Вскоре на столе появился второй кувшинчик бургундского, и Пьер жадно припал к вину. Утолив жажду и отдышавшись, он благодарно посмотрел на Шарля. Шарль улыбнулся, хоть и одной половинкой рта, но как-то очень светло. Не глядя на Пьера, он произнес хриплым голосом.
— Сегодня лучший день в моей жизни. Меня хочет видеть сама королева Марго. Сразу же после вечерней молитвы она будет ждать меня в Лувре.
Пьер едва не захлебнулся слюной от такого известия. Он вытаращил глаза, и крупная дрожь пробежала по его тощему телу.
— Что? Ты сегодня будешь разговаривать с божественной Маргаритой де Валуа?
— Так же как с тобой. С глазу на глаз, — усмехнулся Шарль.
Пьер, забыв о вине, оцепенел. О невероятной красоте Марго ходило много слухов, как, впрочем, и о ее распутстве. Но в распутство королевы Пьер не верил, а слухи о ее красоте были сильно преуменьшены, потому что в действительности она оказалась гораздо прекраснее, чем простолюдины описывали на площадях.
Пьер видел ее лично. Специально для того, чтобы увидеть Маргариту, он ночью пробрался в собор Святой Марии и спрятался за кафедру.
Это был самый страшный грех, который только можно вообразить, — прийти в святую святых ради похотливого желания увидеть распутницу. Но когда наутро Пьер узрел ее через щель дубовой кафедры, то понял, что все муки ада, которые ему предстоит перенести в грядущем, он пройдет с таинственной улыбкой на устах.
Это была невероятная женщина, за которую не страшно умереть. Роскошные светлые волосы упали на ее белый матовый лоб, когда она опустилась на колени перед иконой Богоматери. Королева как будто светилась изнутри — такой белизны была ее кожа. Вишневые губы, роскошный бюст, грациозный стан и невероятно тонкая талия. Но когда она подняла глаза, Пьер остолбенел. Они были такого пронзительно-синего цвета, что все краски Парижа в один миг померкли навсегда.
— Но зачем? Зачем ты понадобился королеве? — спросил Пьер, выйдя из оцепенения.
Шарль перевел на приятеля свой убийственный взгляд, от которого обычно вздрагивают простые смертные (но Пьер его выдержал, потому что был сильно взволнован), и произнес:
— Меня хотят видеть только с единственной целью: чтобы я отправил кого-нибудь в лучший мир.
— Она хочет кого-то отправить в лучший мир? — растерянно пробормотал Пьер, чем вызвал широкую улыбку этого мрачного человека. Но теперь улыбка убийцы не удивляла вора. И теперь его не удивлял этот странный свет в глазах Шарля.
Хозяин принес яичницу и два ломтя хлеба. Убийца неторопливо принялся за еду, а Пьер не мог проглотить ни кусочка. Он опять приложился к кувшину, после чего спросил у Шарля:
— Но кого она хочет отправить на тот свет?
— Думаю, свою собственную мать, — равнодушно ответил Шарль, продолжая неспешно работать челюстями.
— Мать? Екатерину Медичи? — восхищенно воскликнул Пьер. — Какая женщина… А сколько она за это заплатит?
Шарль перестал жевать, и глаза его выразили недоумение.
— Неужели ты думаешь, что я могу принять деньги от королевы Марго?
— О да! Конечно. Ради ее величества убивают за один только взгляд.
В глазах Шарля мелькнула презрительная усмешка.
— Я не собираюсь убивать за один только взгляд. В качестве награды я потребую ее тело.
— Тело Марго? — вскрикнул Пьер и почувствовал, как голова пошла кругом. — Ты думаешь, она согласится?
— Куда она денется? — оскалился убийца.
— Но потом тебя самого могут отправить к праотцам.
— Туда мне и дорога, — улыбнулся Шарль. — Зато хоть несколько мгновений она будет моей.
