– Убит? Боюсь, я вас не понимаю: он скоропостижно скончался в Мадриде от болезни…
Отточенная грань крюка прошлась по краю стола, срезав с него аккуратную, похожую на кудрявый локон, стружку.
– Эту трогательную историю приберегите для вашей воскресной проповеди, – заметил при этом Сото. – Я так же, как и вы, прекрасно знаю причины смерти сеньора ди Алмейдо. Еще раз солжете мне, и вам станет не за что цеплять дужки ваших очков. У вас есть последняя попытка правильно ответить на мой вопрос.
Епископ нервно заерзал, будто в кресле под ним неожиданно лопнула пружина.
– Клянусь Господом и своими детьми, я понятия не имею, почему Мадридский магистрат возбудил против вашего хозяина дело, – с мольбой в глазах изрек Доминго. – С полгода назад здесь работали дознаватели из епархиального казначейства. Они собирали информацию о сеньоре ди Алмейдо. Но после убийства дона ди Гарсиа все стихло. А недавно Главный магистр епархии вызвал меня в Мадрид и попросил завизировать санкцию на проведение инквизиционного дознания с сеньором ди Алмейдо. Меня заверили, что для этого имеется ряд неопровержимых улик…
– Каких улик?
– Свидетельские показания в том, что дон Диего ди Алмейдо покровительствует некоему чернокнижнику и с его помощью убивает своих врагов.
– Вот как? – удивился Мара. – Кто давал эти показания?
– По закону, Орден имеет право не разглашать имена свидетелей даже нам… Да неужели вы думаете, что я стал бы сомневаться в словах Главного магистра епархии, Божественного Судьи-Экзекутора?!. Я просто не мог не подписать санкцию на арест. Надеюсь, вы меня понимаете?
Епископ заморгал и сжался, больше всего опасаясь, как бы «искатель истины» не счел его ответы очередной ложью. Но Мара умел отличать ложь от правды.
– Допустим, я вам верю – вы не знаете имен доносчиков. Но вы наверняка догадываетесь, кто это был: тот человек из вашего окружения, кто недолюбливал сеньора ди Алмейдо. Мне нужно имя.
– Вы хотите от меня правды? – В голосе Доминго сквозь страх проступило раздражение. – Чтобы отделаться от вас, я могу назвать любое имя – это простительно, ибо это ложь, вынужденная насилием. Если выживу, я искуплю мой грех покаянием. Но тем не менее, я скажу вам истинную правду. Помимо меня, большинство моих ближайших помощников также успело побывать в гостях у вашего хозяина. Лично я никаких чернокнижников у него в асьенде не замечал, равно как и мои приближенные, – уверен. Так что подобных причин для доносов на сеньора ди Алмейдо ни у кого из нас не имелось. Скажу больше: доносить из епископата на кого-либо из высокопоставленных сограждан нигде не принято. Такие доносы опасны многочисленными проверками и выездными судами. Это наводит тень на наш округ. Мы не плюем в свой колодец – это глупо. Первая и последняя неприятная история, произошедшая в моем епископате непосредственно с вашим хозяином, была ссорой дона Диего с главным казначеем епархии. Мы в это не вмешивались. Так что или я не подозреваю никого, или подозреваю всех.
Сото замешкался – епископ не хотел умирать, но и хвататься за соломинку, подсовывая карателю первого попавшегося под руку козла отпущения, он тоже не хотел. Его Святость был напуган, но вел себя достойно. Встречая раньше в асьенде этого высокомерного старика, Мара даже не предполагал, что в характере епископа сокрыт крепкий стержень.
– Вы снова убедили меня, Ваша Святость, – сказал Сото. – Продолжайте в том же духе – и получите пощаду. Теперь скажите мне как человек, более искушенный в таких вопросах: на всякий ли донос, в котором упоминается богатый и влиятельный гражданин, в канцелярии Божественных Судей обращают внимание?
– Разумеется, нет. Во-первых, дело это хлопотное – подобных доносов уйма: редко кто из слуг доволен своими сеньорами, вот и отыгрываются. А во-вторых, оно очень щекотливое в юридическом плане.
– Кем же тогда надо быть, чтобы твой донос рассмотрели и на его основе началось дознание? Явно не крестьянином или искателем.
– Да-да, конечно, – закивал Доминго. – Доносчиком мог быть лишь человек, не менее влиятельный, чем сам сеньор ди Алмейдо. В первую очередь вам следовало бы поискать такого человека среди могущественных врагов вашего хозяина…
Сото задумался: могущественных врагов сеньора он знал поименно, но искать автора доноса среди них было невозможно. Головы этих людей давно покоились на дне глубокой лужи мазута, что находилась за нефтеперегонным заводиком в десятке километров от Сарагосы. Мара подозревал, что если вдруг кому-то взбредет на ум осушить ту лужу, то на дне ее будут найдены не только трофеи демона Ветра, но и множество жертв других, уже не столь одиозных убийц.
Конечно, у врагов сеньора еще оставались многочисленные родственники, разбросанные по всей епархии и за ее пределами. Они могли догадываться о причастности сеньора Диего к смерти своих отцов, братьев, дядьев, однако опасались бросить ему открытый вызов при его жизни. Так что донос – вполне естественный способ отмщения для подобных трусов. Но как найти среди массы рассеянных по стране потенциальных доносчиков истинного виновника? У Сото Мара всего одна жизнь, да и та очень скоро оборвется, если он начнет мотаться по Святой Европе и пытать всех, кого подозревает…
– Уверяю вас: вы пришли ко мне совершенно напрасно, – выводя Сото из раздумий, подал голос епископ. – Истину вам скажет только один человек: тот, кто вел дознание и проводил Очищение Огнем – Главный магистр епархии. Боюсь, что, кроме него, всех деталей этого дела не знает никто…
– Что вы сказали?! «Очищение Огнем»?! – Глаза карателя вспыхнули ледяным пламенем, а его крюк впился острием в полированную поверхность стола. Мара только что случайно получил ответ на одну из главных загадок – почему дона Диего хоронили в закрытом гробу. – Значит, вы утверждаете, что Главный магистр епархии собственноручно сжег сеньора ди Алмейдо из огнемета?! Что ж, это многое объясняет…
Крюк Сото медленно и с силой царапал столешницу, оставляя на ней глубокие борозды. Каратель не сводил лютого взгляда с епископа, а тот в свою очередь выпучил глаза на крюк. Пальцы Доминго сжались в кулаки – похоже, он собирался оказать телохранителю покойного ди Алмейдо сопротивление, если тот вдруг задумает нарушить свое слово.
– Я здесь ни при чем! – принялся оправдываться епископ. – Я действительно присутствовал на Очищении, но меня вызвали на него в официальном порядке! Вашего хозяина приговорили к Очищению Медленным Огнем, но держался он очень мужественно! Все это время я не переставал молиться о его душе! Я и сейчас молюсь о его душе!..
Сото глядел на тараторящего епископа, но совершенно не слушал его. Он не собирался убивать старика. Как раз наоборот, кромсая столешницу, Мара пытался выместить свой гнев только на ней – бездушной деревяшке, – а потом взять себя в руки. Ему еще предстояло проделать обратный путь, не менее тяжелый, чем тот, который уже был проделан. Ярость была для Сото не попутчица, но уходить она, как видно, не собиралась.
Ярость чуяла, что без нее сегодня никак не обойдется…
И тут во дворе громко чихнул, а после затарахтел запущенный электрогенератор. Лампочка в кабинете епископа несколько раз моргнула и загорелась бледным светом, уничтожая царивший в комнате полумрак.
У Доминго перехватило дыхание и сильно сдавило левую половину груди – запустить генератор без его приказа охрана могла только по тревоге. А что ожидает Его Святость в случае тревоги, разгневанный ночной визитер епископу уже объяснил…
– Просыпайся, проклятый серб! – разбудил Драгомира нервный и визгливый голос старшего караула Гильермо. – Просыпайся, мерзавец, а то прикладом огрею!
И ведь действительно огрел! Несильно, но весьма чувствительно.
Этого издевательства Драгомир простить Гильермо не мог. Мало того, что тот вот уже несколько месяцев изгалялся над переведенным из Ватикана Добровольцем Креста, насмехаясь над ним и выматывая внеочередными нарядами за каждую мало-мальскую провинность! Теперь Гильермо и вовсе замахнулся на святое: вознамерился лишить Драгомира положенного по уставу отдыха! До сей поры вспыльчивый серб сдерживался, чтобы не пустить в ход кулаки – драться он умел и до сих пор не бил старшего караула лишь потому, что тот был старше по званию. Но сейчас этот дешевый зубоскал точно свое получит! Терпение Драгомира лопнуло. Пусть лучше за мордобой его переведут еще дальше – на границу, – чем он будет терпеть издевательства над собой еще неизвестно какой срок.
Готовый вырвать ублюдку сердце голыми руками, серб подскочил с кровати и даже успел сжать кулаки, но тут заметил, что Гильермо разбудил не только его, но и всех, кто спал в караульном помещении. Если это была шутка, то очень глупая, а старший караула хоть и был туп, как колун, но все же не окончательно – как и положено настоящему тяжелому топору. Кое-кто из разбуженных Гильермо Добровольцев имел в Сарагосе высокопоставленных родственников и за шутки над собой мог накостылять шутнику, невзирая на его командирское звание.
Пока Драгомир продирал глаза, Гильермо растолкал последнего из спящих.
– Быстрее просыпайтесь, сукины дети! – размахивая руками, поторапливал он копошащихся спросонок бойцов. – Восточной пост засек на крыше епископата какое-то движение! Я уже приказал запустить генератор!
Старший караула был сильно напуган. Серб догадывался о причине, что заставляла дрожать голос Гильермо.
– Уж не демон ли Ветра к нам пожаловал? – с издевкой поинтересовался Драгомир и тут же заметил, что испугом объят не только Гильермо, но и многие из рядовых бойцов. Они покосились на серба с явным недружелюбием: дескать, хорош каркать, ты, ватиканский ублюдок!
Нелюбовь епископа к электрогенератору сослужила Добровольцам Креста плохую службу. Когда их группа под командованием Гильермо выскочила из караулки, видимость во дворе была отвратительная. Двор освещался слабыми керосиновыми фонарями, которые раскачивались на ветру и заставляли тени деревьев двигаться. Засечь на этом фоне во мраке какое-нибудь движение охранникам не удавалось. Электрические прожекторы на оборонительной стене давно бы превратили ночь вокруг епископата в ясный день, но генератор включался редко, и чтобы, запустить его, требовалось время.
– Скорее к епископу! – распорядился Гильермо. – Кто бы ни проник в дом, Его Святость надо обезопасить прежде всего!
Генератор затарахтел, когда Добровольцы уже топали по коридору второго этажа епископата. Лампочки под потолком зажглись вполнакала – видимо, у запускавшего генератор моториста не получилось дать дизелю нужные обороты. Разумеется, что ни о каких прожекторах при таком слабом напряжении в сети и речи не шло. Впрочем, для тревожной сигнализации электричества хватило. Пронзительная трель, словно кто-то без устали гремел ложкой в пустой железной кружке, нервно задребезжала в коридоре.
Согласно уставу, в экстренной ситуации Добровольцам дозволялось не дожидаться приказов епископа, а хватать его под руки и срочно эвакуировать в безопасное место. В епископате таким местом служил подвал. И не думая стучать, Гильермо толкнул дверь кабинета, но она оказалась запертой изнутри.
– Ваша Святость! – заколотил старший караула кулаком по двери. – Откройте немедленно – в дом проник посторонний!.. Ваша Святость!.. Ваша Святость?!
Раздавшийся из-за двери крик заставил вздрогнуть даже видавшего виды Драгомира, который из всех Добровольцев епископата меньше всего верил в ведьм и демонов.
– Он здесь!!! – голосил Сарагосский епископ. – Помогите! Помогите, он убьет меня-а-а!..
Вслед за этим раздался сдавленный хрип, а еще через секунду – странный хлопок и звон битого стекла.
Драгомир посчитал, что это грохнул пистолетный выстрел. Серб ошибся, поскольку никогда не слышал раньше, как бьются электрические лампочки – одно из бесценных сокровищ, доставшихся новому миру от старого…
Его Святость не выдержал и закричал. Сото сам был виноват в этом, напугав епископа вспышкой ярости, а включившаяся сигнализация только укрепила Доминго в мысли, что теперь его точно прикончат.
Почему всполошилась охрана – неизвестно. Либо ошибку допустил Мара, либо епископ все-таки сумел нажать какую-нибудь потайную кнопку. Карать старика за то, что у него сдали нервы, Сото не собирался. Карателю следовало задуматься над тем, как спасать свою шкуру, а не портить чужую.
Окна кабинета были заделаны чугунными решетками, а в дверь ломились Добровольцы Креста. Эти любители выпивки и ненавистники строгой дисциплины являлись, бесспорно, не грозными Охотниками, но пренебрегать Добровольцами как противником Сото все равно не имел права. Сейчас ему требовалась темнота, желательно кромешная. Подпрыгнув, Мара сперва расколотил крюком лампочку, а затем сбил ногой стоявшие на столе канделябры с зажженными свечами. Один из канделябров отлетел к окну. Пламя непогасшей свечи принялось медленно расползаться по ковру, подбираясь к шторам.
Сото собрался было приказать епископу бежать в безопасный угол, но только тут увидел, что Доминго держится за сердце и медленно сползает по креслу на пол. Старик хрипел, а на губах его выступила пена…
Что творилось с Его Святостью, Мара выяснить не успел, потому что запор на двери кабинета не выдержал усердных пинков Добровольцев и оторвался. Дверь с треском распахнулась, и в кабинет ворвались растревоженные и растрепанные охранники. В отличие от Охотников, что преследовали Сото в Мадриде, эти враги не имели приказа брать демона живьем, а потому биться с ним врукопашную даже не намеревались.
