— Господа, тише, пожалуйста, — ровным голосом попросила Ирина-Аглая. — Нас могут услышать… — Открыла дверь в кухню. — Прошу! Обсудим ситуацию спокойно, без истерики.
Капитан, поддернув за подмышки Антошку, мелко перебирая ногами, устремился за ней.
— М-да… промах, — Тиунов наморщил лоб, почесал его мизинцем. Надел фуражку. — Помогите кто-нибудь втащить эту… — кивнул на Люсю, которая, уронив голову к плечу, сидела на полу.
Арчев выпустил Козыря, нагнулся к девушке, выдернул наган из ее кобуры, сунул в карман.
— Зачем вы привезли эту мерзавку?
— Затем, чтобы она не привезла меня к Фролову, — раздраженно ответил Тиунов, подхватывая девушку за плечи. — Хорошо, что у меня хватило ума не называть остячонка Еремейкой, а то бы…
Они внесли Люсю в кухню, усадили на стул.
— Что же теперь делать будем? — Капитан посмотрел панически на Арчева.
— Как что? — Тот достал из кармана портсигар, вынул папиросу. — Будем искать Еремейку, что ж еще?
— Засыплемся, — Козырь ощупывал вспухшую, кровоточащую губу. — Сработано чисто, но все равно наследили.
Арчев презрительно полоснул его взглядом. Прикурил, посмотрел вопросительно на Тиунова.
— Сложно теперь, — подтвердил тот. Кивнул на Люсю. — К концу субботника этой девки хватятся. И тогда…
Что «тогда» — никто уточнять не стал.
— Мне кажется, господа, еще не все потеряно, — после долгого молчания тихим голосом сказала Ирина-Аглая, появившись в двери гостиной с веревками в руках. — Заставьте этого мальчика сейчас же привести сюда Еремейку. Сделайте мальчику больно. Сделайте на его глазах больно тете. Скажите, что если он не согласится, тетя умрет.
«Идиотка, — насмешливо и зло подумал Арчев. — Не Еремейку он тебе приведет, а Фролова… Но это шанс, который нельзя упускать. Похоже, твой последний шанс, мсье Эжен. Пойти с мальчишкой — и испариться… Бежать, пока еще не поздно. Затаиться и через пару месяцев начать все сначала… А вся эта орава пусть как знает… Вот Козыря хорошо бы сохранить…»
— Я сам пойду с мальчишкой за Еремеем, — Арчев выдержал эффектную паузу и добавил: — Вдвоем с Козырем.
— Слава богу, есть еще настоящие мужчины, — Ирина-Аглая критически глянула на Тиунова.
Подошла к Люсе, которую поддерживал Козырь. Завела ее руки за спинку стула, принялась деловито и умело связывать. Сорвала красную косынку с головы пленницы, завязала ею рот.
Арчев и капитан подхватили Антошку, посадили на другой стул лицом к Люсе, привязали к спинке.
— Вот теперь хорошо, — Ирина-Аглая вынула из-под пелерины стеклянный пузырек, отвинтила пробку.
Ткнула горлышко пузырька под нос девушке. Люся дернула головой, застонала, замычала, веки ее шевельнулись. И тут же широко распахнулись — она увидела связанного Антошку, а рядом с ним Арчева — гладко выбритого, причесанного. Дернулась, пытаясь освободиться.
— Спокойно, глупенькая, — посоветовала Ирина-Аглая. — Не будьте смешной.
Люся посмотрела на эту незнакомую, затянутую в черное женщину, увидела около себя усатого и обмякла — узнала в нем Козыря.
Ирина-Аглая сделала шажок к Антошке, поднесла к его носу пузырек. А когда мальчик, вскрикнув, вытаращив глаза, жадно стал хватать ртом воздух, отошла под киот. Опустилась на табуретку, застыла смиренная, скромная.
— Ну вот и встретились, проводничок, — Арчев наклонился к Антошке. — Слушай внимательно: сейчас мы пойдем с тобой за Еремейкой. Поможешь — и все будет хорошо. А иначе придется убить тетю Люсю. Понял? — И посмотрел через плечо на Козыря.
Тот левой рукой вцепился в горло девушки, наотмашь ударил ее по щеке.
Антошка заизвивался, задергался.
— Ну как, пожалеем тетю? — спросил Арчев. — Сейчас тебя развяжут, и мы отправимся. И помни, что тетя Люся просит тебя быть послушным: ей очень хочется еще пожить. Договорились?
И вдруг кто-то изо всех сил заколошматил кулаками в дверь.
— Эй, открой! — громко потребовал снаружи ломкий мальчишеский голос. — Это я, Еремей Сатар! Открывай скорей! Я пришел.
Еремей проснулся сразу — не успело еще отзвучать протяжное Люсино: «Подъе-е-ем!» Огляделся — спальня ожила, загалдела: детдомовцы в одинаковых коротких штанах, которые называются «трусы», вскакивали как подброшенные с кроватей. Вскочил и Антошка. А Еремей поднялся не торопясь, негоже охотнику прыгать и орать, точно маленькому. Надо оставаться невозмутимым.
Когда Еремей стал проситься со всеми на субботник, Люся повела его к старичку-фельдшеру, который вчера осматривал их с Антошкой.
— Ни о каком субботнике не может быть и речи, товарищ Медведева, — решительно заявил фельдшер. — Разрешаю на кухне. Но чтобы никаких работ, связанных с физическим напряжением. Ясно?!
После завтрака — желтое варево под названием «горох», красный чай под названием «морковный», кусок хлеба потоньше, чем вчера, — детдомовцы высыпали на улицу. Быстро и привычно построились в тесные ряды. Тоненько и чисто запела труба Пашки, рассыпался громкий, уверенный рокот барабана — колонна качнулась и двинулась через сад к улице.
Оставшиеся на крыльце зашевелились и, посматривая в дальний конец аллеи, нехотя потянулись в дом.
Еще с порога кухни увидел Еремей на длинном столе штабелек серых буханок, а рядом — внушительную кучку коричневых, слегка изогнувшихся сухарей. Пошел было к этой горке хлеба, который начали собирать ребята для голодных детей русики, но повар подвел его к ящику, в котором лежали какие-то округлые, похожие на серые камни клубни, показал на табурет. Когда Еремей сел, повар нагнулся к ящику, взял клубенек покрупней и, тяжело посапывая, быстро ободрал его ножом до ровной белизны.
— Понял, как надо? — спросил мальчика.
Еремей кивнул. Выбрал картофелину побольше и смело врезался в нее — отвалился толстый шматок. Мальчишки, искоса наблюдавшие за новеньким, хихикнули, а повар ахнул.
— Да ты нас разоришь с такой работой! Всех ребятишек голодными оставишь!.. Не-е-ет, так дело не пойдет!
— Не сердитесь, — вмешался оказавшийся тут же Алексей, сочувственно поглядывая на Еремея. — Для него это внове. Дайте ему что-нибудь полегче.
— А что полегче? — огрызнулся повар. — Белки для суфле взбивать? Фаршировать пулярок? Изюм промывать? Так ведь нет ни яиц, ни кур, ни изюма… Хотя… — Показал Еремею на большой таз со свежей рыбой. — Вот, рабочие с крупорушки прислали на ушицу. Сможешь почистить?
Еремей с невозмутимым лицом схватил небольшого язя. Небрежно швырнул его на широкую дощечку, несколькими точными взмахами ножа соскоблил чешую, перебросил тушку на другой бок. Еще несколько взмахов и… очищенная, выпотрошенная рыба плюхнулась в кастрюлю. Повар восхищенно крякнул.
— Вижу мастера, — заметил уважительно. — Работай, не буду мешать, — и отошел к другому краю стола.
В тазу остались только два подлещика и щуренок, когда Егорушка, проскочив мимо окна, заметил Еремея — вернее, догадался, что это он. И обрадовался, что не надо разыскивать его по всему детдому. Развернулся, сунул взлохмаченную голову в дверь черного хода кухни.
— Еремейка! — окликнул быстрым шепотом. — Айда-ка, скажу чегой-то!
Еремей с рыбешкой в одной руке и с ножом в другой направился к двери. Алексей, искоса наблюдая за ним, нагнулся, схватился за ручку бака с водой — помочь повару поставить на плиту. Когда, хакнув, взметнули тяжеленный бак, сдвинули его на конфорку, Алексей оглянулся, — мальчишек не было. Через минуту-другую он, обеспокоенный, выглянул за порог — никого!..
Сначала Егорушка хотел бежать к начальнику Фролову, чтобы ему рассказать про Люсю и Антошку, которых увезли подозрительные дядьки, но… где его искать, Фролова-то? И решил: надо бежать к Еремею, уж он-то знает, где найти Фролова!.. А может, Еремей что-нито другое придумает: на пароходе сказал, что хочет сам словить Арча. Нет, — к Еремею, только к Еремею!.. И Егорушка помчался в детдом. Хорошо, еще повезло — прицепился сзади к пролетке…
И вот теперь они были уже у цели.
Егорушка выскочил из проходного двора, пересек рысцой улицу, остановился в воротах Дома водников.
— Вона тама, наверно, Люсю с Антошкой спрятали! — показал на флигель. — А я тута живу, — махнул рукой в сторону бывшего «Мадрида». — Военный со звездочкой и вчерась, и нынче сюда приходил, я видел…
— Иди домой! — приказал Еремей. — Теперь я сам.
Быстрым, летящим шагом побежал к флигелю. Около двери задержался, дернул за ручку — заперто. Принялся колошматить кулаками.
— Эй, открой! — закричал срывающимся голосом, запаленно дыша. — Это я, Еремей Сатар! Открывай скорей! Я пришел!
За дверью было тихо. Потом послышался шумок в сенях. И опять стихло.
— Открывай, я один.
— Открывай, я один.
Дверь приотворилась, он скользнул внутрь. И споткнулся на пороге: связанные Люся и Антошка сидели друг против друга на стульях; у Люси рот затянут красным платком, волосы растрепались, залепили лицо, глаза смотрят сквозь них страшно, словно неживые.
— Ермей, ма чулкэм[22], — рванулся Антошка к другу, но Еремей вскинул ладонь, чтобы помолчал.
— Что с Люсей сделали? Убили?! — спросил, резко повернувшись к женщине в черном.
— Нет, мальчик, — та мягко подтолкнула Еремея вперед. — Тетя Люся жива. Это она от страха… За тебя боится. Проходи, мы рады, что ты пришел.
Еремей метнулся к Люсе, выхватил нож, сунул его под веревку.
— А вот этого делать не стоит! — Арчев, выскользнув из-за прикрывавшей вторую дверь завесы, сжал Еремею запястье, вывернул руку. — Не спеши, шаманенок. Мы еще не договорились с тобой о выкупе тети Люси.
— Я покажу тебе Сорни Най, — твердо сказал Еремей, глядя в глаза Арчеву. — Только сперва отпусти Люсю и Антошку.
— Согласился, значит?.. Допустим, я отпущу их. Но ведь они сразу помчатся к дорогому товарищу Фролову…
— Фролов скоро сам сюда придет, — перебил Еремей. — Ему скажут, что я убежал. Они станут меня искать. Быстро найдут.
— Вы меня простите, товарищ Фролов, но репродукция дрянь, — Апельбаум, полоскавший в ванночке снимок, вздохнул. — Потому что гипосульфит — дрянь невообразимейшая. Это не работа! За такую работу любой фотограф рассмеется мне в спину, если из деликатности не осмелится рассмеяться в лицо…
— Я понял, Яков Ароныч, что надеяться на чудо не приходится, — прервал Фролов этот журчащий ручеек стенаний. — Но все же давайте посмотрим, что получилось.
— Посмотрим так посмотрим, — согласился Апельбаум. — Только что мы увидим, спрашиваю я вас? А увидим мы, скорей всего, мой позор. Хорошо, что при таком свете не видно, как я краснею от стыда, — он плавно вытянул из ванночки карточку.
Хотел окунуть ее в соседнюю ванночку с водой, но Фролов выдернул из его пальцев снимок, поднес к глазам. Обрадованно заулыбался.
— Вы прямо чудодей, Яков Ароныч. — Протянул, возвращая, фотографическую карточку. — Спасибо! Теперь — побыстрей и побольше!
— Вам, правда, понрави…
Эксперт не договорил: в дверь забарабанили с такой яростью, что хлипкий крючок задребезжал, подпрыгивая.
— Товарищ Фролов, Еремей Сатаров сбежал!.. — ворвался в лабораторию смятенный голос Алексея.
Фролов ударом ладони подбросил крючок, выскочил в коридор.
— С ума сошли? Вы же все засветите! — ахнул за спиной Яков Аронович.
— Как сбежал?! — Фролов, захлопывая дверь, увидел, что эксперт, опрокидывая склянки, упал на ванночку с проявителем.
— Я ни на шаг не отходил от него, — прижимая руки к груди, начал Алексей. — Охранял мальчишку, а он — сам…
— Десять суток ареста! — объявил Фролов, выслушав сбивчивый рассказ Алексея. — Отсидишь, когда поймаем… — Крикнул через дверь: — Яков Ароныч, портреты Арчева и Шмякина — в дежурку! Срочно!
Побежал к выходу. Около барьерчика, за которым сидел у стола пожилой чекист, приказал:
— Первый взвод чоновцев по тревоге — сюда!.. Направьте в город верховых патрульных. Задерживать всех, кто будет сопровождать черноволосого четырнадцатилетнего остячонка. — Развернулся к Алексею: — Старуху из детдома, о которой упомянул, разыскать и немедленно сюда!
— Надо уходить! — метался по кухне капитан. — Сейчас же! По одному, по двое…
— Днем? С этим? — Арчев кивнул на Еремея, которого крепко держал за руку Козырь. — До ночи нечего и думать…
— До ночи чекисты весь город прочешут!
— Точно, — хмуро поддержал капитана Козырь. — Прочешут гребешком, а улов — через ситечко…
— Вылезем сейчас — крышка, — отрезал Арчев. Посмотрел на связанную Люсю, на Антошку, которому опять завязали рот. Перевел взгляд на стоящего у окна Тиунова: — Верно, взводный?
Лысый неопределенно пожал плечами, переглянулся с Ириной-Аглаей. Та подошла к нему, шепнула что-то.
— Сепаратные переговоры? — Арчев криво усмехнулся. — Попрошу без тайн, сударыня.
Женщина повернулась к нему. Чеканя слова, сказала сухо:
— Можем выйти незаметно. Прямо сейчас. К реке.
Капитан, петлявший из угла в угол, замер на месте. Козырь, вскинув голову, уставился на женщину. Еремей непонимающе глянул на нее исподлобья.
— Подземный ход, — пояснила Ирина-Аглая в ответ на недоверчиво-вопросительный взгляд Арчева. — Верные люди прокопали еще деду… Тут, — слегка поморщилась брезгливо, повела рукой в сторону комнат, — были подсадные курочки для загулявших на ярмарке купцов. Те засыпали здесь, а просыпались…
— Полагаю, что иные и вовсе не просыпались, — договорил Тиунов.
— Так что же мы стоим?! — выдохнул капитан. Схватил кузину за руку. — Где он, ход этот? Показывай!
— Почему молчали? — отрывисто спросил Арчев, уже все понимая и без ответа: ну ясно же — хотели незаметно исчезнуть вдвоем… Вспыхнуло в памяти вчерашнее: Ирина почти силой уводит его от зеркала; Тиунов, которого не было в спальне, появляется из-за портьеры. Так вот почему эта парочка так уверенно чувствовала себя в доме, стоящем почти в центре города…
Лысый шагнул к Арчеву. Показывая глазами на Люсю с Антошкой, незаметно для Еремея чиркнул ладонью по горлу. Арчев кивнул. Сказал нарочито громко:
— Сначала выводим шаманенка, а уж потом… — Повернулся к окну на внезапный звук.
Испуг холодным кулаком ударил под ложечку, сдавил сердце: во двор галопом влетали, разворачиваясь веером, конники; на холке первого жеребца подпрыгивал мальчишка, которого прижимал к себе, придерживая, всадник. «Мать честная, щенок из Сатарова!..» — Арчев отпрыгнул от окна. Схватил Еремея за плечо, толкнул к двери с портьерами.
— Где твой лаз?! — выдохнул в лицо Ирине-Аглае. — Скорей!..
Козырь, выпустив руку Еремея, глянул в окно, ахнул, оттолкнул стол и кинулся вслед за капитаном, который уже шмыгнул в гостиную. Ирина-Аглая, слегка изогнувшись вбок, тоже стрельнула взглядом в окно, юркнула в дверь. Тиунов — за ней, нервно выдергивая зацепившийся в кармане револьвер; во двор даже и смотреть не стал. А там уже рассыпался вокруг флигеля частый постук копыт, уже слышалось, как спрыгивают на землю чекисты, уже различался среди конского всхрапа, фырканья возбужденный мальчишеский голос, взахлеб объясняющий что-то.
Еремей, не оглянувшись на Люсю с Антошкой, чтобы не привлечь к ним внимания, не напомнить о них, трусцой побежал за портьеры, чувствуя, как дрожат пальцы Арча, вцепившегося в плечо: значит, Арч забыл пока о связанных пленниках и надо поскорей увести его отсюда.
А снаружи донеслось властное:
— Эй, во флигеле! Сдавайтесь! Вы окружены!
Когда Еремей уже влезал в черную квадратную дыру, образовавшуюся на месте боком стоящего зеркала, — даже представить не мог, что есть такие большие зеркала; когда ему вдруг стало жутко: ведь из живых в подземный мир никто и никогда не спускался, а из уходивших туда по закону смерти никто не возвращался, — со двора опять крикнули:
— Сдавайтесь! — И добавили новое: — Если отпустите детей и девушку, обещаем сохранить жизнь!
Еремей благодарно выдохнул. «Значит, из-за нас спешили, значит, не дадут пропасть…» — и смело вошел в прохладный затхлый полумрак, где уже слабо мерцал фонарь в руках лысого. Сзади хлопнуло, щелкнуло свет за спиной исчез.
— Прикрывайтесь, прячьтесь за остячонком… — обернувшись, пробормотал Тиунов, глотая слова. — Кричите этим… чтоб не палили, а то, мол, пришьют мальца… Я разведать…
Согнулся, побежал в узком и низком лазе, догоняя ушедших вперед. Заметался бледный отсвет фонаря, прикрытый широкой тенью Тиунова, стал удаляться.
Арчев отпустил плечо Еремея, толкнул его в спину. Мальчик выгнулся было от хлестнувшей по телу боли, но ударился головой в свод.
— Быстрей, быстрей, — прохрипел Арчев. — Без света останемся!
И снова толкнул, уже злее. И снова в спину. Еремей, скрючившись, прикусив губу, чтобы не застонать, плелся за уплывающим тускло-желтым пятном: бился плечами, затылком о выступы, шатался, спотыкался, лишь бы продвигаться помедленней, но за спиной поторапливал кулаками, скрипел зубами Арч: быстрей, быстрей!
Вдруг сзади — словно ветер прошумел; Еремей оглянулся — вдали посветлело. И сразу — яркая, на весь подземный мир вспышка, сразу — грохот, заложивший уши: Арчев выстрелил. Сбил Еремея, торопливо перелез через него, рывком поднял. Заорал:
— Эй вы, чекушники! Последним идет Еремейка. Первая ваша пуля — его! Поняли?!
Издалека докатился неожиданно громкий, но какой-то качающийся, будто обрубленный крик:
— …о-оняли, …олочь…