Аурелия попросила ее привести на званый вечер «настоящую» учительницу, то есть не ту, которая мнит себя писателем. Может, надо было сразу отказаться? Но ей так хотелось оставить дверь между собой и Аурелией незапертой — вдруг что-то все-таки получится? Допустим, прочитает Аурелия три новые главы и придет в полный восторг. Да и на вечер хочется попасть…
— Как встреча с миссис Бротон? — спросила мать, едва Марсия вошла в дом. — По телефону ты ничего не сказала…
— Все замечательно, просто замечательно.
— Обидчива ты стала. Опять точно подросток.
— Я не знаю, о чем рассказывать.
— Что из этого вышло? — спросила мать чуть мягче.
— Видела бы ты ее дом. Там не меньше пяти спален!
— Ты поднималась наверх?
— Ну да. И три больших помещения для приемов.
— Три? Господи, зачем такие хоромы? «Ау» кричать? Вот мы, что бы на ее месте делали?
— Устроили бы скачки.
— А еще можно…
— Мама! Какие там цветы! А народу сколько работает! Я такого в жизни не видела!
— Немудрено. А дом-то прямо на улице или в стороне стоит?
— Чуть в глубине. Но все магазины рядом. Все под рукой.
— Автобусы ходят?
— Вряд ли она ездит на автобусе.
— Да уж. Будь у меня такие возможности, я бы в жизни больше в автобус не села. А стоянка у дома есть?
— Конечно. По-моему, на две машины. Мы посидели в библиотеке, поболтали о том о сем, познакомились поближе. Она пригласила меня на званый вечер.
— На вечер? А меня?
— Тебя никто не упоминал. Ни она, ни я.
— Ну, она же не будет против, если ты возьмешь меня с собой. Нацеплю праздничное рванье и пойду.
— Но зачем?
— Просто выйти. Людей повидать. Вдруг я их заинтересую?
В прежние времена мать могла ляпнуть такое только в шутку и тут же снова погружалась в обычное угрюмство. Сейчас она, похоже, всерьез считает, что может кого-то заинтересовать. Неужели выздоравливает?
— Ладно, я подумаю, — сказала Марсия.
— Званый вечер, — нараспев проговорила мать. — Не могу дождаться!
Аурелия позвонила из машины. Слышно было плохо, но Марсия уловила, что Аурелия случайно оказалась «по соседству» и хочет заехать на чашку чая.
Они с Алеком как раз ели. Рыбные палочки с запеченной фасолью. Аурелия и впрямь была где-то рядом: не успела Марсия убрать со стола еду, а Алек — перекидать за диван все игрушки, как к дому подъехала машина.
Еще один подписанный экземпляр все того же романа Аурелия вручила ей прямо на пороге, потом вошла и присела на краешек дивана.
— Какой прелестный мальчик. Волосы просто удивительные! Такие светлые, почти белые!
— Как вы поживаете? — спросила Марсия.
— Устала донельзя. То лекции, то интервью, причем не только здесь, но и в Берлине, и в Барселоне. Французы делают обо мне фильм, а американцы хотят, чтобы я написала сценарий «Мой Лондон»… Простите… У вас от меня голова еще не идет кругом?
— Пожалуй.
Аурелия вздохнула. Взгляд у нее сегодня был особенно проницательный, и вся она напоминала тугую, готовую распрямиться под внутренним напором пружину — ни говорить, ни слушать не хотела. Когда Марсия пожаловалась, что не может заставить себя писать, Аурелия сказала:
— Мне это, увы, не грозит.
Встав с дивана, она беглым взглядом окинула полки с книгами.
— Мне она нравится, — сказала Марсия, перехватив взгляд Аурелии: та смотрела на книги своей ровесницы и постоянной конкурентки.
— Только писать не умеет. Но говорят, неплохо лепит. Скульптор-любитель.
— А мне ее последняя книга очень понравилась, — возразила Марсия. — Кстати, вы прочитали мои главы? — Встретив недоуменный взгляд Аурелии, Марсия уточнила: — Главы из романа. Я их оставила на столе.
— Где оставили?
— На столе. У вас в библиотеке.
— Нет, не читала.
— Наверно, они там так и лежат.
Конечно же Аурелия заехала посмотреть, как она живет: ее интересует не человек, а быт. Ее, Марсию, она в упор не видит, а видит только фразы и абзацы, которые скроит из ее жизни. Восхитительное бессердечие.
На прощанье Аурелия расцеловала ее в обе щеки.