Но первым в кабинет ворвался все-таки не Доброволец. Поток свежего воздуха хлынул из распахнутой двери, в момент раздул на загоревшемся ковре пламя, которое в свою очередь воспламенило штору и взметнулось к потолку…
Сото и не пытался устроить в тесном кабинете грандиозную потасовку. Необходимо было перехватить инициативу у врага в первые же мгновения, пока тот суматошно искал в отблесках пламени цель для своих стрел и пуль. Осознавая, что в упор из дробовика не промахнется даже ребенок, Мара упал на пол, перекатился по ковру и вскочил на ноги прямо перед ворвавшимся первым Добровольцем. Каратель постарался заслониться противником от идущих следом его собратьев. Доброволец успел спустить тетиву, но цель уже ушла с линии выстрела, и тяжелая арбалетная стрела со стуком воткнулась в стол. Тренькнули еще две тетивы, однако и эти стрелы были выпущены впустую: одна разбила окно, а вторая пригвоздила к стене горящую штору.
Захваченный противник мог бы стать легкой жертвой, но Сото не стал его убивать. Нанеся врагу коварный удар в пах, Мара ухватил скрючившегося охранника за шею, прижал к его кадыку крюк и, прикрывшись заложником от Добровольца с дробовиком, грозно прокричал:
– Оружие на пол!
Арбалетчики подчинились без колебаний, поскольку их арбалеты все равно были разряжены. Охранник с дробовиком – по всей видимости, командир группы – мешкал, продолжая удерживать Сото на прицеле.
– Сдавайся! – рявкнул командир Добровольцев, но голос его звучал не грозно, а напуганно.
Волоча заложника и при этом прижимаясь спиной к стене, Мара стал продвигаться к двери. Пламя со штор уже перекинулось на обои и шкафы, лак на которых загорелся очень быстро. Едкий дым заполонил кабинет и резал глаза. Со звоном вылетело лопнувшее от огня оконное стекло.
– Я сказал: оружие на пол! – еще яростнее крикнул Сото.
– Я сказал: сдавайся! – в один голос с ним прокричал Доброволец. Бросать оружие он явно не собирался.
Каратель надавил крюком на кадык заложника сильнее и почувствовал, как ему на руку потекла кровь. Доброволец не закричал, а лишь сдавленно захрипел и засучил ногами.
До двери оставалось совсем немного.
– Последний раз говорю: оружие на пол!..
Кровь заложника должна была бы убедить Добровольца с дробовиком лучше всяких слов, но результат получился совсем иным.
– Он все равно убьет его! – вскричал командир группы, оглядываясь на товарищей. – Он убил епископа, убьет и серба! Нельзя дать ему уйти!
После этих слов он выстрелил…
Заряд дроби угодил заложнику в правое плечо. Подстреленный дернулся и зарычал от боли. Сото едва успел спрятать лицо за голову заложника, но одна или две дробины, будто раскаленными иглами, пронзили ему ухо. На счастье Мара и его «живого щита», дробовик стрелявшего был заряжен обычной дробью, а не картечью. Иначе первому наверняка оторвало бы полголовы, а второму – руку.
Теперь раненый заложник превратился в обузу. Не дожидаясь, пока командир Добровольцев перезарядит карабин, Сото отпихнул заложника и попытался нанести стрелку рубящий удар крюком в шею. Доброволец отшатнулся, но крюк все равно угодил ему в лицо: разорвал щеку и выбил несколько зубов. Вторым крюком Сото подцепил карабин и вырвал оружие из рук стрелка, после чего толчком ноги сбил обезоруженного противника на пол.
Огонь объял кабинет, на глазах разгораясь от сквозняка, возникшего из-за лопнувшего стрелой стекла. Книжная полка позади епископа и бумаги на столе горели. Сам Доминго лежал под столом, лишь его голые ноги торчали наружу. Если старик был еще жив, его требовалось поскорее вытащить на улицу, чтобы он не сгорел или не задохнулся дымом.
– Я ухожу! Спасайте Его Святость! – указав оставшимся врагам на епископа, крикнул размахивающий трофейным дробовиком Сото и кинулся в дверь. Судя по всему, Добровольцы последовали его совету, так как в погоню не бросились…
Во дворе раздавались крики прислуги и охраны – из окна второго этажа епископата било мощное пламя. Здание горело, а сильный ветер грозил вот-вот раздуть огонь и уничтожить резиденцию Сарагосского епископа вместе с окружающими ее постройками. В возникшей панике поиск проникшего в епископат неизвестного отошел на второй план.
Сото взбежал по лестнице на третий этаж. Внизу, у парадного входа, гремели сапоги других Добровольцев, чей-то срывающийся голос требовал срочно выгнать из гаража пожарную машину. Визжали кухарки и горничные.