврей ничем руководить не должен. Они сами разберутся, как им жить. Не лезь, куда тебя не просят». Так что эту истину я усвоил, можно сказать, с младых ногтей. И во власть никогда не рвался, вы ошибаетесь. Азарт, только азарт! Это единственное, чего мне хотелось. И как только я понял, что азарт в моей московской жизни кончился, я тут же уехал. Без малейшего сожаления, заметьте. А уж у вас там чего только не понаписали!
– Почему же он вдруг кончился, азарт? – спросил Александр.
– Хороший вопрос! Если найдете кого-нибудь, кто знает на него ответ, сразу мне скажите. Я того человека озолочу. Черт его знает, – уже без ерничества, серьезно сказал Семен Евсеевич. – Социологи вот вывели, что с количественным накоплением деньги теряют качественный смысл. Получив миллион, человек впадает в эйфорию. Миллиард воспринимается уже спокойнее. А десять миллиардов оставляют равнодушным.
Видимо, он был прав. Александр вспомнил, как не то что в эйфорию, а просто в бешеный восторг привели его миллионы, которые он получил, пока сидел в Матросской Тишине. Тогда как раз случился дефолт, и все, кто работал на экспорт, как он, разбогатели мгновенно, от одного лишь изменения курса доллара. Он вспомнил, как радовался, что купит теперь новый мотор для «Мурмана», да что там мотор – корабли новые купит, и пустит их в плаванье по семи морям, и отдаст долг братьям Ниязбековым, и подарит Юльке за ее мужество огроменную квартиру или что там она хочет – дом на Рублевке! – а с детьми поедет наконец в Диснейленд, найдет время, они ведь давно просят, и главное, выйдет, выйдет из этой похабной тюряги точно, перешибет плетью обух, которым пытаются расплющить его по земле, как насекомое, а вот фиг им!..
Александр улыбнулся. Какой дурак он был тогда, как пьян был своей молодостью!
– Молодость сама себе азарт, – заметив его улыбку, с сатанинской проницательностью подтвердил Кауперман. – А потом в организме происходят определенные химические процессы – и все, молодость больше не вывозит. Некоторое время еще подогреваешь свой азарт различными новенькими штучками. Большими деньгами, например. А потом и это кончается. И что тогда? Ну, можно переменить сферу деятельности. Но как делать карьеру, в принципе уже понятно. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Дети выросли, вы их интересуете только как бездонный кошелек. Они, глупые, еще не понимают, что рискуют утонуть в этом кошельке бесследно. Жена к этому времени становится привычна, как кроличья шапка, которую дают домашнему кобельку, чтоб не бегал к течным сучкам. Завести новую жену, молодую? – Александр вздрогнул. Кауперман усмехнулся. – Тоже возможно. Возможно также, что она окажется не ловкой стервой, а вполне себе милой девчонкой. Уверяю вас, как только вы ее, молодую и милую, получите, через неделю она вам надоест. И что тогда? Пойдете новую искать? С тем же результатом.
– Ну, и зачем вы мне все это говорите? – помолчав, спросил Александр.
– Затем, что вы хотите это услышать. Потому что вы мужественный человек, Александр Игнатьевич. Это сразу видно.
– Не понимаю связи.
– Связь самая прямая. Мужественный человек хочет узнать о себе правду. И кто-то должен ему ее высказать.
– Что ж, вы свой долг выполнили, – сказал Александр, вставая. – И о себе не соврали. Хотя и слукавили. Вряд ли вам все это так уж безразлично – и деньги, и особенно власть. А за правду спасибо. Счастливо оставаться, Семен Евсеевич.