Его глаза продолжали излучать тихий свет. А до этого в них было беспросветно. В глазах же Пьера читалось только одно: «Как бы я хотел быть на твоем месте».
11
Весь следующий день Трубников пребывал под впечатлением прочитанного отрывка из романа этого шизика. Глава издательства недоумевал, почему этот невзрачный текст, написанный далеко не мастерским языком, произвел на него такое сильное впечатление. «А вообще, — подумал Трубников, — если бы Колесников двигался в этом направлении, из него бы вышел толк. Его слог не особо красочный, не особо образный и не особо благозвучный, но в нем присутствует жизнь».
Когда вечером бывший одноклассник снова навестил больного четвертой палаты, то не увидел в его глазах никакого безумства. Диман был таким же, как всегда: бодрым и жизнерадостным. «Может, у него прошло?» — обрадовался посетитель.
— Как себя чувствуешь? — с порога поинтересовался Евгений, окидывая взглядом пустую палату.
— Прекрасно себя чувствую! — ответил с улыбкой Колесников. — Это, — он поднял перевязанную руку, — подживает. Вены уже срослись. А с жилами сложнее. Шевелить пальцами можно будет только через неделю.
— Где твои соседи? — спросил Трубников, описав подбородком полуокружность.
— Телик пошли смотреть. Я тоже хотел пойти, но сестра мне сказала, что ты придешь.
Трубников двинул к кровати табурет и сел у изголовья.
— Прочел я вчера твое сочинение. Ты знаешь, понравилось.
Глаза Колесникова радостно вспыхнули.
— Серьезно? Прикалываешься, наверное.
— Скажу более, — солидно чмокнул Трубников. — Если бы роман был написан полностью, я бы его опубликовал в своем издательстве.
. — Но это уже свистишь! — засмеялся Колесников. — Твое издательство не издает художественную прозу. Да и поэзию тоже. Одни только репродукции и рекламные проспекты.
— Для тебя я сделал бы исключение.
Колесников молодецки закинул здоровую руку за голову и лег удобнее, польщенный похвалой.
— М-да! — произнес он мечтательно. — Не плохо было бы издать.
— Не плохо было бы дописать, — вторил Трубников.
— А что, может, еще допишу, — подмигнул Диман. — Но я не верю, что ты издашь. Пожалеешь денег. Литература — вещь неприбыльная. — Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. — А когда-то, помнишь, мы мечтали создать свое издательство и выпускать только серьезную литературу, в первую очередь, конечно, себя. А что в результате? Я ушел в бульварную журналистику, а ты стал хозяином издательского дома, добился-таки цели, но не печатаешь даже собственных стихов. Потому что нерентабельно. Скажи, десять лет назад мы думали о презренной рентабельности? И в мыслях не допускали! Мы думали только о великой литературе.
— Возможно, я к ней еще вернусь, — улыбнулся Трубников.
— Не обманывай себя, — зажестикулировал Колесников. — Никогда ты уже не вернешься в большую литературу. Ты слишком для этого сыт. Посмотри на свое пузо, уже пиджак на пуговицу не застегивается.
— Возможно, ты и прав, — выпятил губы Трубников. — Я уже никогда не вернусь к стихам. Да и ты уже никогда не допишешь свой роман. А жаль. Я бы опубликовал вопреки рентабельности. Честное слово.
Трубников замолчал, Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. После некоторой паузы Трубников подмигнул приятелю:
— Королеву Марго, ты, конечно, писал с Маргулиной?
— А что, узнается?
— Еще как.
— А этого прохиндея Пьера писал с себя?
— Но почему же с себя? — возмутился Колесников. — Как прохиндея — значит, сразу с Димана! Кое-что, конечно, выдернул из своей личности, не спорю, но вообще это образ собирательный.
— Понятно, — кивнул Трубников, спрятав в кулак улыбку. — А Мрачного Шарля писал с кого? Неужели с меня?
