Магистры Жерар Легран и Гаспар де Сесо следовали по узкому каменному коридору за угрюмым сутулым надзирателем и негромко переговаривались.
– По-моему, это бесполезно, – говорил Жерар. – Он не станет каяться. Он отказался от покаяния вчера, откажется и сегодня.
– Почему вы так уверены в этом? – спросил Гаспар. – У него была целая ночь на раздумья. Вам ли не знать, что в этих стенах… – он обвел рукой мрачный коридор, – ночь – очень долгий срок. Вполне достаточный для того, чтобы принять здравое и взвешенное решение.
– Здравые решения принимаются в здравом уме, – возразил Жерар. – Разве вам еще не доложили о том, что сегодня ночью вытворял в камере гражданин ди Алмейдо? Как он проклинал наш Орден, Сарагосского епископа, Апостолов и даже Пророка?
– Да, мне доложили, что пришлось пойти на крайние меры: воспользоваться кляпом и оборачивать его в мокрую простыню.
– Вот видите. Мне кажется, это и близко не похоже на трезвое осмысливание собственной участи…
Надзиратель подошел к двери предпоследней камеры, сначала заглянул в окошечко, а затем принялся деловито бренчать ключами, отпирая огромный дверной замок.
– Может быть, мне все-таки остаться, ваша честь? – осведомился он.
– Нет, спасибо, Жюль. Иди. Когда потребуешься, я тебя позову, – отмахнулся Гаспар. Ноги у дона ди Алмейдо отнялись еще позавчера – после того, как его обличили во лжи под присягой, – и на вчерашнее дознание Охотникам уже пришлось тащить грузного арестанта на руках. Никакой опасности этот немощный старик магистрам не представлял, разве что мог в сердцах запустить в них кружкой.
Диего ди Алмейдо лежал на соломенном тюфяке прямо на холодном полу. Черная выцветшая арестантская роба была ему мала и не сходилась на животе, а штаны едва прикрывали колени. На первый взгляд казалось, что арестант спит, однако лицо его то и дело дергалось, рука дрожала, а губы бормотали что-то невразумительное, но на слух очень грозное. Видимо, все те же проклятия. Вчерашнее дознание на Троне Еретика сильно помутило рассудок дона Диего, поэтому узнать в нем прежнего благородного и гордого сеньора стало теперь нелегко.
Сесть в камере было не на что, и магистры остались стоять напротив недвижимого арестанта, который не обратил на их приход ни малейшего внимания. Надзиратель покинул камеру, заперев за собой дверь, что являлось в принципе излишней предосторожностью, но порядок оставался порядком, исключения в нем не допускались.
– Гражданин ди Алмейдо! – обратился к арестанту магистр Жерар. – Вы меня слышите, гражданин ди Алмейдо?
Арестант не отреагировал.
– Он… свобода… скоро… покарать… каждый… – бормотал в забытье дон, дергая рукой. – Покарать… ангел… придет… ночь… карать… карать… каждый…
Магистры переглянулись, после чего Жерар приблизился и потряс арестанта за плечо.
Вдруг веки дона распахнулись, а трясущаяся рука с быстротой атакующей змеи резко ухватила Жерара за рукав балахона.
– Ты готов?! – глядя на магистра выпученными глазами, прошипел очнувшийся от забытья Диего ди Алмейдо. Зрачки его были расширены, как у слепца. – Ты готов встретиться с ангелом смерти?!
Жерар отшатнулся и нервным рывком высвободил рукав из цепких пальцев арестанта. Треснула надорванная ткань. Дон уронил руку на грудь, но глаза его оставались открытыми и не мигая смотрели куда-то мимо инквизиторов. Он будто не замечал визитеров. Однако дон не ослеп – ловкость, с какой он схватил рукав Жерара, опровергала подобное умозаключение.
– Я знаю, что вы меня слышите, гражданин ди Алмейдо! – продолжал Гаспар, на всякий случай отойдя от арестанта подальше. – Возьмите себя в руки и прекратите ломать комедию! Вчера на дознании вы сознались в совершенных вами совместно с чернокнижником Морильо преступлениях, однако от покаяния отказались. Но Орден Инквизиции милостив и делает вам повторное предложение о чистосердечном покаянии. А также официально уведомляет вас, что завтра на рассвете вы примете Очищение Огнем.
– Очищение Огнем? – медленно и без малейшей тени испуга повторил за магистром дон. Взор его наконец-то прояснился и стал немного похож на осмысленный. – Какая честь: меня будут жечь огнем на городской площади! Фанфары глашатаев и объедки в лицо…
– Из уважения к вашим прошлым заслугам перед страной Очищение пройдет в закрытом порядке, – уточнил Жерар. – Его Святейшество архиепископ Мадридский принял решение не подвергать позору вашу благородную фамилию.
