Он широко распахнул глаза, что делает всякий лжец, который хочет казаться правдивым, и начал хлопать длинными, как у ребенка, ресницами.
– Ты хотел стащить у нее свое пожелание.
– Да не хотел я… – запинаясь, проговорил он. – Да послушай… да я вовсе не собирался ничего тащить… Дай же мне сказать…
Самое интересное, что во время его запальчивой речи я не издал ни единого звука. Когда Плосконос, не встречая никакого сопротивления, замолчал, я заботливо поинтересовался:
– Все? Выдохся? А теперь говори правду.
– Не врывался я к ней, – упрямо повторил Плосконос.
Доказывать обратное я не стал. Это дело бесперспективное и неблагодарное. Как говорится, пострадавшая сторона заявление забрала, конфликт исчерпан. Я снова уперся в непрошибаемую стену.
– Я ведь все равно доберусь до твоей записки, – сказал я, но эта угроза больше напоминала махание руками после драки.
– Да нет там ничего интересного для тебя, ей богу! – заверил Плосконос и перекрестился. – Одни сентиментальные рассуждения: кем я был и кем буду, работая в фирме… – Он выдержал паузу и со значением произнес: – А вот то, что я хочу тебе сказать, факт серьезный. Как у нас в журналистике говорят: есть факты, а есть фактики…
– Короче! – перебил я.
Плосконос опять проявил небывалую стойкость.
– Короче я буду докладывать под протокол в милиции. А ты сыщик частный, работаешь за бабки. И свою фактуру я просто так отдавать не намерен.
– Что ж, – не мог не согласиться я. – Резон в твоих словах есть. И сколько ты хочешь за свой факт?
– Сто баксов.
– Не продешевил?
Плосконос не уловил иронии.
– С меня и этого хватит. Я человек не жадный.
– А если твой факт окажется мыльным пузырем?
– Да ты что, начальник?! – с напыщенным гневом воскликнул Плосконос и щелкнул ногтем по зубу. – Я за базар отвечаю. Век воли не видать.
– Где ты этого нахватался? – усмехнулся я, вынимая из кармана аванс вдовы. – На зоне вроде не был…
Плосконос несколько смутился и, возможно, покраснел, но в темноте я не слишком отчетливо видел его лицо. Я протянул ему стодолларовую купюру.
– Значит, так, – начал Плосконос, заталкивая деньги в самую глубину кармана. – Мы с Кикой курили на лестнице. Было что-то около девяти часов. Я докурил, на окурок поплевал, а выкинуть некуда. Кругом чистота, мрамор. И чисто машинально поднялся на пролет вверх, к мансарде. Дай, думаю, гляну, может, там какая-нибудь плевательница установлена.
Он прервался, чтобы отдышаться. Ему не хватало воздуха.
– Поднялся я… И тут из-за двери Марко раздался выстрел. Я сразу понял, что это не какой-нибудь хлопок, а именно выстрел, – в Чечне наслушался. Сам понимаешь, я сразу опешил. Куда бежать, что делать? И тут вдруг слышу…
Плосконос снова замолчал, оглянулся по сторонам и тише продолжил:
– И тут я слышу, как в комнате Марко то ли форточка, то ли окно захлопнулось. Звук такой типичный, его ни с чем не спутаешь.
Он поднял на меня глаза. Я молчал.
– Потом, когда мы всей толпой туда поднялись и кто-то сказал про самоубийство, я подумал: как же это получается? Марко выстрелил в себя, а потом окно закрыл?
– Тебе не показалось? – спросил я.
– Исключено! – самоуверенно заявил Плосконос. – Когда ты убийцу найдешь, спасибо мне скажешь.
Этот тип заставил-таки меня погрузиться в размышления. Увидев, какое впечатление произвели на меня его слова, Плосконос оживился.
– Я ж тебе говорил, что это серьезно, а ты не верил! – с опозданием стал рекламировать он свой товар, явно сожалея о том, что не попросил двести долларов. – Этот факт сразу прольет свет на дело, так ведь? Коню понятно, что убийца через окно ушел. Я за свои слова отвечаю. У меня журналистский подход, я на мелочевку обращать внимания не стану…
«Даже коню понятно, что убийца ушел через окно, – подумал я. – А мне до сих пор ничего не понятно».
– Если я что-нибудь интересное узнаю, сразу тебе скажу, хорошо? – с деловым видом произнес Плосконос, намереваясь договориться о долгосрочном сотрудничестве. – И вообще, можешь использовать меня по своему усмотрению. Мне сейчас, понимаешь, очень бабки нужны…
Меня стала раздражать словоохотливость новоиспеченного сексота. В помощники мне напрашивается, сукин сын! Еще надо разобраться, что он за фрукт. У самого наверняка морда в пушку.
Я круто повернулся к Плосконосу и, обрывая его на полуслове, спросил:
– Оружие из Чечни привез?
– А? – опешил от столь прямолинейного вопроса Плосконос. – Оружие? Да упаси господь! Зачем мне такой головняк? Ты на меня бочку не кати. Я с такими вещами не связываюсь.
Я пристально вглядывался в его глаза.
– А что привез? Наркоту?
Плосконос изобразил мучительную улыбку.
– Типун тебе на язык, – произнес он. – На фиг мне наркота? Я лучше сто граммов употреблю…
Я резко схватил Плосконоса за руку и вывернул ее на излом. Не ожидавший от меня такой агрессии, он негромко взвыл и согнулся в три погибели.
– Не шали, – прохрипел он. – Поломаешь… Больно…
Я оголил его руку до локтя. На белой коже, покрытой волнами вспухших вен, даже при тусклом свете фонаря была отчетливо видна дорожка от иголок.
Плосконос вывернулся и едва не упал. Торопливо поправляя рукав, он попятился к двери.
– Значит, Марко узнал, что ты колешься, – произнес я. – И пообещал, что уже завтра твоей ноги в фирме не будет… Так было, да?
– Нет!! – дурным голосом заорал Плосконос и, к моему удивлению, вдруг заплакал. – Нет, – слезливо повторил он. – Я его не убивал! Это не я!
И, распахнув дверь, выскочил в коридор.
«Как бы не пришлось возвращать вдове аванс», – подумал я, открывая стеклянную дверцу буфета. Сверкающие гранями бокалы висели на держателе кверху ножками, словно летучие мыши под сводом пещеры. Я снял один, посмотрел на ряд бутылок, выбирая, чем бы порадовать себя.
«Я боюсь, что этот тщедушный наркоша может погнать меня по ложному следу, – думал я, наливая в бокал «Кампари» марганцевого цвета. – Насколько ему можно верить?»
Со двора по-прежнему доносился скрежет лопаты. Я подошел к окну. Сутулая фигура дворника маячила между сугробов. Лопата методично, как маятник часов, взлетала вверх и опускалась вниз. Я первый раз в жизни видел такого добросовестного дворника. Глубокая ночь, а он продолжает убирать снег. Интересно, он всегда такой активный или только в эту ночь?
Я сел на стол, выпил залпом и закусил соленым орешком. Что ж, попробуем пристроить факт Плосконоса. Итак, Марко в своей комнате читает записки и скрипит зубами от злости. К нему заходит убийца…
Ага, убийца. Но убийца – это не бесплотное существо. Он имеет имя, пол и вполне конкретный облик. Предположим – только предположим! – это была Лера. Она заходит к Марко… Стоп. Зачем она добровольно идет к человеку, который продолжительное время унижал ее? Она его ненавидит. Она его видеть не хочет. Значит, Марко под каким-то благовидным предлогом предложил ей подняться на мансарду. Допустим, он намекнул, что хочет предложить ей хорошую должность в своей фирме. Лера соглашается обсудить это предложение. Она очень нуждается в деньгах. Она уже несколько лет мечтает купить себе весеннее пальто. Они поднимаются в мансардную комнату. И тут выясняется, что подлый Марко вовсе не собирался предлагать девушке работу. Он запирает дверь и заваливает Леру на кровать. Он жаждет удовлетворения своих низменных потребностей. Она сопротивляется, ее рука натыкается на рукоятку пистолета, очень кстати лежащего под диваном, она вскидывает его и стреляет в голову Марко.
Я поставил бокал на стол и поморщился. Ну и гадость этот «Кампари»!
Ладно, допустим. А что потом? Потом Лера кидается к окну (не забыв при этом спрятать пистолет где-нибудь в складках своего плотно облегающего платья), с легкостью открывает шпингалеты, распахивает окно, смело выбирается на карниз и оттуда сигает в сугроб. Платье наполняется воздухом, как парашют, что заметно смягчает удар. Затем она прячет пистолет под сиденьем своей машины и как ни в чем не бывало возвращается в дом, цокая каблуками по тротуарной плитке.
Бред.
А если проиграть эту сценку с Кикой? Кика – баба тертая, она запросто спрыгнет с мансарды в снег. И для Плосконоса это, разумеется, не проблема. Но зачем Плосконосу кидать тень на самого себя, рассказывать мне про захлопывающееся окно? Выходит, эту сцену смогла бы сыграть только Кика. У нее и ноги все в царапинах и ссадинах, как у футболиста, и туфли почти без каблука. В таких можно и по карнизам шастать, и по снегу…
Последняя мысль вдруг показалась мне здравой, и родилась она в сознании помимо моей воли. Я круто повернулся к окну и снова посмотрел на дворника. «Э-э, братец, а ты ведь не случайно так стараешься! Ты дорожки не только от снега очищаешь!»
Я соскочил на пол, вышел из кухни и быстро поднялся в комнату Ольги.
ГЛАВА 12
Я соскочил на пол, вышел из кухни и быстро поднялся в комнату Ольги.
ГЛАВА 12
МАРКО НЕТ, НО ВЛАСТЬ ОСТАЛАСЬ
– У тебя такой взволнованный вид, – сказала она, неожиданно перейдя на «ты». Открыв дверь, она позволила мне войти. – Окончательно определился с убийцей?
Она выглядела усталой, но не заспанной. Вечернее платье сменила на голубые джинсы и кирпичного цвета джемпер. В комнате приятно пахло кофе. Из-за книжных полок доносился приглушенный звук стрельбы, криков и полицейской сирены – шел видеофильм.
Я без приглашения сел в кресло. По моему виду Ольга догадалась, что я намерен серьезно поговорить.
– Будешь кофе? – спросила она.
Я кивнул. Она зашла за стеллаж, убавила громкость телевизора и стала крутить кофемолку. Я смотрел на стол. Бутылка виски, из которой она мне наливала, была уже почти пуста. Вдовушка серьезно заливала свое горе. Пепельница была полна окурков. Трубка мобильника лежала рядом с губной помадой и зеркальцем, словно предмет косметики. В блюдце засыхала перевернутая кофейная чашечка с налипшей на стенки черной гущей.
– Тебе сколько ложек сахара? – спросила из-за стеллажа Ольга.
– Три, – ответил я. – Я люблю, когда кофе очень сладкий.
– Марко тоже любил очень сладкий…
Сравнение с покойником было не вполне уместным, и я хотел уточнить, что в повышенных дозах сахара нуждаюсь лишь в часы напряженной умственной работы, но тут заиграл сигнал мобильника. Ольга кинулась к нему с такой прытью, словно молодая мамаша к внезапно заплакавшему ребенку. Но я успел посмотреть на дисплей, где высветился номер телефона, с которого шел звонок. Память на числа у меня превосходная. За пару секунд я легко запоминаю многозначные числа: весь фокус заключается в умении группировать цифры по аналогии с событиями из собственной биографии. Сейчас на дисплее появился номер 6893171, и я тотчас мысленно перевел его в символы. 68 – год моего рождения, 93 – модель «жигуля» Леры, 1 – особняк, к которому мы с ней подъехали, 7 – столько было записок в бутылке, которые стали причиной смерти 1 человека. Вот и все, номер упакован в мозги надежно и надолго. Может, этот номер когда-нибудь мне пригодится.
– Слушаю, – тихо и несколько раздраженно сказала Ольга в трубку, немедленно поворачиваясь ко мне спиной. – Не надо!.. Я сама знаю… Ничего, потерпишь… Ты сам все заварил, а теперь… Послушай, я сейчас не одна. Перезвоню!
Ольга отключила телефон и, избегая встретиться со мной взглядом, затолкала трубку в карман джинсов.
– В самый неподходящий момент, – фальшивым голосом, изображающим незначительность события, произнесла она, – начинают звонить всякие знакомые со своими пустяковыми проблемами… Сливки добавить?
– Нет, лучше коньяку.
– Ах, черт! Кофе убежал!
Она кинулась за стеллаж. Я услышал шипение. Комната быстро наполнилась ароматным дымком.
Что это за знакомые, которые звонят несчастной вдове почти в два часа ночи? Может, любовник, который узнал о смерти Марко и очертя голову кинулся занимать освободившееся место? А может быть, это не просто любовник…
Фантазия бурно расцветала в моей голове. Я маленькими глотками пил горячий кофе с пятизвездочным «Ахтамаром» и скептически осматривал созданный воображением виртуальный карточный домик под названием «версия». В самом деле, а кто сказал, что убийцей может быть только один из гостей, обитающих сейчас в особняке? Почему не предположить, что убийца незаметно появился во дворе, влез в окно мансарды, прикончил Марко и так же незаметно покинул территорию особняка? Мотив? А мотив банален и прост: желание убрать Марко и прижаться к теплому бочку богатой вдовы.
– Что-то не то? – озабоченно спросила Ольга. – Может, не сладко?
Она догадывалась, что я думаю о ее телефонном разговоре, и нервничала. Значит, отношения с мужчиной, который ей навязчиво названивал, Ольга желала бы сохранить в тайне.
– Я хотел бы кое-что спросить у тебя о Плосконосе, – сказал я.
– О Плосконосе? – удивленно повторила Ольга и, по-моему, обрадовалась, что я не спросил о человеке, который ей звонил. – А что тебя интересует?
– Плосконос скрытный тип, так ведь? Можно сказать, что Марко взял в фирму кота в мешке.
Я заставил Ольгу думать над вопросом, над которым она еще никогда не задумывалась.
– Сомневаюсь, что Плосконос был котом в мешке, – ответила она. – Марко знал Плосконоса как облупленного и просто мирился с его недостатками.
– А почему мирился? Он относился к Плосконосу как заботливый друг?
– Как заботливый барин, – поправила Ольга. – Марко считал его своей собственностью и распоряжался его судьбой как хотел. Может, это немного злило Плосконоса, зато он был как у Христа за пазухой.
– Не думаю, что слишком злило. Мне кажется, что за деньги Плосконос продастся в рабство кому угодно.
– М-м-м… Да, ты прав, – вынуждена была признать Ольга. – Некоторая готовность к раболепию у него есть. Но все-таки я не пойму, что тебя настораживает?
Я не мог спросить открытым текстом: знал ли Марко, что Плосконос наркоман? Это известие могло стать для Ольги открытием, а я не хотел, чтобы дальнейшую судьбу неудачливого репортера определило мое банальное стукачество.
– Мне кажется, – сказал я, – что у Марко были веские основания выкинуть своего верного раба из фирмы. Скажем, Плосконос неожиданно попался на каком-нибудь серьезном пороке.