Брови Колесникова взметнулись вверх.
— С тебя? Что за бред? В образе Шарля и близко нет твоего. Об этом экземпляре я вычитал в энциклопедии.
Трубников надул щеки и задумался.
— А с кого ты писал… Э-э… — Трубников запнулся, да так и остался сидеть с открытым ртом и неоконченным вопросом.
— Ну? — нетерпеливо подтолкнул Колесников.
— Ладно! Бог с ним, с романом, — махнул рукой Евгений. — Психиатр с тобой беседовал?
— Сегодня у нас с ним был длинный разговор. Я ему залил про депрессию, но заверил, что подобное больше не повторится. Он поверил. Про убийство, конечно, ни-ни.
Трубников сразу нахмурился.
— Ты опять за свое? Хватит чушь городить! Никакого Олега ты не убивал. Он живой! Ты понимаешь?
Колесников испуганно втянул голову в плечи и с ужасом прошептал:
— Убивал! Еще как убивал! Ты мне не веришь? Я что, по-твоему, сумасшедший? Я хорошо помню, как всадил в него две пули. Одну в висок, вторую в лоб. Но это уже потом, в машине.
— Тогда почему он живой?
— Не знаю. Я не уверен, что он живой. Возможно, это его призрак.
Зрачки Колесникова расширились, и глаза снова сделались безумными. «Зря я начал эту тему, — с тоской подумал Трубников. — Вот идиот, вбил себе в башку и ничем не выбьешь. Нет! Ему все-таки следует подлечиться».
— Призрак, говоришь? А давай я тебе завтра его приведу!
— Не надо, Женька! — истерично закричал Колесников. — Только не его! Если приведешь, я снова вскрою вены прямо у тебя на глазах.
— Не надо, Женька! — истерично закричал Колесников. — Только не его! Если приведешь, я снова вскрою вены прямо у тебя на глазах.
— Успокойся! — выдохнул Трубников, вцепившись в одеяло, которое Диман натянул на лицо. — Хорошо, я его не приведу. Только не кричи.
— Правда? — В глазах Димана сверкнуло что-то детское. Он испуганно повертел головой и прошептал: — Ты знаешь, он ко мне уже приходил. Домой. Я в глазок не посмотрел, открыл дверь, а он стоит такой прозрачный, бледный, грустный, шары выпученные. Стоит и в глаза смотрит. Я ни бе ни ме, тоже стою и смотрю. Пошевелиться не могу от страха. А он вдруг таким слабым-слабым голосом говорит: «Моя жена у тебя?»
Я затряс головой, потому что сказать ничего не могу. Он как-то очень печально вздохнул и сказал: «Извини. Тогда я пойду».
Развернулся и медленно-медленно пошаркал к лифту с поникшей головой. Но у лифта вдруг резко поднял голову, хищно улыбнулся (ты бы видел его улыбку, Женька!), затем провел пальцем по виску и пропел: «Свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения». Тут я опомнился и захлопнул дверь. Припал к глазку — а там никого. Как у меня не случился разрыв сердца в ту минуту? Черт его знает!
Трубников внимательно изучал лицо приятеля и видел в нем неподдельную искренность. Если бы это было игрой, он бы почувствовал. Но в глазах Димана не мелькнуло никакого напряга. «Точно. Он сошел с ума на почве любви к Марго», — пришел к унылому заключению одноклассник.
— И все равно ты не похож на убийцу. У тебя слишком живые глаза. У убийц зрачки неподвижные, — вяло ответил Евгений, не надеясь, что этот аргумент подействует на спятившего просветленно.
Больной поднял глаза на друга и с ужасом простонал:
— Женька, а у тебя глаза неподвижные. Может, это ты убил Олега?
12
Когда он почувствовал, что тело Олега начало тяжело оседать на землю, Дмитрий подхватил его под руки и прижал к капоту. В ту же минуту изо рта убитого хлынула вишневая струйка крови. Пистолет еще был в руках, и на открытый мотор капали алые капли. Дмитрия затошнило. «Бросить и убежать! Уехать куда-нибудь, далеко-далеко. Мама!»