— Жду вас на вечере.
— Да, обязательно.
— И не забудьте привести кого-нибудь… педагогического…
Роман Аурелии она поставила на полку. Ее книги стояли здесь среди многих: под каждой обложкой сюжет, в каждом сюжете герои, везде свой стиль, мастерство, но все это оживает, только когда книга раскрыта, когда это кому-то нужно. Впрочем… Кто знает?..
Мать отказалась сидеть с Алеком. Впервые в жизни. И как раз накануне званого вечера.
— Но почему? Почему? — допытывалась Марсия по телефону.
— Я поняла, что ты меня на вечер не берешь, хотя не потрудилась сказать об этом открыто. Поэтому у меня возникли другие планы.
— Я и не обещала тебя взять.
— А ты меня никогда никуда не берешь.
Марсию уже колотило.
— Мама, я хочу жить. И хочу, чтобы ты мне помогла.
— Я помогала тебе всю жизнь.
— Что-что?
— А кто тебя вырастил? Воспитал? Ты получила образование, у тебя…
Марсия положила трубку.
Она обзвонила подруг и нескольких человек из семинара, обратилась даже к юноше, который читал про солитера. Желающих сидеть с ребенком не нашлось. За полчаса до выхода остался только один кандидат — ее собственный муж. Жил он совсем рядом. Ее просьбу встретил удивленно и язвительно. Вообще-то разговаривали они редко, а при необходимости бросали друг другу записки под дверь.
Выяснилось, что вечер он намерен провести с новой подругой.
— Очень мило, — сказала Марсия.
— А что тебе все-таки надо?
— Ну, может, придешь сюда с ней вместе?
— Н-да, похоже, ты в полном отчаянье. Небось нового приятеля завела? Ладно. Чипсы есть? Выпить найдется?
— Бери все что хочешь. Ты никогда себе не отказываешь.
Впервые с ухода мужа она решила пустить его в дом. Ничего, раз он с девицей, может, хоть рыскать не станет по всем углам.
Наконец они прибыли. Когда девица разоблачилась, стало ясно, что она беременна.
Марсия ушла переодеваться наверх, в спальню. Снизу сначала доносились голоса, потом музыка.
Марсия спустилась, когда Алек увлеченно демонстрировал гостям новую бейсбольную кепку.
Муж поднял конверт от пластинки, покрутил.
— Послушай, это моя пластинка.
— Мне некогда, — ответила Марсия.
Уже в машине она подумала, что, похоже, совсем сбрендила. Но тут же себя успокоила: это жертва во имя жизни! Люди так боятся рисковать… Одна беда: учительницу она для Аурелии не везет. Ладно, не выставят же ее вон, в конце-то концов. Марсия и так сделала для Аурелии предостаточно. А вот много ли сделала для Марсии Аурелия?
Дверь открыл муж Аурелии, и он же, пока Марсия осматривалась, раздобыл для нее бокал шампанского. Гости заполнили весь первый этаж; она узнала нескольких известных писателей. Остальные были, очевидно, критики, ученые, психотерапевты и издатели.
Одолев столько препятствий, чтобы сюда попасть, Марсия никак не могла расслабиться. Она выпила два бокала подряд и ни на шаг не отходила от мужа Аурелии, поскольку кроме него и самой хозяйки никого тут не знала.
— Как вас лучше представлять, учителем или писателем? — спросил он. — Или как-то иначе?
Она взяла его под руку.
— Никак. Я сейчас ни то и ни другое.
— В ожидании новых вариантов?
Он представил ее каким-то людям. Завязалась общая беседа. Говорили — что немало ее удивило — о королевской семье. Надо же, интеллектуалы — а туда же! Совсем как училки на перемене.
Муж Аурелии все время кивал, изредка улыбался. Он ей нравился, хотя она его и побаивалась. Но это ей тоже нравилось. Он понимает людей, понимает, что ими движет. И ничем его не удивишь.
Впрочем, позже, в оранжерее, когда она потянулась его поцеловать, он все-таки удивился.
— Ну пожалуйста, только разочек, — лепетала она, как вдруг увидела на другом конце комнаты директора школы с женой. Они беседовали с какой-то литературной дамой.
Муж Аурелии мягко отстранился.
— Простите, — сказала она.
— Охотно. Я польщен.
— Здравствуйте, Марсия, — окликнул ее директор. — Я слышал, вы очень помогаете Аурелии.
