– Это очень вкусно. Спасибо.
– Чего же ты так мало? - удивился он.- Не стесняйся, пей на здоровье. Чего-чего, а молока у меня хватает.
Девушка сделала еще несколько глотков.
– Молоко,- сказала она.- Вкусно.
– Может быть, ты хочешь погулять? Хотя еще рано…
– Нет, не рано,- возразила она.- Пойдем.
Он спустил вниз лестницу, удивившись вдруг тому, как же гостья поднялась к нему наверх.
Они - сначала он, а потом она - спустились на землю. Когда она делала последний шаг с лестницы, он подал ей руку. Серебристая ладонь девушки была гладкой, нежной, почти невесомой.
Приближался рассвет, но сквозь прозрачные кроны берез проглядывало еще темное ночное небо с множеством медленно, незаметно тающих звезд.
Девушка шла такой легкой походкой, что могло показаться, будто она не касается земли, не задевает ни единой травинки.
– Вот мои березы,- рассказывал он.- Не смотри, что все они похожи друг на дружку. Это только снаружи- прямые и белые. А так… Вот эта, видишь, высокая, худенькая, а соку по весне дает - только банки успевай подставлять. И сок сладкий, душистый. Пьешь - не напьешься. А эта, видишь, толстушка… Кажется, бочку сока накачать можно. Куда там! По капле цедит. Куркулиха зову ее. Обижается. А норова не меняет. Каждый год - по капле да по капле. И сок тяжеловатый, с горчинкой.
– Куркулиха? - переспросила она.- Смешное слово!…
– Да какое там смешное,- улыбнулся пастух.- Обыкновенное. Жадноватая, значит, прижимистая. Все себе да себе… А вот эту березу, видишь, она чуть склоненная, как бы к земле тянется, любят соловьи. Хочешь послушать пение, приходи вечеррм сюда. Обязательно самый переливчатый заглянет. И такие коленца отломит - закачаешься. А ты - стой, не бойся, что вспугнешь соловья, что он улетит… Защиту, что ли, в дереве чует? Не знаю. Секрет…
Вскоре пастух и девушка вышли к реке в том месте, где она делала крутой, как локоть, изгиб. На темной воде у противоположного берега белели лилии. Можно было различить густые заросли камыша. Тихо.
Пахнет водой и тиной.
– Река?! -радостно мигнула звездочка.
– Река-а,- отозвался пастух.
– Красивая река,- сказала девушка,- но кривая. Я другие знаю. Прямые, как твои березы.
– Да какая ж она кривая?! - обижаясь за свою речушку, отозвался пастух.- Это у нее изгиб здесь. Если обернуться птицей и подняться вверх над рекой, то он будет краше, чем шея лебединая. А рыбы в реке сколько! Во, слышь, плещется! К заре!
– Рыбы? - звездочка опять мигнула непониманием, а большие глаза девушки насторожились.- Что это такое?
– Как бы это тебе сказать… Мы, люди, на земле хозяева, самые мы главные на земле. А рыба - она молчаливая хозяйка воды. Только человек это забывает, думает, что везде он верховодит.
Пастух взглянул на девушку - поняла ли? И добавил с лукавой улыбкой:
– Тебе бы они понравились. Рыбы добрые и красивые, а чешуя, кожа рыбья, у них серебристая - играет, переливается… Сейчас на земле много рек пустых, мертвых, даже лягушек не осталось - доверховодился человек. А в нашей всякая есть рыбеха. И щука, и лещ, и язь, и окунь, и красноперка… Может, утречком, на самой зорьке,- сгоняю, только коров соберу,- порыбачим?
– Может быть,- ответила девушка и нежно взяла его ладонь в свою.- А много у тебя коров?
Он вздохнул.
– С каждым годом все меньше. Нынче вот двадцать две пасу. Есть и еще одна. Но прихворнула что-то. Ласка ее кличут. И точно - норовом ласковая, тихая, послушная.
Пастух вдруг осекся, взглянул на гостью.
– Ну и разболтался я! Может, устала? Отдохнуть хочешь?
– Что это - раз-бол-тал-ся?