Убийца поглядел по сторонам. Вокруг ни души. До машины метров десять. Сердце билось так, что казалось еще немного, и оно проломит грудную клетку.
Колесников схватил убитого за подмышки и повалил на себя. Кровь наконец перестала капать в мотор, зато обильно полилась на его штаны. Колесников поволок труп к своему «БМВ», оставляя на дороге две полоски: борозду от тяжелых ботинок мертвеца и тоненькую струйку крови.
Тащить было нелегко. Труп был тяжеловат. Олег не относился к хилякам. «Только бы не выехала из-за поворота машина», — взмолился Колесников и тут же споткнулся о кочку. Он упал, сильно стукнувшись затылком о мерзлую землю. Труп свалился на него.
Колесников долго барахтался под тяжелым телом Олега, прежде чем удалось высвободиться и панически вскочить на ноги. «Бросить труп на дороге и уехать к чертовой матери!»
Дмитрий осмотрелся по сторонам. Вокруг по-прежнему ни души. Хоть бы вышла из леса Марго и помогла. Так нет. Она словно в воду канула.
Бедняга вновь поддел ладони под руки, сомкнул их на груди покойника и рывком приподнял. Однако не удержал равновесия и снова упал. Пришлось опять барахтаться под трупом и испуганно выбираться наружу. С третьей попытки Колесников поднял Олега и почти юзом поволок к автомобилю. Положив тело на обочину, Колесников снял с сиденья мешковину, расстелил на дороге, катнул на нее труп и ловко завернул наподобие ковра.
Когда исчезли распахнутые глаза Олега, стало значительно легче. Колесников связал мешковину веревкой и наконец втащил этот ужасный куль в автомобиль. Запихнув его на заднее сиденье, Колесников отер лоб и только тут заметил, что пистолет все это время находился у него в руке.
Дмитрий обтер его снегом и сунул себе в карман. Он попытался оттереть снегом рукав пуховой куртки и штаны, но ничего не получилось. Кровавые пятна только размазались и увеличились в объеме. «Где же эта чертова Марго?» — с отчаянием простонало внутри. Машина распахнута, капот открыт, на двигателе кровь.
Убийца вытащил из кармана носовой платок, приблизился к «Жигулям» Маргулиных и тщательно стер с двигателя кровь. Но опять-таки только размазал. После чего закрыл капот и помчался к своему «БМВ». Время уже поджимало.
Машина быстро завелась, Дмитрий развернулся и двинулся в сторону трассы по кочкам и буеракам. Он увидел в зеркальце, что Маргулина так и не вышла из леса.
Когда машина исчезла из поля зрения, Колесников прибавил газу. Трясти стало сильнее. Водитель с ужасом услышал, что пассажир на заднем сиденье издает какие-то звуки. После этого он сполз с сиденья и затих.
Выехав на трассу, Дмитрий на полной скорости рванул в Подмосковье, но внезапно впереди у поста ГИБДД с ужасом увидел вереницу легковых машин. Судя по всему, патрульная служба учиняла очередной шмон. «Ах да! — вспомнил Колесников, ударяя по тормозам. — Как же он мог забыть о взрыве на «Белорусской». Теперь на всех постах облавы. Вот это влип!»
Убийца с ревом развернул машину и на полной скорости рванул обратно в Москву. Куда? Куда бросить труп? Все речушки, попадавшиеся по пути, были покрыты льдом. Увезти мертвеца в лес за город и сжечь? Но на дорогах менты.
Уже темнело, а Дмитрий все никак не мог принять решения и колесил по всей Москве, преимущественно в районе набережной. Но открытой воды нигде не было, а разъезжать с таким пассажиром за спиной было все опаснее. Кругом одни патрули. К сумеркам они выползли, как тараканы.
