– Нет, пропал навсегда, – не успокаивалась Митци. От атласной кисточки, которую она положила в сумочку, осталось всего несколько спутанных желтых ниточек.
На Митци был грязный голубой передник, который она едва сумела завязать на объемистой талии. Короткие светлые волосы заправила за уши и стала похожа на расстроенную школьницу. Нетвердой рукой она налила себе еще виски, отчего образовался влажный кружок на скатерти, свежей, новехонькой, специально, ради ужина с Грейс, купленной Людвигом в магазине Баркерса. Локтями сдвинула тщательно разложенные ножи и вилочки, навалилась на стол. Рот ее скривился.
Людвигу с трудом удалось уговорить Грейс прийти к нему на ужин. Это было важное событие. Он не сразу, но все же уступил ей в вопросе покупки спортивного автомобиля, элегантного MG, и вскоре они станут его владельцами. Но учиться водить она, кажется, не собиралась. Людвиг в автомобилях не разбирался совершенно. MG был уже не первой молодости. Оливер, унаследовавший от отца книжную лавку, торгующую раритетами, был способным выпускником Итона, носил джинсы и дни напролет копался в своем автомобиле, которому придумал имя «Кьеркегор». Это неусыпное внимание требовалось Кьеркегору для того, подозревал Людвиг, чтобы тот не развалился прямо посреди дороги. Оливер не мог скрыть радости, когда предварительная сделка была заключена. «Скорость, как у ракеты», – заверял он Людвига, но того ракеты не интересовали. «Прокатимся по шоссе во вторник». Людвиг в глубине души надеялся, что показ не удастся – во время поездки с машиной случится авария, конечно, не смертельная. И вот в благодарность за то, что Людвиг сдался в вопросе покупки автомобиля, Грейс согласилась прийти на ужин в его квартиру, но при одном условии: больше никого из жильцов не будет.
Чтобы избежать ненужных визитов, он все решил приготовить на своей газовой плитке. Намечены были консоме с добавлением хереса, омлет с гарниром из картофельного салата, яблочный пирог и сыр. Накрывая на стол, он вдруг почувствовал себя неимоверно счастливым. Размечтался о доме в Оксфорде, как там у них сложится жизнь. И тут со стаканом и бутылкой ввалилась Митци.
– Не знаю, что мне делать, – говорила она. – Он был настоящий джентльмен, честное слово. Ты его видел? Он милый был. Писал по-гэльски, такую замечательную поэму. Достойный человек. Таких теперь редко встретишь. Сейчас в основном барахло всякое. И почему ты с ним не познакомился!
– Говоришь, будто о покойнике! – в отчаянии воскликнул Людвиг. – Но он ведь жив, зачем же рыдать? А теперь, Митци, знаешь, я бы тебя попросил…
– А он ведь мне нравился, – не собиралась замолкать она. – И я ему нравилась. Но не судьба нам. Не судьба…
– Вот вы где все, – раздался голос Остина. Он зашел и сел напротив Митци.
– Ну и вид у тебя – как у покойника, – сказала Митци. – Ты где шатался весь день?
– Так, ходил, бродил.
– Что, по городу?
– Да, то тут, то там.
– Зачем?
– К женщине одной ходил.
– Какой женщине?
– Той, что спит летаргическим сном в комнате на Трегантер-роуд. Уже шестьдесят лет спит. Уснула в восемнадцать лет. И вот с тех пор лежит и ничуть не постарела. И если мужчина ее поцелует, она проснется, но тут же и красоту свою утратит, иначе говоря, с постели встанет семидесятисемилетняя старая развалина, но у нее зато сто тысяч фунтов, так что можно и рискнуть.
– И ты ее поцеловал? – спросил Людвиг, задумчиво помешивая омлет.
– Нет. Испугался. Присмотрелся и потихоньку дал деру.
– Ты нализался. Нет никакой старухи на Трегантер-роуд.
– Можно выпить? – спросил Остин и плеснул себе виски в бокал, один из приготовленных Людвигом.
Норман звонил. Завтра Норман явится снова.
– У вас с Митци праздник? Завидую. Разрешите присоединиться?
– Нет у нас никакого праздника. Я жду Грейс. Наконец согласилась прийти.
– Согласилась, говоришь? – оживилась Митци. – Наша компания ей не совсем подходит.
– О, Грейс согласилась прийти, – подхватил Остин. – Прекрасно.
– Да не в том дело, – перебил его Людвиг.
– А в чем?
– Можно, мы посидим с вами? – спросил Остин. – Без угощения. Мы просто так посидим, выпьем.
– Не обижайтесь, но не надо, – ответил Людвиг. – Я хочу остаться с Грейс наедине, понимаете?..
– А, все-таки мы недостаточно чистые, – нахмурилась Митци. – Может, нам вообще поклониться в ножки мисс Грейс, что навестила нас, убогих? Миссис Дорина тоже сюда не является, брезгует.
– Дорину оставь в покое, – вспыхнул Остин. – Ты ее не понимаешь и никогда не поймешь.
– Вот уж точно, такая глубокая, что дна не разглядеть, – сказала Митци. – Но для нас, простых смертных, лучше мелко да весело, чем глубоко и нудно до смерти.
– Ты просто завидуешь. И вообще, про Дорину ни слова!
– Завидую? Бедной девушке, у которой шариков не хватает?
– Да как ты смеешь так отзываться о моей жене! – вскочив, заорал Остин. – Да она в сто, тысячу раз лучше тебя! Ты имя ее произносить недостойна! Она моя жена, я ее люблю и уважаю!
– Пожалуйста, идите куда-нибудь в другое место и там ругайтесь сколько хотите, – не выдержал Людвиг.
Митци поднялась и, как высоченная скала, нависла над столом.
– Твоя жена! Твоя жена! Ишь ты, какое имечко ласковое ей придумал, а за помощью лазишь к другим, другие тебя содержат. Ко мне приходишь просить, а потом меня же оскорбляешь в моем собственном доме…
– Прошу вас, Грейс сейчас придет…
– Да это ты, ты сама меня к себе затаскивала! И задницей крутила, как бешеная, когда я согласился! У меня и в мыслях не было!
– Нет, это ты придумал! Все точно рассчитал! Паразитируешь на людях! Жалкий попрошайка! Приживал! Даже когда прислали ко мне Людвига, не смог удержаться: мол, богатый американец, можно его доить, если понадобится. Так вот тебя отрекомендовал.
– Ничего подобного!
– Так, так! Мало того, что паразит, так еще и врун. Паразитируешь на женщинах. Вот у Дорины от тебя мозги и поехали. И первую жену в гроб уложил. И на Грейс бы лапу наложил, если бы случай подвернулся. Следи, Людвиг, а то он и до Грейс доберется…
– Митци… Остин… я вас прошу!..
– А ну пошла вон из комнаты, – угрожающе приказал Остин, сделав несколько шагов вокруг стола.
– Это моя комната. Сам пошел вон. Из дома тоже! Обгадил еще один день моей жизни. Еще один! Чтоб ты пропал!
– Ты не знаешь, в какую беду я вляпался! – хрипло выкрикнул Остин. – Не знаешь, какая мука для меня эта жизнь! Если бы ты знала, не зверела бы так!
– Ах ты, маленький малек!
– Ты пьяна!
– Я вас прошу обоих!..
– Мужчинка, муженек, полезай в коробок, там лежи и не жужжи.
– Заткнись, зараза. А то я тебя сейчас!
– Попробуй тронь меня, Остин Гибсон Грей! Я хоть и хромая, но ты у меня попрыгаешь!
– Только не здесь, не в комнате! Эй, стойте, стойте!
Митци изо всех сил толкнула Остина. Тот попятился.
Бутылка бордо перевернулась, сковородка с недожаренным омлетом упала на пол. Остин зашатался и рухнул в камин.
– Дрянь! Очки сломала! И руку! Дрянь проклятая!
Людвиг начал поднимать Остина. Митци села и оглушительно разрыдалась.
– Я же тебя люблю, дурак ты, кретин. Кроме меня, тебя же больше никто не любит. И на черта, сама не понимаю. Слизняк ты, и все… Еще когда-нибудь пожалеешь. Я только одна тебя понимаю и люблю. А ты мне в душу плюешь…
– А, всю одежду изгадила и очки мне разбила, паскуда! О, здравствуйте, Грейс!
– Грейс! – закричал Людвиг. Ему тоже досталось – весь был в остатках омлета.
– Принцесса прибыла, – провозгласила Митци, вытирая глаза скатертью.
– Прости, Грейс, – начал оправдываться Остин, – мы тут немного поспорили. Вид у нас не совсем парадный.
– Бухаем тут каждый день, но деремся не каждый, – объяснила Митци. – Не стесняйся. Присаживайся. Налить?
– Нет, не надо.
– Киска, прости… – пробормотал Людвиг.
Грейс связала волосы на затылке в узелок. На ней было несколько старомодное, длинное зеленое шелковое платье. В правой руке, через которую был переброшен плащ, она держала букет ирисов. Видно было, что она не верит собственным глазам.
Остин стряхивал грязь с костюма, который к тому же был залит вином. Из размазанного по полу омлета он выковырял свои очки с погнутыми дужками и зашелся в сумасшедшем хохоте.
– Лягушечка, любимая, – пробормотал Людвиг, устремляясь к Грейс.
– Лягушечка? – ехидно переспросила Митци. – Или жаба?
– Митци, не могла бы ты уйти? И ты тоже, Остин. Я понимаю, но…
– Ты платишь за комнату, но это мой дом, – сказала Митци. Она поднялась, огромная, пышногрудая, стиснутая тесным передником.
– Митци, ну я тебя прошу…
– Хоть бы кто-то был вежлив со мной, но нет, всем не до того. Ну да, зачем с этой старой Митци, старой торбой Митци, церемониться? Этот живет на моем иждивении. А что до тебя, Людвиг Леферье, то, помнится, как-то ты даже был счастлив, обнимая меня и целуя, а что сейчас слышу: «Иди себе»! Хорошо, пойду. И моего мужчинку с собой заберу. Идем, Остин. Наше место в буфете.
Когда они ушли, Людвиг и Грейс посмотрели друг на дружку.
– Лягушечка…
– Значит, так…
Внизу хлопнула дверь.
– …собирай вещи.
– Зачем?
– Собирай вещи. Ты здесь больше не живешь.
* * *Через несколько минут они уже садились в такси. Дождь все еще накрапывал.
– Кинг-роуд, – велела Грейс.
И в темноте автомобиля тоже пахло дождем.
– Лягушечка…
– Людвиг, ты и в самом деле ее целовал?
– Да, но не так, как ты думаешь. Она напилась. Мы с Гарсом вынуждены были укладывать ее спать. Я ее положил, а она вдруг обняла меня за шею. Мне стало ее жаль, и я поцеловал, просто от жалости, а кроме того, ведь она меня держала за шею, а не… Ну, честное слово, она была мне противна… Просто стало ее жалко…
– Не знала, что ты такой жалостливый.
Людвиг тяжко вздохнул.
Наступило молчание. Потом Грейс прильнула к нему.
– Ну хорошо. Только не делай так больше.
– Лягушечка, ты не сердишься! А куда мы едем?
– К Мэтью.
– Мэтью?
– Да. В Виллу. Будешь жить у Мэтью. Я так решила. Чтобы двое дорогих мне мужчин находились в одном доме.
Людвиг снова вздохнул.
* * *– Пожалуйста, снимайте пальто.
– Ничего, что мокрые? – спросил Людвиг.
– Не беспокойтесь. Мэвис, включи обогреватель. Присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь?
– Мне, пожалуйста, воды, – сказала Грейс, – и бисквит, если есть.
– О, может, вы хотите перекусить? Мы с Мэвис пообедали уже давно.
– Нет-нет, мы тоже ели, правда, Людвиг? – произнесла Грейс, пнув жениха в щиколотку.
– Да, да, спасибо, мы сыты.
– Несколько бисквитов, кажется, найдется в…
– Значит, решено, Мэтью, да? – снова спросила Грейс. – Людвиг тут будет жить?
– А как же иначе, Грейс, ведь это твой дом. И я тебе очень благодарен, что могу здесь жить.
– Людвиг может поселиться в белой комнате, в той, с кошками.
– Я очень рад, что Людвиг будет жить рядом со мной.
– Мне все же кажется, что мы вас побеспокоили, – вмешался Людвиг. – Дело в том… Да, еще немного виски, спасибо…
– Да нет же, ничуть!
– Мне, наверное, уже пора идти, – сказала Мэвис. Она и Мэтью обменялись взглядами.
– Провожу тебя до дверей. Прошу прощения. Выйдя в коридор и притянув к себе Мэвис, он буркнул: «А чтоб их всех!»
В гостиной Людвиг говорил шепотом:
– Мы страшно им мешаем, я же вижу. Мэтью не хочет, чтобы я тут поселился. Я для него абсолютно посторонний. Наверняка ругает меня, на чем свет стоит. И к тому же зачем ты сказала, что мы уже пообедали, я умираю с голоду, не успел позавтракать…
– Съешь пирожное!
Вернулся Мэтью.
– Как мне приятно видеть вместе двоих моих любимых мужчин!
Мэтью и Людвиг скептически усмехнулись.
– Еще виски?
– Нет, спасибо.
– Дорогой, попробуй пирожного!
– Благодарю, дорогая!
– Ну, мне, пожалуй, пора, – сказала Грейс. – У меня гора с плеч свалилась. В том доме Людвигу нельзя было оставаться. Что ж, спокойной ночи. Мне надо идти, а вы должны познакомиться, поговорить как мужчина с мужчиной. Какое счастье видеть вас вместе, от этого так радостно на душе, так спокойно. Ну, доброй ночи, доброй ночи.
Мэтью и Людвиг вернулись в гостиную.
– Я покажу вам комнату? – предложил Мэтью.
– Извините, я чувствую, что помешал… Грейс хотела как лучше, но…
– Нисколько вы не мешаете. Еще виски? Я себе тоже налью.
Они сели и вперились друг в друга взглядами.
Людвиг видел перед собой пожилого господина, одетого в домашнюю куртку из дорогого твида, полноватого, лысеющего, глядящего как-то лукаво.
А Мэтью видел перед собой долговязого, стриженного ежиком американца, белокурого и смущенного.
– Остину не понравится, – сказал Людвиг.
– Я считаю, нам пора перестать так много думать, что Остину понравится, а что нет, – возразил Мэтью, – вам не кажется?
– Может быть.
– Значит, вы с Грейс женитесь?
– Да.
– И вы не собираетесь воевать?
– Нет.
– И возвращаться тоже?
– Нет.
– И ваши родители огорчены?
– Да.
– Тяжкий, тяжкий выбор. Расскажите подробней.
Людвиг видел перед собой хитрые круглые темные глаза. Его старались очаровать, но он был предупрежден.
* * *«Мешочек поп-корна перевернулся, извергнув свое хрустящее содержимое на ботинки Родни. Золотая блевотина, подумал он, рассмеявшись безумным смехом, золотое дерьмо из золотой задницы, самое то для кровавого короля, для него, потому что он и есть – король. А теперь что-то медленно вползало в поле зрения Родни, это был ручеек ярко-красной крови, в тишине кровь медленно пропитывала собой поп-корн. За стеклом пронеслась полисменская машина. Родни поднял револьвер, и машина исчезла. «Я властелин мира, – подумал Родни, и снова рассмеялся. – Я кладу с прибором на этот мир, я поиметель мира, я высший поиметель мира». Он наклонился, зачерпнул в кулак поп-корна и поднес его ко рту».
Остин промычал что-то и задвинул рукопись назад, в тяжелый железный футляр. Стальные застежки ударили его по пальцам. У него были при себе очки, но неподходящие, от них только глаза болели. Норман заявился. Остин обещал дать ему три фунта. Эти три фунта он добыл, снеся к букинисту две книжки из комнаты Людвига. Стащил из ящика, пока грузчик выносил вещи Людвига, переехавшего в Виллу. Мэтью его забрал, как и все прочее.
– Ну так что ты думаешь? – спросил Норман, и его зубы сверкнули под пушистыми темными усами. Он растянулся на кровати. Утреннее солнце было густым и дымным.
– Очень хорошо. Эффектно придумано. Богатое воображение.
– Вот правильно ты упомянул воображение. Это, понимаешь ли, серьезная книжка. Хотел назвать ее «Смерть в супермаркете».
– Название хорошее.
– Но передумал, потому что это очень напоминало детектив.
– Да, несомненно.
– Но ведь на самом деле это философский роман.
– Чрезвычайно философский.
– Герои слабо прорисованы, тебе не кажется?
– Ну что ты.
– И юмор слишком мрачный, нет?
– Очень впечатляющий юмор.
– А эпизод с лифтом, где девушка сломала руку и он пытается выяснить, а его все принимают за азиата, как тебе?
– Страшно смешной.
– А этот, там, где…
– Слушай, я в самом деле прочел эту твою чертову книжку, ну часть прочел. И я помогу тебе ее издать. Я всем, чем смогу, помогу тебе. Прости за то, что случилось…
– За что?
– За дочку твою. Как ее звали?
– А, дочку. Розалинда.
– Я все помню.
– Еще бы. И трех недель не прошло. А кстати, что у тебя с рукой?
– Попала в щель на эскалаторе.
– А ты шутник!
– Так вот, слушай, я тебе помогу издать книжку. Вот держи, три фунта, добыл их очень неприятным образом. И это пока все, мистер Монкли.
– Называй меня Норман, хорошо?
– И это вся добыча, Норман. Я вижу, ты можешь понять. Ты же человек пишущий, а значит, у тебя есть воображение. Ты же талантливый. А не какой-то там шантажист.
– Я талантливый, конечно.
– Значит, согласен?
– Ни с чем я не согласен.
– Я уже сказал, это все, что удалось достать, как ни старайся, больше не получишь. А если когда-нибудь разбогатею, получишь свою долю. Поэтому оставим этот бесцельный разговор и лучше выпьем, идет?
Бутылку виски Остин стащил у Митци. Успели уже выпить порядочно, когда Норман встрепенулся:
– Минуточку! Тут какое-то недоразумение. Я доверчивый человек, а меня хотят надуть. Я буду получать деньги – у тебя или у твоего брата. Мне все равно. С ним я быстро договорюсь. Так говоришь, у тебя ничего нет? Ну что ж. Пойду к брату.
– Я уже сказал: у него тебя сразу же арестуют.
– Неужели не пойдет на уступки ради дорогого братца? Он же богатенький, всю жизнь обирал китайцев. А мне надо совсем немного, хотя и постоянно. Что тут плохого? Все по справедливости. Он поймет.
– Он тебя убьет.
– Нет. Он добрый. И я тоже человек понимающий. Мы поймем друг друга. – Норман вылил остаток из бутылки себе в стакан.
– Оставь мне немного. У меня больше нет! – выкрикнул Остин.
– У меня больше нет! – передразнил его Норман. – Беда твоя, что ты никогда не станешь взрослым. Ты сопляк. Маленький мальчик, бегающий и скулящий: «А мне!»
– Налей мне, – сказал Остин, стоя с пустым стаканом в руке. Он весь дрожал.
– Пардон, только взрослым, – ответил Норман. – Взрослым дядям. Будем вести дела с твоим старшим братом. Я скажу, что ты посоветовал обратиться к нему.
– Дай мне виски, дай, я хочу!
– Дай-подай! Я хочу! Бедный малыш! Ой, глядите, сейчас расплачется! И об этом старшему братцу расскажу.
– Это… моя… бутылка, – с запинкой проговорил Остин. У него в глазах и в самом деле копились слезы. Знакомый бессильный гнев сдавил горло. Он ринулся к стакану, который Норман, дразня, покачивал перед ним.
– Ах, какие дурные манеры!
Норман увернулся от протянувшейся пятерни и толкнул Остина в грудь, отчего тот плюхнулся на стул, но снова поднялся, раскачиваясь на нетвердых ногах. Норман смеялся. Он резко выбросил ногу, и Остин взвизгнул от боли. Вслепую выхватил стакан и швырнул об дверь. «Ты, гад, сейчас получишь». Норман ударил его кулаком в плечо, но Остин уже сидел на нем.