«Я выполняю свой долг. Долг перед Эрвином», — думал Арман Рожер.
«Если Эрвину так удобнее, я это вытерплю», — думала Александра. Они должны были притерпеться друг к другу на пути туда, потому что обратно с ними будет маленький ребенок. И кто знает, как месье Рожер относится к детскому плачу? Возможно, он его раздражает.
На границе с Польшей, уже являющейся частью России, Александра заволновалась. По документам она была француженкой, мадемуазель Мадлен Рожер. У Армана и в самом деле было три сестры, все три замужем, и никакой необходимости путешествовать у них не было.
«А вдруг что-то пойдет не так?» — заволновалась Александра, прислушиваясь к тому, как Арман объясняется с офицером пограничной службы.
Но все прошло гладко. Она делала вид, что по-русски не понимает ни слова, да и по-французски старалась не говорить.
— Мадемуазель, какова цель вашего путешествия? — спросил офицер, отдав ей честь.
Дама была красивой, и он с большой охотой побеседовал бы с этой француженкой подольше.
— Я сопровождаю брата, — улыбнулась она. — Он здесь хочет поступить на службу. Надеемся, что Россия станет нашим вторым домом.
— Счастливого пути, мадемуазель!
Арман Рожер бросил неприязненный взгляд на русского офицера и торопливо закрыл дверцу кареты.
— Я не советую вам улыбаться мужчинам, мадам, — сурово сказал он.
— Почему это, сударь?
— Они и так вас запомнят. А ваша улыбка дает им надежду. Не забывайте о том, что на обратном пути нас будет на одного человека больше.
Что будет на обратном пути, она вообще старалась не думать. Видимо, эта забота лежит на Армане: как и что говорить, когда с ними будет годовалый ребенок. Александра была вынуждена положиться на месье Рожера.
— Вы утверждали, мадам, что в России все ужасно, — сказал ей тот после того, как пограничная застава осталась позади. — Меж тем дорога мало изменилась. Я не думаю, что стоит продавать наших замечательных лошадей и менять экипаж.
— Подождите делать выводы, месье. Вы пока еще едете по Европе. Или по тому, что еще недавно было Европой, пока мы, русские, не победили в войне с… — она осеклась. Бόльшая часть Польши отошла России после того, как была разгромлена армия Наполеона.
Арман Рожер мрачно молчал. из-за этого они не остановились, как обычно, на обед. Адель со вздохом достала из корзины с провизией остатки вчерашней курицы и пирог.
— Не желаете ли глоток вина, месье? — предложила она Рожеру.
Тот отрицательно покачал головой.
— А вы, мадам?
— Да, пожалуй, — кивнула она.
Разговор не завязывался. К счастью, и ссора не вспыхнула, месье Рожер удержался от комментариев по поводу неосторожного высказывания русской графини. Зато им удалось проехать гораздо больше, чем они рассчитывали. Почтовая станция, где они остановились на ночлег, была похожа на маленький дворец. В крайнем случае, на дачу богатого помещика. Ворота украшал российский герб, за ними находился прекрасный особняк с белоснежными колоннами и портиком. Окна были готической формы. Посреди фасада — вход, высокое крыльцо.
Они остановились во дворе, широком и просторном. Здесь были колодец, а также навесы для лошадей и экипажей. Судя по тому, с каким проворством их разместили на ночлег и как заботились об их лошадях, Арман Рожер не поскупился на взятку.
Александра прекрасно знала, что должность станционного смотрителя очень маленькая, а жалованье у него весьма скудное. Вдобавок ко всему, он постоянно становился помойным ведром для проезжающих чиновных лиц, статских и военных. Те сразу принимались кричать на станционного смотрителя, будто именно он был виноват в их усталости и плохих дорогах, а то и могли побить. Жалобы станционных смотрителей рассматривались неохотно, хотя закон обязан был их защищать. Они не знали ни минуты покоя, все время тряслись от страха, опасаясь, что какой-нибудь важный чиновник умыкнет последнюю тройку, а потом явится фельдъегерь со срочной депешей и швырнет на стол подорожную, срочно требуя лошадей. И попробуй ему отказать!
По положению на почтовой станции должно было находиться двадцать пять лошадей, да десять кибиток. Реально же иногда нельзя было сыскать ни одной. А почта не должна была ждать, в особенности важные донесения. И крайним оказывался станционный смотритель, поэтому сюда и шли только неудачники и изгои, то есть люди, отчаявшиеся сделать карьеру. Чин у них был самый маленький, жалованье скудное, зато бессонных ночей в избытке. Единственное, что скрашивало их жизнь, были поборы, которым подвергались проезжающие, если они, разумеется, не занимали высокое положение в обществе. А еще водка. Редкий смотритель не был горьким пьяницей. Что касается людей, то опасных или выгодных для него буквально через пару месяцев своей нелегкой службы смотритель мог отличить с первого взгляда. Перед месье Рожером смотрители лебезили, благодаря красоте его спутницы и золоту барона Редлиха. В графине сразу же распознавали знатную даму и спешили ей угодить.