Диего ди Алмейдо хрипло рассмеялся:
– Значит, я сгорю на помойке, как чумная скотина? Никаких фанфар, одни объедки! Что ж, передайте Его Святейшеству…
– Прекратите паясничать, гражданин ди Алмейдо! – гневно перебил его Гаспар. – Последний раз спрашиваю: готовы вы к покаянию или нет? На вашем месте я бы не стал пренебрегать дарованной вам последней милостию Господней!
– На моем месте?! – возмутился арестант. – Откуда тебе, ничтожество, знать, каково это – быть на моем месте! Проклятый лицемер!
– Значит, вы отказываетесь от покаяния?
– Мне не в чем каяться! Я судил негодяев справедливым судом! Высшим судом! Я был инструментом гнева Господнего, его карающим бичом и исполнителем высшей воли!
– Вы были правы, ваша честь: он действительно отказался, – вздохнул Главный магистр епархии, соглашаясь с собратом по Ордену. – Похоже, увещевать этого гражданина – гиблое дело. Вы как хотите, а я умываю руки. Идемте обедать.
– Одну минуту, ваша честь, – придержал его Жерар. Отказ отступника от покаяния – явление редкое. Прежде всего оно говорило о том, что Божественный Судья-Экзекутор не сумел до конца выполнить служебный долг и расписался в собственном бессилии. Такие вещи всегда отражались в послужных списках магистров, а бывало, что существенно портили репутацию Божественных Судей. Неизвестно, как Гаспар, а Жерар относился к чистоте своей репутации крайне трепетно.
– Послушайте, гражданин ди Алмейдо, – Легран склонился над арестантом, стараясь говорить как можно дружелюбнее. – Всех непокаявшихся предают Очищению медленным огнем, а это, сами понимаете, наиболее мучительная смерть. Очищение растягивается на целый час, а то и больше. Искренне покаявшиеся проходят эту процедуру за десять минут. Вы сознались в своих преступлениях – замечательно. Так не останавливайтесь на полдороге, идите до конца, до полного искупления. Неужели из-за своего упрямства вы хотите вечно терпеть муки Ада, какие терпит сейчас ваш чернокнижник, который, к нашему глубокому сожалению, вчера ночью утонул в канаве с нечистотами?
На лице Диего ди Алмейдо расплылась безумная улыбка, по которой Жерар вынес заключение, что все сказанное им было впустую. Он не ошибся.
– А теперь вы послушайте! – сорванным голосом просипел дон, снова попытавшись ухватить магистра за балахон, однако Жерар пребывал настороже и успел отскочить. – Послушайте старого дона Диего внимательно. Я смирился с мучительной смертью и готов принять ее так же безропотно, как принял Господь. Говорят, он умер за наши грехи. Что ж, я тоже готов умереть за чьи-нибудь грехи. Например, за ваши, поскольку вы приговорили на смерть невиновного… Но только, к несчастью, этого не будет. Вы сами ответите за свои грехи, причем ответите уже скоро. За вами придут. Все называют его демоном, но это большая ошибка. На самом деле он – ангел! Да-да, именно ангел! Именно тот ангел, что приходит по ночам и несет с собой смерть…
– Не иначе вы имеете в виду своего подручного – утонувшего чернокнижника! – с усмешкой оборвал было старика Гаспар, но дон одарил его таким грозным взором, что Главный магистр епархии тут же примолк.
– Не смей называть небесного ангела чернокнижником! – гневно захрипел Диего ди Алмейдо. – Им правит рука самого Господа, и нет преграды, что его остановит! Ни стены, ни оружие! Ничто! Только на пороге смерти я наконец понял, кто служил мне все последние годы! С помощью этого ангела Господь оберегал меня, так как знал, что я честный и порядочный человек! Поэтому я не боюсь Страшного Суда! Его должны бояться такие бесстыжие люди, как вы, ошибочно причисляющие себя к Божественным Судьям! Но Господь нашел на вас управу, и она уже близко! Хорошенько запомните мои слова, нечестивцы, которые карают людей на основании доносов и клеветы! Вы обязательно вспомните их, когда будете смотреть в глаза ангелу смерти!
– Да, конечно, мы их не забудем, – пообещал озлобленный непокорностью арестанта Гаспар. – Надеюсь, сегодня-завтра Охотники выловят тело вашего так называемого «ангела», чтобы мы могли взглянуть на него поближе. Только вот не думаю, что он будет способен кого-то из нас карать… И хоть ваше поведение накануне Очищения, гражданин ди Алмейдо, нельзя назвать достойным, я все равно обязан выполнить ваше последнее желание. В пределах допустимого, разумеется. Итак, я жду.
