Как там у мудрых предков? «…Человек должен принимать решения в течении семи вдохов и выдохов… Если размышления длятся долго, результат будет плачевным…»
Сколько вдохов и выдохов уже совершил Мара за это утро?..
«В ситуации «или – или» без колебаний выбирай…»
Сото и этого не забыл. Он может выбрать смерть прямо сейчас, стоит лишь протянуть руку и взять меч. Но что даст его смерть?
Сеньор Диего был убит. Если не инквизиторы, то само нахождение в магистрате убило его. Причем не только убило, но и обесчестило, а за такие вещи положено мстить и по закону предков Мара, и по тем законам, каких придерживался сеньор.
Кто же будет мстить за него, если не верный слуга Сото? Рамиро? Инженер не мститель; он упадет в обморок при одной мысли о том, что ему придется перерезать человеку горло. Но как бы то ни было, все равно надо сказать Рамиро спасибо: он сделал все возможное, чтобы нахождение его отца в магистрате осталось в тайне. Он сохранил честь всей фамилии ди Алмейдо.
Сото Мара восстановит честь убитого сеньора.
Конечно, можно вернуться в Мадридский магистрат и постараться продолжить сорвавшуюся резню, но это будет опрометчивый поступок. За столь суровые злодеяния должны отвечать конкретные виновники, а не несколько угодивших под руку случайных Охотников. Возмездие Сото не станет слепым. В отличие от Фемиды, Немезида не носит на глазах повязки, может быть, поэтому ее суд нередко выходит гораздо справедливей?
Записка покойного сеньора подсказывала, где отыскать по крайней мере одного виновника его смерти – в Сарагосском епископате.
И Сото отыщет этого негодяя, какую бы высокую должность он ни занимал…
История о железном гробе оказалась правдивой. Сото лично убедился в этом, поскольку отважился присутствовать на похоронах. Само собой, что ни к церкви, ни к могиле он во время похорон не приближался. Беглый преступник и неудавшийся самоубийца, а ныне убежденный мститель затаился между гранитных памятников на кладбище и издали пронаблюдал, как Сарагосский епископ отслужил литургию, после чего тяжелый гроб осторожно опустили в могилу. Гроб был накрыт покрывалом и украшен венками, и с позиции Мара было совершенно непонятно, из чего он сделан. Но когда по крышке гроба гулко загремели комья земли – загремели так, словно падали не на гроб, а на капот автомобиля – слова Пипо Криворукого подтвердились.
Сото упорно ждал, пока от могилы сеньора разойдутся скорбящие. Очень много горожан Сарагосы пришло проститься со старейшим и почетным жителем города. Мара раньше не подозревал, что у дона Диего ди Алмейдо имелось в округе столько друзей и знакомых. Епископат явился почти в полном составе, кое-кто из служащих даже плакал. Церемония прощания растянулась на два часа…
Сото Мара приблизился к могиле сеньора последним, когда на кладбище уже не осталось ни одного скорбящего. Бывший старший тирадор покойного дона не принес с собой цветов, и глаза его оставались совершенно сухими. Он просто постоял несколько минут у огромной цветочной горы, какую представляла из себя свежая могила, затем наклонился, словно поправил венок, и удалился…
Если бы кто-нибудь следил в этот момент за Сото и сразу после его ухода подошел к могиле дона Диего да раздвинул охапки цветов, он бы разглядел на свежевырытой глине непонятный символ, очень похожий на языческий. Тем не менее языческим символ не был.
Значение именно этого иероглифа Сото знал. Иероглиф был написан в качестве названия одной из глав его любимой книги – «Будосесинсю» Юдзана Дайдодзи – и там же переводился на понятный для Мара английский язык.
«Почтение» – короткое слово, сокрытое в замысловатом сплетении ломаных линий…
Иероглиф просуществовал на могиле недолго, гораздо меньше, чем увядшие через три дня цветы. Уже через несколько часов он был смыт сильным ночным дождем…
Звон в кузнице стоял такой, что никто из работающих в ней не расслышал, когда к дверям подкатил рокочущий байк. И только после того, как посетитель спешился и вошел в жаркое, пропахшее кислым потом помещение, его заметили.
Коренастый пожилой кузнец с костистыми кулаками покосился на приезжего, отложил инструмент, крикнул что-то сквозь шум раздувающему горн подмастерью, после чего указал гостю на дверь, предлагая поговорить на улице, в тишине и прохладе.
– Добрый вечер, Гедеон, – поприветствовал посетитель хозяина кузницы.