Порядок на почтовой станции и условия проживания для проезжающих полностью зависели от станционного смотрителя. Он мог дать лучшие комнаты, а мог и вовсе не накормить, потому что жена его была ленива, а сам он почти уже спился.
Хвала Господу, эта почтовая станция содержалась по самому высшему разряду. По обеим сторонам сеней располагались просторные комнаты, мебель повсюду была обтянута кожей, а плетеные стулья весьма сносны. Расписные потолок и стены говорили о том, что хозяева не без претензий на итальянский стиль.
— Не советую садиться на диваны, — шепнула Александра своему спутнику.
— Это еще почему?
— Эти звери вам вряд ли знакомы, — ехидно сказала она. — Но помните: они кусаются не больно, почти незаметно, зато потом эти укусы невыносимо зудят.
— Какие еще звери? — уставился на нее месье Рожер.
— Клопы, сударь. Без них на постоялых дворах и на почтовых станциях у нас, в России, которую вы, как утверждаете, хорошо изучили, никак. Надеюсь, что вы также изучили и ее фауну. Так что привыкайте.
Что касается Александры, она запаслась ароматными травами, отпугивающими насекомых, и внимательно осмотрела кровать перед тем, как лечь. Она прекрасно знала, что такие почтовые станции, как эта, им еще вряд ли встретятся. Потому что эта — лучшая. Но хорошая жизнь, равно как и хорошая дорога, скоро закончится. Большая удача, если условия езды и проживания будут сносными, а не на редкость отвратительными.
Поэтому сегодня она наслаждалась чистыми белоснежными простынями и мягкой постелью. Из окна открывался прекрасный вид, а, когда она попросила, ей в комнату подали отличный ужин.
— Я хотела бы отдохнуть, — сказала она месье Рожеру. — Надеюсь, сударь, вы не станете возражать, если я поужинаю одна, у себя?
Тот мрачно кивнул. Внизу было несколько комнат, где путники могли скоротать время за ужином или в непринужденной беседе. Если бы не месье Рожер, Александра охотно поболтала бы с дамами, судя по голосам, среди них были и ее соотечественницы. То есть русские. Приятно было бы узнать новости о России из первых уст. Но общество Армана Рожера ее тяготило.
Зато она хорошо отдохнула и выспалась. Была бы ее воля, она осталась бы на этой почтовой станции еще на день. Условия оказались прекрасные, еда вкусной, а комната уютной. Да и лошадям необходимо было хорошенько отдохнуть. О чем она и сказала рано утром, спустившись к завтраку. Но месье Рожер ее не поддержал.
— Не будем терять времени, — сухо сказал он.
— Потом не говорите, сударь, что я вас не предупреждала! — разозлилась она. — С каждым днем дорога будет только хуже, и почтовые станции не через каждые двадцать верст, а через сорок! А постоялые дворы в российской глубинке такие, что далеко не всякий захочет там остановиться!
— Мадам, вы меня постоянно пугаете! В то время как я еще не встретил на нашем пути ничего дурного! Кроме… — он внезапно замолчал.
— Ну же! Договаривайте! Кроме меня?
— Вы сами все сказали, — он отвел глаза и вышел в сени.
Александра вынуждена была последовать за ним. Видимо, дама, которая как раз садилась в свой экипаж, тоже торопилась. Было раннее морозное утро, солнце еще не взошло, и дама, так же как и графиня Ланина, куталась в меха. Но Александра знала, что холод — это далеко не самый лютый враг. Да и не так уж и холодно в самом конце февраля, особенно в этой части страны, где большее неудобство доставляют пронзительный ветер да изморось, которая сыплется из туч вместо снега. А вот летом покоя не дают комары и мухи, и сладу с ними никакого нет. Да еще жара, духота. Летом на постоялых дворах спать вообще невозможно. Если только с ног не свалила смертельная усталость.
И это еще была та самая часть России, которую называют европейской! что-то творится в российской глубинке? На Сибирском тракте? Или на Владимирском?
И это еще была та самая часть России, которую называют европейской! что-то творится в российской глубинке? На Сибирском тракте? Или на Владимирском?
— Трогай, голубчик! — услышала она и невольно вздрогнула.