Дон Диего прекратил стращать магистров явлением ангела смерти и замолчал. В наступившей тишине было различимо лишь его сиплое дыхание да стоны заключенного из соседней камеры. Взгляд дона потух, а руки безвольно упали на тюфяк. Вспышка ярости лишила старика остатка сил.
– Дайте мне увидеться с сыном, – еле слышно попросил ди Алмейдо. – Большего не прошу.
– Сожалею, гражданин ди Алмейдо, – развел руками магистр Гаспар. – Это желание невыполнимо – ваш сын не хочет вас видеть. Он очень огорчен всем случившимся и уехал с семьей из Мадрида. Желаете что-нибудь еще?
Подбородок дона затрясся, глаза часто заморгали, а дрожащая рука сжала мешковину тюфяка мертвой хваткой. Похоже, известие о презрении сына оказалось для него куда страшнее, чем ожидающая его завтра утром огненная клеть. Тем не менее он нашел в себе силы для ответа:
– Желаю… Бутылку «Вега Сесилия» десятилетней выдержки… и оставьте меня до утра в покое.
– Вообще-то это уже два желания, – поправил его Гаспар, но потом махнул рукой: – Ну да Господь с вами. Такую просьбу мы, пожалуй, выполним. Через час вам все доставят… Раз вам больше нечего сказать, в таком случае – до завтра.
Но Диего ди Алмейдо уже не слушал магистра, поскольку отвернулся лицом к стене и спрятал голову под набитую соломой подушку. Плечи его то и дело мелко вздрагивали…
Вопреки ожиданиям Карлоса, никто его на Очищение Диего ди Алмейдо идти не заставлял, хотя магистр Жерар еще с вечера пребывал в скверном настроении и вполне мог приказать командиру Пятого отряда прибыть на церемонию. Чтобы тот, дескать, не протирал штаны от безделья, пока руководитель рейда занимается грязным и тяжелым трудом. Однако Матадор, сам того от себя не ожидая, проснулся ни свет ни заря, привел в порядок парадную форму, надел ее и явился на церемонию при всех регалиях. Словно некая непреодолимая сила сломила нежелание Гонсалеса присутствовать на Очищении человека, которого его отец считал другом, и насильно выгнала из казармы.
Очищение было закрытым. Проводил его Главный магистр Мадридской епархии при участии магистра Жерара, а ассистировали им бойцы местного подразделения Братства Охотников. Из всего Пятого отряда Карлос Гонсалес присутствовал на церемонии один. Кроме него, из сторонних наблюдателей в зале для закрытых Очищений находился лишь епископ Сарагосы Доминго, специально приехавший по такому поводу в Мадрид. Архиепископ Мадридский не присутствовал на Очищении одного из знатнейших граждан епархии по уважительной причине: к нему из столицы прибыл с визитом Апостол Транспорта.
Жерар с удивлением посмотрел на одетого в парадную форму Матадора, но ничего по этому поводу не сказал. Лишь пожал плечами и отправился проверять исправность огнемета, которому сегодня предстояло работать без остановки целый час и сменить по ходу церемонии несколько баллонов с бензином. Все остальные и вовсе не обратили на присутствие Гонсалеса внимания.
Тесная железная клеть, обычно черная от копоти, но ради сегодняшнего отступника отчищенная до некоторого подобия блеска, висела внутри похожего на большой камин стенного углубления. Вверху углубления имелась мощная вытяжка, дабы все находившиеся в зале не задохнулись от смрада чадящего бензина и горелой человеческой плоти. И несмотря на это, вонь от прошлых Очищений стойко держалась в воздухе, насквозь пропитав стены зала и его скромное убранство.
Одетого в дерюжный балахон Диего ди Алмейдо приволокли под руки двое крепких Охотников. На груди у непокаявшегося висела табличка. Она извещала о том, что отступник сознался в собственных преступлениях, но отказался считать их грехами. В противном случае в руках его находился бы деревянный крест, который был бы сожжен вместе с ним. Крест символизировал для покаянца пропуск в райские врата, а носившим на шее таблички святой Петр категорично давал от тех ворот поворот. Зато их принимали с распростертыми объятьями в другом месте, где было намного жарче, однако несмотря на это, согласно древнему крылатому изречению, общество там обитало гораздо интересней.
Ноги не держали дона ди Алмейдо, но вел он себя с достоинством: не сопротивлялся, не кричал от страха и не умолял о помиловании. Впрочем, почти все, кто выходил на Очищение с табличкой непокаявшегося, вели себя подобным образом. Того, кого не сломали на дознании, напугать Очищением было уже не так-то просто. Для него огонь символизировал прежде всего вожделенное избавление от тяжких мучений и только потом все остальное.