– Значит, говорю и говорю и говорю. Без остановки. Без умолку.
– А-а,- она улыбнулась.- Это не опасно. А отдохнуть хочу.
Они повернули обратно.
– Ты извини за нескромный вопрос… Но откуда ты, красавица серебристая?
– О,- она запнулась.- Я… из далекого далека. У нас реки прямыепрямые и все текут только в одну сторону, хотя раньше, давным-давно, как и у вас, каждая имела свой характер, и в них тоже водились молчаливые рыбы, но с красной чешуей. А кроны деревьев у нас синие… Я… я - разведчица, -хотя ты не должен об этом знать,- неожиданно закончила она.
– Это не опасно,- вспоминая ее слова, сказал пастух со смешком, как будто бы ее рассказ был для “его никакой не диковиной.
– Ты думаешь? - серьезно спросила она.
– Да,- твердо сказал он.- Вот мы и пришли.
А после паузы добавил: - Я вообще-то люблю поспать, а тут полночи уж позади. Ну да худа без добра не бывает. С тобой вот познакомился…
– Как ты сказал? Худа без добра…
– …не бывает.
– Хорошее выражение! Красивое!
Пастух установил лестничку, и они забрались в шалаш. Прежде чем отдыхать, пастух предложил девушке молока и хлеба. Ей очень понравился хлеб, обыкновенный - серый кирпичиком, уже даже чуть зачерствевший; она сказала, что в жизни ничего вкуснее не пробовала. Затем он предложил ей свою овчину, хотя она отказалась, говоря, что костюм у нее с подогревом, не замерзнет.
– Подогрев подогревом,- возразил он,- а ничего нет лучше мягкой овчины. Поверь мне!
Она промолчала, только звездочка мигнула как-то ласково и грустно.
– Ну пока! - попрощался он, залезая на “второй” этаж, под самую крышу.- Как говорится, до скорого! Не проспать бы! Вот-вот заря. Соберу коров, пойдем порыбачим. Увидишь, как хорошо! Да, а зовут-то тебя как?
– Яа,- сказала она.
– Яа. Красивое имя. Надо же- Яа. Яа! Чудно!… А годков тебе сколько?
– Годков?
– Ну, лет. Сколько ты живешь?
– Мне двадцать пять весен.
– Двадцать пять… Да-а… А можно еще один нескромный вопрос, хоть и так уж, наверное, замучил тебя?
– Ну что ты, совсем нет. Мне хорошо с тобой.
– Яа, как так, ты говоришь, а без голоса, только звездочка мигает, но я все понимаю? И ты понимаешь мой язык.
Девушка опустила глаза.
– У нас тоже когда-то речь была живой,- сказала в задумчивости, а, может, ему так показалось.- И знаешь, даже похожа на вашу. Мама моей мамы, рассказывают, была чудесная певунья. Пела, значит. А сейчас каждому младенцу производится трансплантация специального устройства. Это легко, безболезненно почти - наука может все. Вырастая, каждый беззвучно передает свою мысль другому и понимает любой язык. Ученые считают, что это хорошо. Меньше энергозатрат, всякого шума. Комфортно…
Яа поднесла ладони к вискам вздохнула, добавляя:
– Только дети в наших городах не смеются…
– Поди ж ты,- удивился пастух,- не смеются… А птицы, птицы поют?
– Поют. Только все реже и глуше,- ответила Яа.
– Да-а,- сказал пастух.- Ну, отдыхай, Яа… На зорьке хорошо спится.
Едва он расположился на настиле под крышей, как его тотчас неизвестно почему сморил сон, и он заснул крепко, беспробудно.
Девушка-звездочка померкла совсем.
“ИОН, НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО!”
Яа проснулась рано - минута в минуту по заданной ночью команде.
Уже рассвело - сквозь щель в занавеске на маленьком окошке пробивался тихий утренний свет. Нужно было спешить, но Яа думала о пастухе.
Она захотела увидеть его и поднялась, едва не ударившись головой о настил, на котором спал пастух. Сквозь лаз она увидела его. Сон пастуха был безмятежен. Он спал на спине, подложив под голову вместо подушки свою руку.