Голос показался ей знакомым. Александра попыталась заглянуть за занавески, чтобы увидеть лицо дамы, но успела заметить лишь рыжеватую прядь волос. Сердце ее тревожно забилось. «Неужели?… Нет, показалось! А что, если так? Кэтти Соболинская едет в Германию. Или дальше, в Париж… Господи! Кэтти едет в Париж!»
— Мадам! — окликнул ее месье Рожер. — Я не смею вас торопить, но лошади…
Она неохотно села в свой экипаж. Опять утомительная дорога до темноты, мрачное молчание Армана Рожера, молчаливое сочувствие Адель. И пейзаж, который становился все более унылым.
«Дрожащие огни печальных деревень…» — невольно вспомнила она стихи Михаила Лермонтова. Да, это Россия…
Кэтти Соболинская (а это и в самом деле была она) тоже обратила внимание на даму в дорогих мехах. Вчера по прибытии эта дама сразу же поднялась в свою комнату и к ужину не спустилась. Кэтти и не намерена была ни с кем общаться. Но статная фигура дамы, закутанная в соболя, ее повадка, грация, с которой та оперлась на руку своего спутника, яркие волосы медового оттенка, — все это показалось Екатерине Григорьевне чрезвычайно знакомым. И она заволновалась.
«Эта женщинавозвращается в Россию? Уж не хочет ли она вернуть себе утраченное? Но это значит, что она отказалась от моего Сережи! Ходили слухи, что она отправилась за ним во Францию. Что ж… Выходит, он не с ней. С кем, значения не имеет. Главное, что не с ней. Главное было оторвать их друг от друга. Но в чем тут интерес барона Редлиха, который прислал мне письмо с просьбой о встрече? И который ждет меня в Париже? Впрочем, я скоро узнаю. Самая утомительная часть пути уже позади. За каких-нибудь пять дней я доберусь до Парижа и увижу барона. Говорят, он сказочно богат, богаче самого короля. Эта встреча может быть для меня чрезвычайно полезной…»
Под мерный стук колес Кэтти вскоре задремала. Ее ждали Париж и барон Редлих. И совсем иное ждало графиню Ланину.
Как и предупреждала Александра, дорога становилась все хуже. Когда колеса окончательно увязли в снегу, она сказала месье Рожеру:
— Надо сменить карету на кибитку. А колеса на полозья саней. Это Россия, месье. У нас сейчас зима, хоть и самый ее конец. Благодарение Господу, уже не так холодно. Но снег будет лежать еще с месяц, а то и дольше.
— Я никогда не видел столько снега! — в отчаянии сказал Арман Рожер. — Вы правы, сударыня, нам надо сменить экипаж.
Александра посоветовала ему не поскупиться и взять две самые резвые тройки.
— Но почему две? Не слишком ли это большая роскошь, везти камеристку в отдельном экипаже?
— Так лошадям будет гораздо легче, и они пойдут быстрее. И потом: ваш кучер не знает дороги. Он поедет следом за тем, кто хорошо ее знает.
— Вы правы, мадам, — вновь был вынужден согласиться с ней Арман Рожер.
После торгов со смотрителем француз пришел в бешенство.
— Это грабеж! — возмутился он. — Я оставляю ему отличных лошадей, а он взамен дерет с меня три шкуры за своих паршивых!
Александра не выдержала и расхохоталась.
— Что вас так развеселило, сударыня? — еще больше разозлился месье Рожер.
— Я просто вижу, что на моей родине за год ничего не изменилось! Да и не могло измениться. Голод, холод, придирки, прижимки и все та же дороговизна! Я советую вам платить и не возмущаться. Иначе вы вообще ничего не получите и не тронетесь с места.
— Я уже устал от унылого пейзажа и от однообразия вашей архитектуры! Меня мутит от этих белых фасадов и неизменных портиков с колоннами! Мой бог, почему в России так любят колонны? И почему эти колонны везде, даже на почтовых станциях?!
— Их, сударь, проектировал итальянец, эти станции. Не надо все валить на русских, — ехидно сказала Александра. — Наша беда лишь в том, что деньги мы охотнее платим иностранцам, чем своим, а потом эти же иностранцы нас ругают за якобы нашу культуру. И за наши колонны, — кивнула она на типовое здание почтовой станции. — Идемте. Нам надо отдохнуть. из-за вашего упрямства мы потеряли сутки, надо было давно сменить экипаж и лошадей. Я сто раз вам повторяла, что здесь не Европа!
— Еще меня всего искусали эти ваши… звери… Это самые настоящие вампиры!
— Ба, сударь! Вы жалуетесь?! А как же мужество французского солдата, привыкшего к лишениям? Вот такие же самоуверенные болваны и решили, что завоевать Россию так же просто, как какую-нибудь Польшу или Италию, и в итоге замерзли в снегу, — не выдержала она. — Теперь-то вы понимаете разницу?