Поместить грузного дона Диего в тесную клеть с учетом того, что самостоятельно он в нее войти не мог, оказалось серьезной проблемой. На помощь конвоирам пришли еще двое Охотников. Совместными усилиями, кряхтя и пыхтя, они сумели кое-как затолкать отступника внутрь клети, где он не уже мог упасть по причине тесноты, и запереть за ним дверцу. Дон глядел на суету конвоиров с грустной улыбкой и даже пытался им помочь, придерживаясь руками за прутья решетки. Он был единственным из присутствующих, кто находил это забавным.
Отличие закрытых Очищений от публичных состояло в том, что никто не произносил на них пафосных речей, не брызгал слюной, перечисляя перед толпой грехи приговоренного и рисуя подробные картины Страшного Суда. Короче, не устраивал из обыкновенной казни балаган. На закрытом Очищении вся прелюдия к нему проходила предельно сжато. Официальные речи – оглашение списка прегрешений, приговор и молитва – обычно укладывались в несколько минут, и если бы Диего ди Алмейдо покаялся, то и сожгли бы его за считаные минуты, включив огнемет на полную мощность. Но отступник предпочел сознательно продлить собственное Очищение. Поэтому инквизиторам приходилось придерживаться буквы закона, и, как бы ни хотелось всем присутствующим побыстрее отсюда разойтись, теперь им поневоле предстояло топтаться в этих прокопченных стенах больше часа.
Дон Диего выслушал бубнящего магистра Гаспара, понурив голову и глядя на люк в полу, куда после Очищения должны были смести его прах; как бы ты ни готовился к страданиям, как бы ни собирался с духом, но когда до жутких мук остаются минуты, это волей-неволей подавляет даже самых отъявленных храбрецов. Дон поднял взгляд лишь однажды – после того как Гаспара сменил гость из Сарагосы. Епископ Доминго вызвался лично прочесть над непокаявшимся грешником молитву.
А пока епископ гнусавым голосом причитал «смилуйся, Господь, над душой раба твоего…», Охотники выволокли и установили напротив клети баллоны с бензином, а затем подключили к ним огнемет. Гаспар в это время при помощью Жерара повязывал себе на шею фартук, надевал нарукавники и защитные очки…
Пламя с фырчаньем полыхнуло в полутемном зале ослепительным оранжевым облаком, но тут же уменьшилось и потускнело. Жерар прикрыл вентиль баллона почти до конца – медленный огонь. Главный магистр епархии перекрестился, перехватил поудобнее трубу огнемета и нажал на рычаг клапана подачи топлива…
Все собравшиеся в зале успели поучаствовать в подобных церемониях не один десяток раз, и потому смутить кого-то из них дикими воплями было уже невозможно. Даже воплями, что длятся больше часа. Лишь Сарагосский епископ старался поменьше смотреть на пламя и корчившегося в нем человека, перебирал четки и шептал под нос молитву.
Магистр Гаспар взялся обрабатывать свою жертву по частям и начал с ног. Пламя мгновенно уничтожило полы дерюжного балахона и принялось отчаянно лизать стопы и лодыжки дона Диего. Кожа на них чернела, лопалась и сочилась сукровицей, ногти от огромной температуры плавились и слезали с пальцев вместе с мясом. Непокаявшемуся только и оставалось, что заходиться в безумном крике – в тесной клети он был не в состоянии даже повернуться. Он дергался в тщетных попытках уклониться от горящей струи и раскачивал висевшую на толстых цепях клеть. Засвистела вытяжка, но горелая вонь все равно поползла по залу.
Главный магистр епархии по праву слыл экспертом своего дела и, едва замечал, что жертва вот-вот потеряет сознание, сразу выключал огнемет. Дождавшись, пока дон Диего немного придет в себя, он вновь открывал клапан и подносил тусклое пламя к небольшому участку тела жертвы, медленно, но верно сжигая ее по частям. Гаспар де Сесо не позволял отступнику найти спасение в беспамятстве. Методика казни медленным огнем была куда изощреннее быстрого Очищения, при котором огнемет переключали на полную мощность и сжигали отступника целиком.
Крики дона Диего стали и вовсе дикими, когда Гаспар оставил в покое его обугленные до костей лодыжки и нацелил пламя выше – на бедра и низ живота…
Карлос Гонсалес наблюдал за казнью с невозмутимостью каменной статуи. Он так и не сумел ответить на заданный самому себе вопрос, зачем вообще здесь находится. До того, как началось Очищение, он все ждал, когда сеньор ди Алмейдо узнает его, встретившись с ним взглядом. Охотник не боялся этого взгляда. Где-то в глубине души его терзало любопытство, каким будет последний взгляд человека, который давным-давно трепал по кучерявой головке маленького Карлоса – презрительным или прощающим. Скорее всего, именно ради этого взгляда Матадор и появился здесь.