Неожиданно сзади послышался шорох. Колесников обернулся и от ужаса вместо тормоза нажал на газ. Валявшийся под сиденьем куль шевелился. Только чудом машина не врезалась в столб. Бедняга круто развернулся на месте и съехал под мост. Под ним было темно и, кажется, ни души.
Дмитрий включил в салоне свет и убедился, что зрение его не обманывает. Мертвец в мешке действительно дергался. Дрожащей рукой Колесников достал из кармана револьвер, взвел курок и несколько минут с ужасом смотрел на мумию, которая, как будто унюхав пистолет, замерла. Может, ему показалось? Может, это от тряски машины?
Диман протянул руку к голове, и завернутый в мешковину дернулся. Колесников вскрикнул и выставил вперед револьвер. Дрожащей рукой он нащупал через мешковину лоб, подставил к нему дуло и выстрелил. Труп встрепенулся и затих. Пуля прошла насквозь и зарылась в сиденье.
В ту же минуту от бетонной стены отделились две тени и понеслись по ступеням наверх. «Да здесь кто-то был?» — ужаснулся Колесников. Он быстро потушил свет и включил фары. Но те двое уже были на мосту.
Колесников с яростью развернулся и рванул обратно на дорогу. Описав автодорожный круг, он въехал на мост. На нем было четверо. Какой-то мужчина с сумкой через плечо, бабушка с палочкой и двое подростков: парень и девушка. Юная парочка, взявшись за руки, шла навстречу «БМВ» деловитым шагом и улыбалась.
«Вряд ли это они, — подумал Дмитрий. — Скорее всего он спугнул каких-то бомжей? Черт с ними! Надо сматываться поскорее».
В тот вечер бедняге ничего не оставалось, как вернуться к себе на Ленинский проспект, поставить машину с трупом в гараж и отправиться домой. За ночь может прийти что-нибудь умное.
И действительно, войдя в квартиру и хлобыстнув стакан коньяку, Колесников вспомнил о пруде на Воробьевых горах. Там, в парке, на территории Дворца пионеров, каждое утро купаются моржи. А значит, есть прорубь…
В ту ночь Дмитрий ни на минуту не сомкнул глаз. Он пил, и не пьянел. А сон не шел. Единственно, в чем помог коньяк, — он несколько унял тряску. Но в половине седьмого, когда нужно было выходить, беднягу затрясло с новой силой.
Колесников выпил кружку крепкого кофе и спустился в гараж. Куль лежал на том же месте в пространстве между сиденьями. Только мешковина на лбу мертвеца стала черной от запекшейся крови. Дмитрий заставил себя прикоснуться к покойнику. Он был ледяным и жестким. В ту же минуту водитель энергично выехал из гаража и понесся на Воробьевы горы.
Когда он въехал на территорию Дворца пионеров, стало уже светло. Дмитрий проследовал по парковой аллее, которая, к его удивлению, оказалась расчищенной от снега, доехал до пруда и подпрыгнул от радости: в белом пруду сиял огромный черный прямоугольник метров десять в длину и пять в ширину.
Колесников выскочил из машины и осмотрелся. Вокруг ни души. Не теряя времени, он схватил куль за веревки и поволок к воде. Протащив его по всей длине проруби к тому месту, где должно быть глубже всего, Колесников быстро сбегал за гирей, привязал ее к мумии и сделал попытку столкнуть.
Однако мумия совсем не собиралась идти в воду. Колесников пихал ее и руками, и ногами, но привязанный к гире труп не двигался. Дмитрий скользил по льду и дважды падал, но эффекта от этого не было. Наконец он догадался перенести гирю на самый край проруби. Эта полуторапудовая дура тут же подломила под собой кромку и потащила тело на дно. Колесников пнул мумию ногой, и этот ужас, завернутый в мешковину, наконец с бурлением и недовольством скрылся под водой.