– Да что ты! – снисходительно произнесла Ольга. – Марко прекрасно разбирался в людях и редко ошибался. А такого примитивного человека, как Плосконос, он видел насквозь. Ничего неожиданного быть не могло! Марко просто надоели постоянные запои Плосконоса.
– Запои? – усомнился я. – Разве Плосконос алкоголик?
– Конечно, – ответила Ольга, удивляясь тому, что меня это удивило. – Об этом все знают. Когда на «просушке» – нормальный человек. А как запой – неделю в газете не появляется. И денег у него никогда не было.
– Может, он не водку, а наркотики употреблял? – вырвалось у меня.
– Да какие наркотики! – поморщилась Ольга. – Алкаш он обыкновенный.
– Это твое личное убеждение?
– Это убеждение Марко, если хочешь.
– А Марко был с тобой откровенен, когда говорил о своих сотрудниках?
– Да. Он очень любил рассказывать мне о своих подчиненных. Он выворачивал всю их подноготную и с удовольствием иронизировал, если находил какие-нибудь слабости или пороки.
Вопросы закончились. Плосконос, словно воздушный шарик, выскальзывал из моих рук и быстро улетал в небо. Я не мог получить доказательства того, что Марко стало известно о пристрастии Плосконоса к наркотикам.
Из троих подозреваемых осталось двое: Лера и Кика. Я признался сам себе, что, кажется, делаю неосознанные попытки найти для Леры алиби.
Я встал с кресла и подошел к окну. Снег все еще сыпался, и дворник продолжал свой сизифов труд.
– На его месте я бы давно свалился в сугроб от усталости, – сказал я.
– Ты о ком? – спросила Ольга, приближаясь ко мне. Она посмотрела в окно из-за моего плеча. – А, о дворнике! Нет, этот не упадет. Он может сутки напролет лопатой махать.
– Первый раз вижу такую самоотверженность, – признался я.
– Это не самоотверженность, – возразила Ольга. – Это страх потерять место.
– Ты приказала ему убрать весь снег со двора?
Ольга отошла от окна и стала ходить из угла в угол.
– Он выполняет распоряжение Марко.
– Марко хорошо ему заплатил?
– Дело не столько в заработке. Дворник знает, что, когда Марко демонстрирует гостям свою власть, эта демонстрация должна быть абсолютно убедительной… В данном случае Марко щегольнул своей властью перед Лерой.
– То есть как перед Лерой? – не понял я, поворачиваясь к Ольге.
Ее лицо заметно изменилось. Говорить о Лере спокойно она не могла. Чувство ненависти заглушало все остальные чувства.
Ольга вздохнула, сжала губы, отчего ее подбородок покрылся морщинками, словно печеное яблочко.
– Лерочка, осчастливив наш дом своим прибытием, поскользнулась на ступеньках крыльца и грохнулась, как корова, – язвительно сказала она. – И конечно, не преминула посетовать на снег. Марко тотчас вызвал дворника и сказал ему: «Пока гости здесь, на дорожках не должно лежать ни одной снежинки. Найду хоть одну – уволю».
Она помолчала и тише добавила:
– Марко уже нет, и власти его нет, а дворник все старается.
В ее глазах стали скапливаться слезы.
– Если старается, то власть все-таки осталась, – возразил я.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Ольга с недовольством в голосе и, не дождавшись ответа, повернулась ко мне спиной.
Я не стал объяснять Ольге очевидное: в этом доме со смертью Марко для дворника мало что изменилось. Мне вообще уже ни о чем не хотелось говорить. Наш договор с Ольгой о расследовании убийства напоминал мне партию в шахматы. Лера была фигурой на моем поле, и она была повергнута Ольгой. Оспаривать это событие уже не имело никакого смысла. Факты подводили к выводу о том, что у Леры был тщательно разработанный план, в который была включена такая мелочь, как падение на ступеньках. Она предвидела все, даже свежий снег, на котором обязательно остались бы ее следы, и придумала способ, как от этого снега избавиться.