Яа не спешила покидать шалаш и человека с чистыми синими глазами.
Ей очень захотелось что-то оставить пастуху на память.
Из кармашка на куртке она достала маленький лоскуток материи, вытканный когда-то мамой из редкостных микробиоорганизмов. Лоскуток был бирюзового цвета и переливался точно живой.
Еще раз взглянув на пастуха, Яа присела на корточки и положила лоскуток на овчину, которой укрывалась во сне. Затем решительным, но мягким движением коснулась лба, извлекла мерцающую звездочку. Что еще есть у нее? Ничего.
Теперь впереди немота. Конечно, она поймет тех, кто встретит ее на борту космодома, а вот ответить сможет, лишь прибегнув к письму.
Но она приняла решение.
Все. Прощай, пастух!
Если бы он видел сейчас Яа, то решил, что это большая птица, похожая на девушку, выпорхнула из гнезда и мягко опустилась на землю.
Когда Яа вышла к реке, краешек неба на востоке был бледно-розовым.
Пахло осокой, тиной, всплескивала рыба. “Он звал на рыбалку,- улыбнулась Яа.- Конечно, я сломала бы удочку. Ведь я никогда не ловила рыбу… Но он бы научил…” Ее космокатер стоял под огромным раскидистым деревом со стволом в три обхвата. В рассветной дымке казался загадочным, таинственным. Яа отключила систему защиты, и серебристый космокатер стал видим. Она вошла в кабину, проверила системы двигателя и наведения на космодом.
Все в норме!
Катер был простым и надежным. Она сначала отвела его к лужайке у самой реки, а затем нажала кнопку старта. Катер взмыл ввысь, оставляя за собой тонкую струю огня. След исчезал быстро - топливо было экономичным, а двигатель бесшумным.
В иллюминатор Яа видела чуть поблескивающую змейку реки, с которой познакомил ее пастух, видела темный остров леса, а сама пыталась во что бы то ни стало разыскать, различить на убегающей чужой планете уютный шалаш на сваях среди маленькой поляны. Но взгляд выхватывал что-то другое, все не то да не то. Земля удалялась с каждой секундой быстрей и быстрей, и Яа с горечью подумала, что совсем скоро пастух проснется и, конечно, удивится, что ее уже нет, а потом погонит стадо пастись на луг, но вскоре позабудет о ночной встрече.
В иллюминатор Яа видела чуть поблескивающую змейку реки, с которой познакомил ее пастух, видела темный остров леса, а сама пыталась во что бы то ни стало разыскать, различить на убегающей чужой планете уютный шалаш на сваях среди маленькой поляны. Но взгляд выхватывал что-то другое, все не то да не то. Земля удалялась с каждой секундой быстрей и быстрей, и Яа с горечью подумала, что совсем скоро пастух проснется и, конечно, удивится, что ее уже нет, а потом погонит стадо пастись на луг, но вскоре позабудет о ночной встрече.
Яа давным-давно, с самого детства не плакала, а теперь на глаза навернулись слезы. Она еще не понимала до конца, что же с ней произошло.
На родной планете у нее был жених Иэрг. Сызмальства они жили в соседних дворах и даже закончили вместе, правда, в разных группах, двенадцать низших ступеней. Затем одновременно поступили в высшую. Но их знакомство было как у многих мальчишек и девчонок, которые едва здоровались друг с другом. Яа обучалась математической логике, Иэрг - архитектуре.
Космоплавание было лишь ее увлечением, но она оказалась способной, и пять весен назад Яа рекомендовали в межзвездную экспедицию. Там она проявила себя с лучшей стороны.
Когда Яа исполнилось двадцать две весны, кибер выбрал ей жениха.
Им оказался… молодой архитектор Иэрг. Возражать было не принято - ведь браки свершаются на кибернесах.
При первой встрече Иэрг совсем не понравился Яа. Уж очень сильно хотел угодить ей, беспрестанно улыбался, льстил, называл небесной красавицей и звездочкой судьбы. Яа знала, что есть девушки намного красивее,- зачем же обманывать?