— Я вас ненавижу, — тихо, но отчетливо сказал Арман Рожер. — Вас и вашу страну.
— Зачем же тогда поехали? Барон попросил? Я бы и без вас прекрасно справилась! — отчеканила она и вошла в дом.
Это уже было мало похоже на дворец. Одноэтажный дом, делившийся на две половины, «черную» и «белую». Первая предназначалась для ямщиков и прочей обслуги, вторая — для благородных господ. В каждой комнате на столе красовался неизменный самовар, начищенный до блеска. Простыни были старые, жесткие, еда скудной, зато чаю — вволю. Александра была ко всему этому готова, она прекрасно знала, куда едет. Она лишь посоветовала Адель запасаться провизией везде, где есть возможность. Потому что на самых захудалых почтовых станциях не дождешься и миски пустых щей. Бедная Адель страдала так же, как и месье Рожер, в особенности от холода. Александре было жаль ее, и она изо всех сил пыталась поддержать бедную девушку.
— Мадам, вы, верно, сделаны из железа, — вытирая слезы, сказала маленькая француженка.
— О нет! Ты ошибаешься. Я, как и ты, — женщина. Просто я еду домой…
На следующий день они выехали засветло. С этого момента лошади пошли гораздо резвее, хотя заполучить две лучшие тройки оказалось не так-то просто. Велев месье Рожеру молчать, Александра сама торговалась со смотрителем, как какая-нибудь барышница.
— Помилуйте, барыня, да господа офицеры меня со свету сживут! — юлил смотритель. — Как же я отдам вам курьерскую-то тройку?
— Господа офицеры если и дадут тебе что-то, то только на водку! Да и того не дождешься.
— Это верно. Денег-то у них нет, один гонор. Подай то да подай се, яде человек государственный! А я какой? Только государство наше одних голубит, а других палкой бьет. Они получат свое, да в столицу, к благородным дамам, таким, как вы, ручки целовать. А я в этой дыре так и загнусь, света белого не видя! Жалкий я человек, — смотритель даже прослезился.
— Я дам тебе два рубля.
— А ручку пожалуете поцеловать?
— Пожалую, — улыбнулась она.
— Эх! — махнул он рукой. — Забирайте! Такой красавице грех не угодить! — и он истово припал к руке, которую она протянула для поцелуя.
Арман Рожер с неприязнью наблюдал эту сцену.
— Хватит дуться, — сказала ему Александра, когда лошади тронулись. Резвая тройка понеслась как птица, за ней полетела другая.
Француз с неудовольствием оглядывал тесную кибитку, в которой они теперь ехали взамен просторной кареты. Александре пришлось сидеть к нему вплотную, их бедра и колени соприкасались.
— Хотите, со мной поедет Адель? — спросила она, заметив его нервозность.
— Да, так будет лучше, — признал Арман Рожер.
— Вот видите! В который уже раз я оказываюсь права! А ведь я вас предупреждала!
— Вы ужасная женщина, мадам! — не выдержал француз. — Вы не дама!
— Дама, еще какая дама! — звонко рассмеялась она. Ямщик даже обернулся на них. — Просто я не хочу тащиться по этим дорогам месяц! И еще мне не терпится поскорее избавиться от вашего общества!
— Это желание взаимно, — мрачно сказал месье Рожер.
Прошло еще несколько дней, которые они провели в пути. Наконец Александра сказала:
— До Иванцовки осталось сорок верст.
— О счастье! — обрадовался француз.
— Зря вы так радуетесь. Это будут самые трудные версты на нашем пути. Надеюсь, что санный путь достаточно крепок. Снегу в эту зиму выпало много, это хорошо.
— Только русские могут так радоваться снегу!
— Знаете, как у нас говорят? Будет снег — будет и хлеб. Но вы, сударь, далеки от сельского хозяйства.
— А вы?
— Я? Я выросла в деревне, — пожала она плечами.
Чем ближе к дому, тем ярче были воспоминания. «Скоро я увижу сына, — радовалась Александра. — Увижу Мари, Юленьку, своих племянников…» Ей не терпелось. Все чаще пригревало солнышко, весна еще не вступила в свои права, она только-только началась, но небо уже было высоким и каким-то особенно синим, а солнце ослепительно ярким. В полдень звонко звенела капель, и этот звук был самым радостным, какой только можно было себе вообразить!
Глядя на белый снег, сверкающий на солнце, словно россыпи алмазной крошки, Александра невольно щурилась. Ямщик тоже радовался хорошей погоде и погонял лошадей: