- Слушаю! - гаркнул Рябинин.
Губернатор кашлянул.
- Скажите, - поинтересовался он, - а... чего хочет ваш директор?
- Он хочет, - ответил Рябинин сурово, - чтобы весь народ жил хорошо... в частности, рабочие на вверенном ему предприятии.
- Кем... вверенном? - отпал губернатор.
- Богом, - внушительно ответствовал Рябинин. - Также ему вверены все потребители его прибора, любящие его и доверяющие ему, и да будет всегда нерушим союз труда и капитала!
- А мы? - спросил губернатор.
- А вы тоже, - согласился Рябинин. - Общественное благо есть то, к чему в наибольшей степени стремится наш директор!
- Я тоже, - солидаризовался губернатор. - И я. Может быть, ваш директор хочет стать после меня губернатором?
- Нашему директору, - почтительно ответил Рябинин на том конце провода, - не нужна официально оформленная власть над людьми. Это для него будет лишним бременем и не оставит времени для занятий наукой. Что нежелательно и для Яна нехарактерно.
- Ах... нехарактерно, - кивнул губернатор. - Ну... а в таком случае... может быть, он ждет, что его позовут гулять в Москву?
Рябинин ответствовал так:
- Веселуха - патриот своего города. Хотя, конечно, и Москва, и лично президент Тугин, и все его достойные кабинет-министры и советники вызывают у нашего директора горячую симпатию, Ян, родившийся у нас, на Лиговке неподалеку от Мальцевского рынка, гордится всем тем, что составляет...
Здесь Рябинин запутался и округлил паузу.
- Ах, вот как, - выдохнул губернатор. - Все. Мне все ясно.
- Сожалею, - ответил Рябинин мягко.
- Не стоит, - отверг губернатор. - Мы все - старшие братья; когда отец возвращается с войны, старшие братья должны подчиниться.
В этих словах Рябинин ничего не понял, да и то сказать, в аппарате он не служил, и в византийских словесах понятия не имел. Солнце восходило краем за домами, оно было тяжелое и рыжее, оно пыталось вернуться в ночь, печальную ночь; Веселуха и Алиса за запертыми дверьми занимались, чем хотели; а между тем...
Несколько слов об этом. У Достоевского на каждой странице рассыпано, как бисер, словечко вдруг - философское обоснование непредсказуемости событий. Чудеса, связь между которыми не доступна человеческому разуму. Словечко а между тем тоже кое-для чего бывает нужно: например, для того, чтобы показать, как Штирлиц лежит в засаде, а в это время в замке Геринга etc. Не разделять ведь на две колонки; особенно пикантно все дело предстанет, если вспомнить, что Веселуха благодаря своей разработке, а точнее, ее побочному эффекту, мог одновременно находиться в разных местах. Вот и сейчас: он одновременно был с Алисой - и сидел в кабинете одного из правительственных зданий, в кожаном кресле, и курил.
Напротив него, в таком же кресле, помещался кабинет-министр Альберт Ферг, лучшая голова причудливой администрации президента Тугина. Альберт Ферг никогда не работал на КГБ, он не сидел послом в банановой республике, не зависал над кукурузным полем в поисках американских снайперов, - зато он слыл отличным экономистом, и от его объяснений, "почему рубль нельзя укреплять", млел сплошь весь средний класс. Ферг ввел в моду трехдневную щетину в стиле "мерзавец", и был признан самым сексуальным политиком России 200* года.
Теперь этот блестящий оратор сидел напротив Яна Владиславовича и спокойненько себе курил, вернее, изображал спокойствие, в то время как Веселуха, нарушая все правила этикета, хлебал крепкий кофе из чашки.
"Достойный противник", - думал Альберт Ферг.
"Достойный человек", - думал Веселуха.
Наконец, Веселуха понял, что он должен избавить собеседника от печальной необходимости говорить первым. Ведь известно, по восточному этикету, что заговоривший первым, считай, проиграл; так что Веселуха, в глубине души равнодушный к подобного рода успеху, начал:
- Ну и как бы вот!
- Вот, собственно, - кивнул Альберт Ферг.
Опять воцарилось молчание, прерываемое звоном ложечки о чашку. Веселуха наслаждался. - "Замерз, - мысленно уговаривал он московского гостя. - Испей кофейку, все хуже не будет".
Но кабинет-министр был крепкий орешек; его на пушку не возьмешь; он знал, что, отхлебнув кофе, моментально подпишет капитуляцию. Надо сказать, что в тогдашних Высших Сферах нравы были изысканно утонченными, мода на Восток и мода на hi-tech изощренно сочеталась с византийским коварством и мечтой о римской доблести. Таков был и Ферг. Он тщательно вгляделся в лицо своего противника, облизнул губы и сказал, косясь в угол:
- Э-э...вы, конечно, знаете, за чем я сюда приехал. Я ведь и сам отсюда.
- Вы-то отсюда, - согласился Веселуха, - да я не туда.
- Завтра утром вы будете уже назначены, - сказал Ферг, не принимая во внимание возражений. - Вопрос исчерпан.
Ферг поджал губы и погладил бородку: из-за шторы сильно дуло, мороз стоял трескучий, охрана прыгала по кругу во дворе, но Фергу не было холодно, ибо в его жилах тек жидкий азот. Время выморозило его дотла, устремило в бесконечность путем деления на абсолютный нуль. Веселухе тоже не было холодно, потому что он напился кофе, и потому что Алиса в параллельном времени согревала его. Кровь катилась по нему мерно, и его ботинок еле заметно качался от этого.
- Нет, погодите, - терпеливо сказал Веселуха. - Вы меня не поняли. Я не хочу заниматься политикой.
Ферг чуточку побледнел.
- То есть вы видите для себя более блестящую карьеру, чем работа в правительстве?
Веселуха нетерпеливо хлопнул рукой по бедру:
- Как-то вы все так переводите... Да кой хрен мне ваша блестящая карьера, у меня и так на физику времени не остается! В сутках двадцать четыре часа, господин Ферг! Все пристают! Мне для полного счастья только Москвы вашей не хватало. Не поеду туда ни за какие коврижки, так и передайте его высокопревосходительству.
Ферг сбледнул с лица окончательно:
- То есть... вы хотите... сделать Петербург автономным от России?
- Хочу, - от такого разговора Веселуха потерял терпение, - пламенно желаю. Питер - мировая столица. Нью-Васюки, как Остап Бендер говорил. Слушайте, Альберт Эразмович, от вас уписаться можно. Я скромный простой бизнесмен...
Но Ферг только насмешливо покачал головой:
- Э, Ян Владиславович... Человек есть то, что о нем думают. И вам придется соответствовать тому, что думают о вас. Вы можете сколько угодно разубеждать людей, говорить, что власти вам не надо, что вы - физик, что вы не хотите того и хотите этого... Но рано или поздно вам придется захотеть того, что вам приписывают. Взялся за гуж... Вам придется.
- А я уйду в монастырь, - предположил Веселуха. - В католический!
- Никуда вы не уйдете. Не в вашей воле. Вам придется полюбить свою судьбу, и делать то, чего от вас ждут. Вам придется отвечать на вопросы, которые придумали не вы.
- Не буду! - отрезал Веселуха. - Не стану! Лучше смерть, чем рабство.
Ферг расхохотался ледяным смехом.
- Назовите мне хоть одного ученого, который отказался бы от возможности практического воплощения своей выдумки, как бы страшна она ни была, и какое бы наказание ни ждало исследователя. А ваша выдумка еще и имеет коммерческий успех. Может быть, ради власти вы и не пойдете в политику. Но вот это искушение для вас слишком сильно. Я не прав?
- Может быть, - сказал Веселуха задумчиво, - подождите. Дайте мне время подумать.
Хитрый, хитрый генеральный директор. - "В сутках двадцать четыре часа", "дайте мне время". Бедным притворяется, а у него этого времени - навалом!
Бронза, брынза, брызги света на домах; снега взвизги, иней на бровях. Брынза бронза, по проспекту едет бонза, партбилет на груди, сторонись пади. Бронза, брынза, вся Нева стоит как линза, а на рынке молоко желтеет в крынке, млеют блики, от волос трещат косынки, снег великий.
- Слушай, Ян, - сказал Рябинин Веселухе, - вот ты Лукина в блокаду отправил, а как ему там живется?
- Как там может житься такому подлецу! Конечно, скупает золото, наживается на чужой беде.
Рябинин засопел, взмахнул руками и сел на ящик с песком.
- А может, нет, - буркнул он. - Ну, конечно, Лукин подлец. Но ведь может такое быть, что он живет там плохо?
- Да уж чего там хорошего! - сказал Веселуха.
- Может быть, посмотреть, как он живет? - предложил Рябинин. Понимаешь?
- Понимаю, - ответил Веселуха. - Чай, не по уши деревянный.
Они прошли в кабинет, Веселуха совестливо вздохнул и врубил прибор. На экране компьютера поплыли радужные блики, а потом прибор вздохнул и показал удивительной красоты пейзаж. Примерно такой же, как за окном, только вот вся улица была занесена по края, - посередине обледенелая длинная тропка, поперек улицы черный остов троллейбуса, за ним огромное рыжее солнце, тени в разные стороны, и ни человечка. Выглядело все это как фотография.
- Может, статика? - забеспокоился Рябинин, но тут прибор показал самое главное: из-за троллейбуса, черный на фоне заката, вывалился Лукин. Он держал за руки двоих детишек; в зубах у него был холщовый мешок, в котором слабо трепыхалось что-то, наверное, еда.
- О как? - удивился Веселуха. - Откуда у Лукина дети?
- Это сироты, - крикнул Лукин хрипло. - Я их хлебушком кормлю.
- Все-таки ты физик, Лукин! - всхлипнул Рябинин. - Ты - молодец! Я знал! А Ян в тебя не верил...
- Спокойно, - сказал Ян Владиславович. - Ты, Лукин, не финти там, слышишь? Не срывай оборону города.
- Может, отпустите обратно? - попросился Лукин. - Так ждрать охота смерть!
- А сироты как? - удивился Веселуха.
- С собой! - махнул рукой Лукин.
- А может, это наши с тобой мама и папа, - предположил Веселуха. - Мы их сюда возьмем, и не родимся!
- Тогда меня одного, - запросился Лукин. - А сиротам как судьба!
- Нет, тебе еще не пора, - отказал Веселуха. - Ты еще не проникся. Живи пока там, то есть, тогда.
- А что это ты за меня решаешь! - завопил Лукин, и слезы потекли по его обледенелому челу, и пшеничные брови над голубыми мошенническими глазами закруглились, серебряные от инея. - Ты что это... за меня...
Лукин всхлипнул. Рябинин не выдержал.
- Слушай, - сказал он. - Иди к моему деду. У них большая семья, иногда бывает даже маслице. И потом, их скоро всех благополучно эвакуируют.
В глазах Лукина затеплилась надежда.
- А может, теперь - нет, - вмешался Веселуха, глядя на Рябинина. Может, Лукин с сиротками слопает все ихнее маслице?
Рябинин был близким другом Веселухи, и он уловил провокацию.
- Не слопает! - твердо сказал он.
Судьба Лукина была решена с удивительной мягкостью; между тем в семнадцатом веке, в Лондоне, без всякого вмешательства и родовспоможения жила мадам Веселуха. Электронные часы на башне спешили; в том мире прошло уже восемнадцать лет, но сама она не старела. Ее любовник стал герцогом и изобрел электронную почту, по коей мадам Веселуха вскорости после Рождества (православного) и послала мужу восклицательное письмо. - "Что это такое! писала она. - Моды успели поменяться несколько раз, на меня уже косятся и оглядываются, мой любовник и благодетель стал невыносимо стар, - а ты, свет очей моих, и не вспомнишь про меня и про твоего бедного сына Генри, - а он, между прочим, уже обогнул мыс Горн и носит в ухе серьгу!" Слезное письмо к Веселухе пришло и немало его позабавило.
- Подумать только, семнадцать лет! - удивлялся он в присутствии Рябинина и Паши Ненашева. - Куда они торопятся? Воздух свежий, музыка красивая, режим старый!
На это Рябинин опять-таки несколько затуманился, а потом объявил:
- Это не они торопятся.
- Почему ты полагаешь?
- Я не полагаю, я знаю точно, - сказал производственник, и поведал следующую научно-фантастическую историю.
Будто бы когда-то давно, когда на месте Земли была другая планета, а на месте нашей Галактики - другая Галактика, люди дошли до того, что решили устремиться в бесконечность, да не просто поделив себя на нуль, а так вот выдернуть себя, как морковь из грядки, и пустить туда, не знаю куда со скоростью света. А про время они ничего не учли - ну, такой был промах в их науке. Думали, здесь год и там год.
И вот, полетели семеро смелых; летят, летят, не возвращаются, народ в небо смотрит, - у тех, в корабле, год прошел, а в той точке, откуда их пустили, успела вся Галактика прокиснуть и свернуться, а потом развернулась новая, и на ней учредилась точно такая же Земля, как и была, и люди на этой Земле дошли до того, что тоже решили устремиться в бесконечность. Но Бог уже знал, что надо за нами глаз да глаз, и в тот самый момент, когда семеро смелых отделились от поверхности Земли, прежние семеро смелых благополучно приземлились обратно. А Земля ведь была точно такая же, и семеро смелых были те же, и у них были те же самые родственники и знакомые. - "Да вы же никуда не летали! - заподозрили они. - Вы же одну секундочку в космосе только и побыли!" Пришлось семерым смелым продемонстрировать шкурки от колбас, которые они съели в полете, - все поняли, что за одну секунду столько колбасы не съесть, а разве за год.
- А те семеро, идентичные новым, так и летят, так и плывут в глубину, но знайте - они к нам тоже когда-нибудь вернутся, - заключил Рябинин. Между прочим, у меня есть все основания полагать, что у моего предка (вы все его знали) и у моего сына душа одна и та же. Советую тебе, Ян, проверить, нет ли среди твоих предков какого-нибудь Генри или Анри.
- Нет, - рассмеялся Веселуха, - Генрей и Анрей нет, это точно. Разве Анджей какой-нибудь.
И только он это сказал, как в дверь постучались, и госпожа Койотова доложила:
- Ян Владиславович, к вам.
Круть - дверь отворилась так, что вихрь морозного воздуха влился в комнату, и форточкой хлопнуло. На пороге стоял молодой Веселуха. Одет он был в большую заячью шубу, короткие штаны и больше ни во что; по всему его мощному телу распространялся сливочный загар; а в ухе висела круглая серьга. Серьга значила, что мыс Горн переплавлен.
- Здравствуйте, отец, - сказал молодой Веселуха. - Говорят, вы богаты?
- Следует отличать личное богатство от того, которым управляешь, напомнил Ян Владиславович.
- Понимаете, - молодой Веселуха замялся, - я тут задумал одно дельце... дельце требует... э-э... средств. И вот я подумал... что уж раз вы не принимали участия в моем воспитании... то вы, может быть, сможете...
- А зачем тебе деньги? - поинтересовался Веселуха-отец.
Юноша оглянулся на Рябинина.
- Этот не донесет, - успокоил его Ян Владиславович. - Он мой лучший друг.
- Простите, - поклонился молодой Веселуха. - Так вот... воцаряться я намерен.
- Ю! - присвистнул Веселуха. - И какую же страну ты намерен осчастливить?
- Будто вы не знаете, где можно относительно легально воцариться, покосился сын. - Конечно, в Польше. Но денег надо много. Чуть-чуть у меня уже есть. Но надо еще. Вы не согласились бы мне помочь?
Веселуха-старший захихикал.
- Это моя святая цель! - обидчиво высказался предок (потомок). - А вы, папаша, смеетесь.
Они вдруг встретились взглядами; у Генри глаза были не темные, как у мадам Веселухи, а светло-серые, как у отца.
- Святая цель, - повторил Ян Владиславович мечтательно. - Вишь! Однако, друг мой: с деньгами это тебе каждый воцарится. А ты попробуй воцариться без денег. Если тебе это удастся, у Польши будет хороший государь.
Глава 11: В Москву
Выводи, рассвет, войска по степи
Вижу, как тебе ночь поддается
На тяжелой золотой цепи
Бог вытягивает солнце из колодца
Из колодца с острыми краями
где ледяное эхо в стенах плещется
А мне уже давно весна мерещится,
Но город спит в морозной дымной яме
Президент России Владимир Борисович Тугин превыше всего ценил мудрых советников и хорошие законы. Раннее утро стояло над Москвой, безветренное, морозное. Солнце озаряло Кремль, в гладких зеркалах среди брызг зари отражался сам господин Тугин, - он сидел в кресле, ловко закинув ножку на ножку, - и Альберт Ферг, с которым мы уже встречались.
- Насколько точны эти ваши сведения? - спросил озабоченно Тугин.
- Весьма, - печально подтвердил Ферг. - Если американцы выберут эту бабу, Айн Раф, судьба великой державы окажется в лапах грязных игроков с востока.
- Это не мусульмане, насколько я понимаю, - возразил Тугин, сдвинув пшеничные бровки. - Они въехали в Запад и прониклись всеми его привычками.
- Настолько, - подтвердил Ферг, - что их ставленница в Америке - черная женщина... да еще лесбиянка.
- Да ты что, - подивился Тугин.
- А почему министром обороны стала мисс Зара Тустра? - сказал Ферг. Этой девчонке нет и двадцати пяти. Только поэтому.
Тугин развел руками:
- Мне все это кажется дикостью.
- Честно признаться, мне тоже, - пробурчал Ферг, поглаживая трехдневную щетину. - Я даже не знаю, какие слова выбрать для масштаба происходящего, чтобы одновременно не напугать людей.
- А что - пугать, не пугать, - возразил Тугин спокойно. - Бояться не нужно, нужно адекватно оценивать обстановку. Давать равномерный ответ, - вы меня понимаете?
Кабинет президента был убран не в роскошном стиле прошедшего десятилетия, и уж тем более ничто не напоминало время запоя и застоя, водку, золото, нефть и уран. Это был скорее кабинет директора высокотехнологичной, может быть, японской корпорации. Свет, льющийся непонятно откуда, стекло, скромность, алюминиевые трубки.
Ферг посмотрел на президента с сомнением.
- Не в обиду, Владимир Борисович... но вы как только воцарились, сразу взяли такой тон... Россия - супердержава, верность традициям... А сил у нас нет. Ну, не то чтобы совсем нет, я не паникую, вы поймите меня правильно. Что-то есть. Но это все краткосрочное, конъюнктурное, и так медленно, ненадежно. Для того, кто знает об истинном положении дел, выбранный вами тон выглядит как блеф.
Тугин искоса взглянул на советника:
- А многие ли знают?
- Я и парочка моих врагов, - ответил Ферг. - Но это неважно. Важно другое: вы-то сами понимаете, какие делаете авансы?
- Да, абсолютно, - твердо сказал президент. - Альберт, вы же прекрасно знаете, что рынок - это и психология. Важно держать удар. Важно казаться, а быть - не так важно.