— Да-да, — пробормотала она. Не хватало, чтобы директор видел ее пьяной, да еще такой смущенной.
— Аурелия собирается приехать в школу, посмотреть, как мы работаем. Поговорить со старшеклассниками. — Он приблизил губы вплотную к ее уху. — Аурелия подарила мне полный комплект своих книг. С дарственными надписями.
Марсия чуть не сказала: «Идиот! Они все подписаны».
Она вышла на улицу подышать. Потом вернулась и обошла все комнаты. Гости уже расходились. Кто-то по-прежнему ожесточенно спорил. До Марсии никому не было дела.
Сандор лежал на кровати, прикрыв глаза рукой. Она села рядом.
Марсия чуть не сказала: «Идиот! Они все подписаны».
Она вышла на улицу подышать. Потом вернулась и обошла все комнаты. Гости уже расходились. Кто-то по-прежнему ожесточенно спорил. До Марсии никому не было дела.
Сандор лежал на кровати, прикрыв глаза рукой. Она села рядом.
— Я пришла сказать… В общем, я не буду приходить так часто. Ну я, собственно, и приходила-то не часто. Только в последнее время. Но теперь буду еще реже.
Он кивнул. Взглянул повнимательней. Иногда он ее все-таки слышал.
— А причина, — продолжала она, — если, конечно, ты хочешь знать причину…
— Хочу, — сказал он. И сел. — Слушай, я бы угостил тебя чем-нибудь… только нет ничего… Стыдно даже.
— У тебя никогда ничего нет.
— Пойдем куда-нибудь, выпьем.
— Я уже напилась. Сандор, знаешь, это так ужасно. На этом сборище в голове у меня все время вертелось одно словосочетание. И я пришла сказать его тебе. Мы доим камни. Мы цепляемся за прежнее, за известное — людей, вещи, место. Ищем поддержки там, где получали ее раньше. И даже не находя, продолжаем тыкаться туда мордой, в поисках соска. А надо искать новое. Иначе мы просто доим камни. По мне все это, — она обвела рукой комнату, — скучно, бескровно, мертво.
Он проследил за рукой, выносившей приговор его комнате.
— Но я стараюсь, — сказал он. — И дела скоро пойдут в гору. Я уверен, пойдут.
Она поцеловала его.
— Пока. Как-нибудь увидимся.
В машине расплакалась. Он-то не виноват. Она его непременно навестит, на днях.
Домой добралась поздно. Муж спал в обнимку со своей подружкой, положив руку ей на живот. На полу — бутылка из-под вина, грязные тарелки. Телевизор орет во всю мочь.
Она сняла пластинку, сделала на ней ногтем глубокую царапину и вложила в конверт. Разбудила сладкую парочку, поблагодарила, сунула пластинку мужу под мышку и вытолкала их вон.
Устремилась было наверх, но остановилась на полпути. Поднялась еще на ступеньку, развернулась и двинулась вниз. Надев плащ, вышла на маленькую открытую веранду позади дома. Кругом мрак и тишина. Мгновенно пробрав до костей, холод заставил ее очнуться. Она сняла плащ. Пусть, пусть холод накажет ее сполна.
Летом, на рассвете, она любила танцевать на этой веранде под музыку Прокофьева из «Ромео и Джульетты», а Алек смотрел на нее во все глаза.
Она зажгла свет на кухне: он заодно, пускай скудно, освещал и веранду. Взяв из штабеля кирпичи, она выложила очаг. Потом пошла в дом и собрала все рукописи. Вынесла. И принялась жечь по листочку: рассказы, пьесу, первые главы романа. Бумаг оказалось много, и костер получился отменный. Горел долго. Марсия вся пропахла дымом. Она дрожала. Потом убрала, смела пепел. Сделала себе ванну и лежала в ней, покуда вода совсем не остыла.
Алек спал у нее в постели. Блокнот она положила на тумбочку: пусть лежит рядом, вместо дневника. А писать она пока не будет, для начала — полгода, а то и больше. Это не мазохизм, не способ самоубийства. Возможно, ее жажда творить была вроде навязчивой, нездоровой идеи, ведь не только преступники бывают маньяками. Но теперь она расчистит место. Ей нужна пустота, пространство, и она не станет заполнять его ничем! Это очень важно. Иначе ей грозит превратиться в собственную мать, которая изо дня в день пялится в телевизор и, захлебываясь от радости, доит свои камни.
А так, пройдет время, и начнется новая жизнь. Кто знает…
Перевод с английского Ольги Варшавер.