– И тебе добрый, Сото, – буркнул кузнец, усаживаясь на разрезанную автомобильную покрышку, что служила ему противопожарной емкостью для песка. – Соболезную по поводу смерти твоего сеньора… Почему тебя не было на похоронах?
«Значит, он еще не в курсе, – подумал Мара. – Значит, можно не тратить время на оправдания».
– Так уж получилось, – уклончиво ответил он. – Я находился в отъезде.
– Жаль старого дона, – вздохнул Гедеон, вытирая руки о траву и извлекая из кармана фартука заранее свернутую самокрутку. – Видел бы ты его в молодости. Он мог проткнуть тебя саблей за один косой взгляд. Сейчас такие люди уже перевелись.
Кузнец прикурил самокрутку и блаженно затянулся табачным дымом. Вокруг Гедеона моментально растеклось по воздуху сизое облако. Чуждый этой странной привычке – добровольно дышать едкой дрянью, – Сото отошел от кузнеца на два шага, чтобы не закашляться.
– Что привело тебя сюда на ночь глядя? – поинтересовался Гедеон. – Решил поработать или Стальной Жеребец расковался? Если надумал поправить лезвия своих «игрушек», то ты вовремя. Мне на днях приволокли замечательный точильный камень, такой мелкий и «нежный», что его хоть цирюльнику для бритв перепродавай.
– Нет, спасибо, Гедеон. Я бы хотел просто забрать свои вещи.
– Все вещи?
Сото кивнул.
– Да ты никак уезжать собрался! – разочарованно воскликнул кузнец, продолжая пускать ноздрями табачный дым, отчего облако вокруг него не развеивалось, даже несмотря на легкий ветерок. – Нет желания служить молодому сеньору?
– Ты прав – уезжаю, – подтвердил Мара. Последний вопрос он предпочел оставить без ответа.
– Понимаю тебя: куда уж молодому сеньору до старого… – начал было Гедеон, но осекся, вспомнив, что бывший тирадор дона Диего не любил, когда в его присутствии начинали обсуждать кого-то из семейства ди Алмейдо. – Что ж, мне очень жаль… Кто теперь будет вместо тебя просить за меня у нового сеньора? Кто будет приглашать в его асьенду на такие хорошо оплачиваемые подряды?.. Эх, похоже, закончились мои «семь сытых лет», настали «семь голодных»… И дай Бог, если только семь…
В угрюмом молчании кузнец докурил самокрутку, загасил окурок в песочнице, после чего неторопливо поднялся, морщась и держась за поясницу, – старик, который, наверное, и душу отдаст, не отходя от горнила.
– Ладно, пошли, – буркнул он. – Все твои вещи в целости и сохранности. Правда, внук-проказник стащил как-то на удилище одну из тех складных палок, но я вовремя заметил и отобрал…
Гедеон помог Сото донести его нехитрый скарб до байка.
– И далеко перебираешься? – осведомился кузнец, глядя, как гость приторачивает к мотоциклу хоть и не тяжелые, но объемные чехлы с вещами.
– Еще толком не решил, – солгал Мара. – Может, даже к русским. Слышал, что их князья очень щедро платят таким, как я.
– С каких это пор тебя стали интересовать деньги? – подозрительно сощурился Гедеон. – И что ты собираешься с ними делать, если разбогатеешь?
– Подумываю открыть кузницу, как у тебя.
Ответ Сото вызвал у Гедеона безрадостный смех:
– Кузницу, говоришь? Наслышан историй о кузнецах, которые не от хорошей жизни подавались в наемники, но ни разу не слышал об обратном. Тем не менее, намерен ты это делать или нет – все равно желаю успеха. Будешь проезжать мимо – заглядывай.
– Непременно, – пообещал гость, заводя байк и протягивая кузнецу на прощание руку. – Ты хороший человек, Гедеон. Спасибо за все, и счастливо оставаться.
Кузнец крепко пожал ему руку, и Мара невольно подумал о том, что было бы, сомкнись узловатые пальцы Гедеона у него на горле.
Свернули бы шею как цыпленку…
Попытка Пипо раздобыть для Сото горючее увенчалась успехом. Пока в асьенде толкались многочисленные друзья и родственники покойного сеньора, Криворукий сумел под шумок вынести через задние ворота канистру с бензином. Отныне Сото рассчитывал, что ему хватит горючего для воплощения всех незаконченных планов. Говоря иначе, шесть галлонов бензина ему должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.
Теперь хватило бы только собственных сил…
Мало кто из горожан обратил внимание на рокот мощного байка, что раздался на ночных улицах Сарагосы через день после похорон дона Диего ди Алмейдо. Ездить ночью по городу мог кто угодно: и курьеры-почтовики, и посыльные епископата, и еще днем проникшие из-за городских стен байкеры, которые боялись соваться в крупные города, но в мелкие, наподобие Сарагосы, наведывались частенько.