Кибер, однако, безошибочно вычислил, что дети Яа и Иэрга по интеллекту будут отвечать самым-разсамым высоким требованиям. В порядке было и с их родословными - они отлично накладывались одна на другую. Хм! Кибер подметил, что даже ростом Яа и Иэрг абсолютно под стать друг другу. Во всем редкостное и счастливое сочетание!
После первого свидания Яа была удручена, но затем решила, что на поведении Иэрга сказалось волнение - мужчины в таких случаях редко умеют совладать с собой! А так он очень симпатичный парень, увлекается коллекционированием звездной пыли.
Сейчас, по возвращении домой, они с Иэргом станут мужем и женой.
Яа посмотрела в иллюминатор. Земля маленьким голубым шариком плыла внизу среди безграничного и тесного космического мира.
Сиреневым огнем мигнула раз, второй, третий лампочка на панели управления. Вот-вот гавань космодома!
Яа не почувствовала, как катер припарковался.
У люка ее встречал Нэм - помощник руководителя экспедиции. Он сразу заметил изменения в облике Яа.
– Что случилось, Яа? Ты не давала о себе знать. Тебя пленили чужаки?
Но ведь она “онемела”, а Нэм, наверное, еще не понял этого.
Она взяла его за руку, ощутив, что ее ладонь сделалась чуть влажной и была чуть теплее, чем ладонь соплеменника. Это почувствовал и Нэм, он осознал теперь и что-то другое.
На механической лестнице они поднялись в приемный холл, где автомедик произвел послеполетную биообработку Яа. Затем, ступая по мягкой дорожке, источающей аромат лесов, прошли к комнате руководителя.
Яа была рада, что по пути им не встретился никто. Такие деликатные люди, как Нэм, стали редкостью даже в космосе. Среди молодых их почти нет. Всех интересует, какой ты специалист и на что ты способен, где ты бывал и что видел, какие у тебя перспективы на службе и как к тебе относятся руководители. Но почти никого - какой ты человек, и что у тебя на душе.
Уже давно абсолютно ясно, что душа - твое личное дело. Так считала и Яа, а тут что-то вдруг изменилось.
Руководитель экспедиции Ион полулежал в кресле и занимался любимым занятием - чтением математического манускрипта древних.
Он легко поднялся - никто не поверил бы, что Иону шла девяносто седьмая весна.
– Яа,- улыбнулся он,- я ужасно рад тебя видеть! Девочка моя, где же ты запропастилась? Подвела связь? У них, конечно, весьма запущенная планета, бесхозная какая-то, много помех…
Только теперь Ион заметил, что безмолвствует такая живая, такая обычно трепетная звезда Яа. Да ее просто нет!
Ион обнял девушку и почувствовал, как она вздрагивает в давно забытом на их планете сильном волнении и необычно тепла, почти горяча.
– Нэм, вы свободны! - сказал он помощнику, а Яа пригласил сесть в кресло.
– Ты здорова, моя девочка?
Яа кивнула. Ион достал несколько листов бумаги и самопис.
– Что произошло? Расскажи, Яа.
“Ион, я вас прошу не приступать к выполнению задания,- писала Яа.- Конечно, если мы попросим у землян несколько земных детей и постараемся создать для них у себя все условия, мы, возможно, дадим очень интересный материал для науки и первый такой эксперимент будет проведен. Но, Ион, люди Земли, по-моему, другие, я боюсь за их несмышленышей-детей. Я прошу вас, Ион, не делайте этого! Давайте что-нибудь придумаем, я знаю, вы мудрый. И еще одна просьба: не торопитесь, разговаривая со мной. Я не успеваю понять вас. Спасибо!” Прочитав записку, руководитель погрузился в раздумье.
Он знал, что срыв задания может грозить отстранением от руководства космоэкспедициями минимум на пять весен. А он очень любил свою работу, к тому же он совсем не молод. Да и особых видимых причин не было. И так ясно, что земляне - другие, но задание есть задание, и в Центре, конечно, все предусмотрели, прежде чем решились снарядить их экспедицию. Да-а…
Но Яа, Яа, умница, аналитик, и вдруг такое;…
– Девочка моя, я понял тебя,- обратился он к Яа.- Но что случилось с тобой? Ты так и не ответила. А ведь я, по-моему, не должен потерять твое доверие…
После паузы Яа взяла самопис.
“Дорогой Ион, со мной все хорошо. И, конечно, я вам доверяю всецело. Но сейчас я бы хотела отдохнуть”.
– Ну-ну, Яа,- всегда сдержанный Ион взмахнул рукой.- Как говорится, на лбу написано, что далеко не все хорошо!
Яа улыбнулась.
– Девочка моя, я не наивен. Ответь - ты только вела Наблюдения?
“Нет, я вступила с ними в прямой контакт. Извините”,- написала Яа, а потом добавила: “Я понимаю, меня снимут с космоэкспедиций. По заслугам. Об одном прошу: не надо брать с собой их детей”.
Ион вдруг весело мигнул звездочкой:
– Слушай, Яа, мне надоело так общаться с тобой! Я соскучился по твоему огоньку! Наш медик совсем не плох. Ему по силам произвести трансплантацию прямо на борту. Давай провернем! Вернешься как ни в чем не бывало…
Яа взяла самопис.
“Мне нравится ваше “слушай”, уважаемый Ион. Как будто мы с вами и впрямь разговариваем в голос. Обидно, что “слушай” - это лишь лексический атавизм, что мы утратили речь. Но это к слову… Что касается операции, то мне не хочется делать ее на борту… Я бы сейчас отдохнула. Можно?”
– Хорошо, я провожу тебя. Ответь только, пожалуйста, кто те земляне, с которыми ты вошла в контакт?
“Это лишь один человек. Он пасет стадо животных, дающих продукт по имени “молоко”. Продукт очень вкусный, живой, совсем не то, что наши таблетки, кремы и пасты”.
– Этот человек - старик какой-то? - лукаво спросил Ион.
“Нет, он молодой, светловолосый, синеглазый. И добрый, очень добрый. Он встретил меня так, словно мы знакомы десять тысяч весен и не виделись всего несколько дней”.
– Спасибо, Яа,- сказал Ион.- Я вижу, ты все-таки немножко доверяешь мне.
Проводив девушку до ее каюты, Ион вызвал Нэма.
– Мы с тобой работаем вместе уже очень долго,- сказал руководитель.- Я верю тебе и не привык обманывать… Мы прекращаем экспедицию и возвращаемся. Ты понял, Нэм?
– Да, руководитель. Могу только сообщить, что автомедик не обнаружил у Яа очевидных внутрибиологических отклонений, как и каких-либо опасных бацилл. Видно, ей попался на Земле чистый уголок… Вам, наверное, нужно это знать. Ведь комиссия изучит все данные…
– Да, Нэм. Спасибо тебе,- сказал Ион, а помолчав, добавил: - Помоему, у Яа болезнь поопаснее любого вируса…
– Что же? - как всегда хладнокровно спросил Нэм.
– Это, кажется, любовь…
– Любовь? - переспросил Нэм.- Какой-то редкий космический грибок?
– Нет,- сказал Ион.- Это было и у нас. Это когда глупое сердце становится сильнее разума и начинает командовать. Ты все понимаешь, а совладать с собой не можешь. Сердце ведет тебя и ведет… По крайней мере, так говорится в старинных книгах…
– Жаль бедняжку Яа! - заметил Нэм.- Она была большая умница…
– Почему “была”, Нэм. Не надо спешить. Пусть придет в себя. Может быть, все испарится, как сон. Знаешь, как это бывает. Не забывай, что она очень молода, что у нее уже давно нет никого из близких.
– Тогда, возможно, останемся на орбите, выждем какое-то время и проведем операцию? Взвесьте еще раз…
– Нет, Нэм. Я, конечно, знаю о возможных последствиях. Но я хорошо знаю и Яа, дочь моего друга. Если она и изменит свое мнение, то совсем не так быстро, как это бывает с иными нашими покладистыми сотрудниками. Она не из соглашателей. Человеком чести, твердым человеком был ее отец. Повторяю тебе: она вся в него. Поэтому опасаюсь, что проведение операции ухудшит ее состояние. Мне бы этого очень не хотелось…