И уж тем более никому не пришло в голову счесть рычание четырехцилиндрового двигателя предзнаменованием того, что в городе появилось одно из самых ужасных порождений Зла, о котором в Мадридской епархии были наслышаны все, от мала до велика…
В образе ночного странника-мотоциклиста по улицам Сарагосы мчался жаждущий крови демон Ветра…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРУГИ НА ВОДЕ
Все мы желаем жить, и поэтому нет ничего удивительного в том, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать.
Ямамото Цунэтомо. «Хагакурэ»…От небес нас никто не защитит. Мы будем не правы, если скажем, что небеса предпочитают хороших людей плохим. Небеса помнят о хороших людях, но никогда не забывают и о плохих. Лишь человек отличает хорошее от плохого.
Такуан Сохо. «Вечерние беседы в храме Токайдзи»Сарагосский епископ Доминго трудился по вечерам при свете свечей. И хоть в епископате был неплохой электрогенератор, работающий на соляре, Его Святость распоряжался запускать его только во время официальных приемов и визитов важных гостей. В обычные дни тарахтение генератора епископа раздражало. Хорошо жилось тем служителям Господним, кто работал в столицах епархий – мощности маленьких электростанций, что имелись во всех региональных центрах, вполне хватало, чтобы электричество поступало в дома властей предержащих без перебоев. К тому же все они были избавлены от постоянного грохота работающего дизеля за окном – не жизнь, а сущий рай!
Счастливцы! А Доминго о таком нельзя было и мечтать – для него шансов на перевод в Мадрид не предвиделось. Стар был Сарагосский епископ для повышения, и единственная маячившая перед ним перспектива была перспективой скорой отставки.
Да бог с ней, с отставкой, – действительно, пора бы уже старику на покой. Доминго исправно послужил Ватикану и будет служить еще столько, сколько ему позволят. Однако, если епископу снова придется проходить через испытание, какое выпало на его долю полторы недели назад, до отставки он точно не доживет – сердце откажет; оно и без того изношено, частенько пошаливает.
У Доминго никак не получалось выкинуть из головы Очищение Огнем Диего ди Алмейдо, на котором он вынужден был присутствовать. Но теперь, хвала Господу, все нервотрепки позади, прах старого дона покоится в земле, и гонцы из Мадридского магистрата больше не привозят епископу повесток. Покойся с миром, раб божий Диего, и да смилуется Господь над твоей душой…
В вечернее время епископ любил совмещать работу с каким-нибудь приятным занятием – выпить не спеша за бумагами стаканчик-другой вина или пригласить в кабинет дочурку управляющего с гитарой, чтобы усладила слух старика музыкой – шустрая девчонка играла виртуозно; в кого только такой талант? Сегодня весь день Доминго нездоровилось, поэтому он предпочел вину и музыке обычный таз с горячей водой, куда он опустил свои слабые старческие ноги.
Процедура оказалась настолько приятной, что сразу почему-то захотелось, не вынимая ступней из таза, выпить добрую кружечку кагора, дабы та вдобавок к горячей воде согрела Доминго изнутри. Да и музыка, если честно, тоже бы не помешала… Но епископ не поддался чрезмерным искушениям и сосредоточился на работе.
По полу пробежал сквозняк. Епископ ненавидел сквозняки и боялся их, считая, что все его болезни идут в первую очередь от коварных сквозняков, подстерегающих Его Святость в каждом углу епископата. Сейчас холодное дуновение ветра из-под двери кабинета было вдвойне неприятно, так как Доминго и без того ощущал недомогание.
Епископ раздраженно подергал за веревку звонка для вызова слуг. Миновала минута, однако никто из прислуги в кабинет не явился. Доминго дернул еще раз, да посильней, но тут почувствовал, что веревка не пружинит в его руке, как обычно, а легко тянется вниз, очевидно, оборвавшись где-то в коридоре.
Кричать Его Святость не любил, да и далеко было до кухни – кричи не кричи, все равно не услышат. Проклиная управляющего за то, что этот разгильдяй не следит за сигнализацией, Доминго с неохотой вынул распаренные ступни из таза, обтер их полотенцем, напялил тапочки и отправился в коридор бороться со сквозняком в одиночку. Скорее всего дующий целый день ветер распахнул коридорное окно; в этом и крылась причина неприятности.
Так оно и оказалось. Ближайшее к кабинету окно распахнулось, и шторы на нем колыхались, словно праздничные флаги на Рождество Великого Пророка Витторио. Несколько ближайших к окну свечей задуло ветром. Доминго запахнул халат и, покачав головой, закрыл окно на шпингалет, тугой от ржавчины, поскольку его не запирали с самой зимы. Шторы в последний раз колыхнулись и замерли, прекратив изображать в отблесках свечей на стенах коридора безумную пляску теней.
Пока Доминго возился со шпингалетом, ему почудилось, что ветер распахнул и соседнее окно – штора над ним едва заметно качнулась, хотя сквозняк в коридоре уже пропал. Его Святость не поленился подойти и проверить, однако окно оказалось в порядке. Решив было на всякий случай запереть и его, епископ вскоре оставил свою затею, так как на этом окне шпингалет приржавел намертво. Махнув рукой, Доминго задернул шторы и пошлепал тапочками обратно в кабинет.
Но не успел он закрыть за собой дверь, как рот ему накрепко зажала чья-то рука, а перед глазами возникло устрашающее загнутое лезвие – что-то наподобие острого серпа, только с более крутым изгибом, отчего лезвие напоминало не серп, а крюк или багор с обломанным прямым наконечником. Дыхание у Доминго перехватило, а глаза едва не вылезли из орбит. Ему даже показалось, что он обделался от страха, но, к чести епископа, все-таки лишь показалось…
– Молчите и слушайте меня внимательно, – угрожающе зашептал в ухо епископу владелец жуткого крюка. – Если закричите – умрете в жутких мучениях… – Крюк красноречиво коснулся горла Доминго, после чего вновь очутился перед его глазами. – Если вызовите охрану с помощью каких-нибудь секретных штучек – умрете в жутких мучениях. Если будете мне лгать – умрете в жутких мучениях. Выход у вас один – правдиво ответить на мои вопросы. Затем я уйду, и вы останетесь живы. Как видите, все очень просто. Итак, вы согласны?
Как было не согласиться с такими убедительными доводами? Доминго угукнул и потряс головой. Зловещий незнакомец еще какое-то время раздумывал, стоит ли верить такому ответу, потом все же убрал от лица епископа крюк и отпустил заложника. Испуганный старик так и остался стоять на полусогнутых ногах, опасаясь обернуться и взглянуть на незнакомца, словно к нему на прием пришла сама горгона Медуза. Впрочем, ей бы, наверное, Доминго обрадовался больше – окаменеть было куда приятней, чем дать выпотрошить себя, как пойманную рыбу.
Незнакомец неслышно прикрыл за епископом дверь и запер ее на щеколду.
– Садитесь в кресло! – распорядился он полушепотом. – Руки на стол, и чтобы я их все время видел!
Доминго подошел к столу и только сейчас осмелился взглянуть на незнакомца. Как зовут Сото Мара, епископ, конечно, не знал, но приметное лицо этого человека он вспомнил сразу. А также вспомнил, где и когда он имел возможность его лицезреть.
Епископ нередко бывал в асьенде покойного Диего ди Алмейдо. Именно этот незваный ночной гость тенью следовал за доном всюду и зверем смотрел на каждого, кто приближался к его хозяину. Свирепый, но отлично вышколенный пес. Доминго казалось тогда, что, если телохранитель дона почует неладное, он без заминки прикончит даже его – высшего представителя власти в Сарагосе.
Как выяснилось, давние опасения епископа были недалеки от истины.
Его Святости стало нехорошо. Он побледнел, голова его закружилась, а ноги подкосились. Старик обессиленно плюхнулся в стоявшее позади кресло, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди.
– Руки на стол! – напомнил Сото. В полумраке его раскосые глаза выглядели и впрямь как у настоящего демона, а надетые на запястья верхолазные крючья притягивали взор почти парализованного от ужаса епископа.
Доминго развернулся к столу и загремел спрятанным под ним медным тазом.
– Что там у вас? – вздрогнул от резкого звука человек-демон.
– Вода… – промямлил епископ. – Я парил ноги. Сейчас уберу…
– Сидите, я сам! – остановил его Мара, после чего нагнулся и вытащил из-под стола таз с уже остывшей водой, а затем уселся на край столешницы и постучал по ней крюком, пытаясь вывести епископа из заторможенного состояния.
– Вы не прячете лицо, – стараясь не встречаться с визитером взглядом, произнес Доминго упавшим голосом. – Значит, вы меня убьете…
– Я уже говорил, в каком случае вас убью, и не намерен повторять, – отрезал Сото. – Пока что вы ведете себя разумно. Продолжайте вести себя так и дальше… Я не отниму у вас много времени. Мой первый вопрос: по чьему приказу был убит сеньор Диего ди Алмейдо?