Эарин Шад был высок, строен и плечист, шея у него была длинная, глаза отливали перламутром, безгубый рот никогда не улыбался. Никто на борту «Черного ветра» не знал, откуда он родом — знали только, что он пиратствует более двадцати лет. Говорили, что он владеет дворцами на нескольких из Тысячи Островов и богат, как восточный царь, но по нему этого не было видно. Он всегда носил простой панцирь из фигурной бронзы и крылатый шлем, взятый на торговом судне двенадцать лет назад. На боку у него висела сабля с рукоятью из полированного дерева и эфесом из простой меди. Эарин Шад не любил выставляться напоказ.
Он стоял на корме триремы. Мерный бой барабанов понуждал гребцов приналечь на весла, порой свистел бич, обрушиваясь на голую спину нерадивого. Увидев, как торговое судно повернуло им навстречу, капитан сощурился.
— Что это значит? — спросил великан Патек. — Он увидел корабли Реды и пытается проскочить мимо нас, но это ему не удастся. — Обернувшись к рулевому, беззубому старичку по имени Лума, Эарин Шад увидел, что тот уже меняет курс. — Так держать. Таранить их не станем.
— Есть, Повелитель Морей!
— Крючья готовь! — заревел Патек, и пираты принялись привязывать свернутые кольцом веревки к трехпалым крюкам. — Взгляните-ка. — Патек указал на нос чужого судна. Там стоял человек в черном, вызывающе вскинув над головой обоюдоострый топор. — Ну да всех веревок они нипочем не перерубят.
Эарин Шад, не отвечая, высматривал на палубе торговца женщин. Их там не было, и он помрачнел. Чтобы справиться с разочарованием, он стал вспоминать последний корабль, захваченный три недели назад, и дочь сатрапа, что на нем плыла. Память о ней заставила его облизнуться. Гордая, смелая, красивая. Кнут и пощечины не укротили ее. Даже когда он несколько раз взял ее силой, в ее глазах продолжал гореть убийственный огонь. Горячая была, спору нет. Но он нашел, в чем ее слабость, как всегда находил, — и, как всегда, испытал при этом смесь торжества с разочарованием. Миг победы, когда она клялась служить ему до конца дней и делать все, что он прикажет, был сладок, но потом его охватила печаль, сменившаяся гневом. Он убил ее быстро, разочаровав этим своих людей, но она это заслужила, целых пять дней продержавшись в темном трюме, в обществе черных крыс.
Эарин Шад переступил с ноги на ногу и откашлялся. Не время думать об удовольствиях.
Дверь каюты позади него открылась, послышались мягкие шаги молодого колдуна.
— Добрый день, Повелитель Морей, — сказал Гамара. Патек отодвинулся, избегая на него смотреть. Эарин Шад кивнул стройному чиадзе.
— Насколько я понимаю, знаки благоприятны? Гамара изящно простер руки.
— Я не стал расходовать силу, бросая камни, повелитель. Во время бури они потеряли половину людей.
— Уверен ты, что они везут золото?
Гамара осклабился, показав безупречный ряд мелких белых зубов. Как у ребенка, подумал Эарин Шад. Заглянув в темные раскосые глаза чародея, он спросил:
— Сколько?
— Триста шестьдесят тысяч золотых монет. Бодасен собрал их у вентрийских купцов в Машрапуре.
— Ты бы все-таки бросил камни.
— Крови прольется много, — пообещал Гамара. — Ага!
Взгляните, повелитель, — акулы, как всегда, следуют за вами. Точно верные собачки.
Эарин Шад не удостоил взглядом серые тела, рассекающие воду мечевидными плавниками.
— Стервятники моря, я не люблю их.
Ветер переменился, и «Дитя грома» заплясало на пенных волнах. На палубах «Черного ветра» десятки воинов присели у правого борта. Предвидя, что добыча, подойдя поближе, повернет и попытается уйти, Эарин Шад отдал приказ Патеку. Тот, перегнувшись через борт, передал команду начальнику гребцов. Весла правого борта тут же поднялись вверх, в то время как сто двадцать гребцов левого продолжали работу. «Черный ветер» развернулся на правый борт.
«Дитя грома» по-прежнему шло ему навстречу, и черный воин с блестящим топором все так же стоял на носу. Эарин Шад внезапно понял свою ошибку и прокричал:
— Суши весла!
— Что такое, повелитель? — изумленно отозвался Патек.
— Суши весла, болван! Они атакуют!
Но было уже поздно. Не успел Патек отдать приказ, как «Дитя грома» ринулось вперед, круша весла носом. Затрещало дерево, раздались вопли рабов, которым тяжелые весла ломали руки, черепа, плечи и ребра.
С триремы метнули крючья, зацепив «Дитя грома» за борт и снасти. В грудь одного пирата вонзилась стрела — он, шатаясь, отступил назад и упал. Пираты тянули за веревки, подтягивая один корабль к другому.
Эарин Шад пришел в бешенство. Половина весел на правом борту переломана, и одни боги ведают, сколько рабов искалечено. Теперь придется хромать до самого порта.
— На абордаж! — взревел капитан.
Корабли столкнулись бортами, и корсары полезли через поручни.
В это время чернобородый вражеский воин прыгнул в самую гущу пиратов. Эарин Шад не верил своим глазам. Воин расшвырял нескольких человек, едва не упав при этом сам, и взмахнул топором. Раздался вопль, брызнула кровь. Топор взвился снова, и корсары отхлынули прочь от одержимого.
Но он бросился на них, врубаясь в ряды. Дальше по борту пираты пытались вторгнуться на торговое судно, встречая яростный отпор дренайских воинов, — в середине же царил полный хаос. Пират, зайдя за спину воина с топором, хотел пырнуть его ножом сзади, но не успел, пораженный стрелой в горло.
Несколько дренаев перескочили к черному воину. Эарин Шад, прокричав ругательство, выхватил саблю и спрыгнул на нижнюю палубу. Он отразил выпад вражеского меча и ответным ударом раскроил противнику лицо от скулы до подбородка. Тот упал, и Эарин Шад вогнал клинок ему в рот.
Юркий дренай в черном панцире и шлеме убил одного из пиратов и атаковал капитана. Тот отразил мощный колющий удар и хотел ответить, но клинок дреная свистнул у самого его лица, и Эарин Шад отскочил. Этот темнокожий оказался большим мастером.
— Ты вентриец? — спросил Эарин Шад, обнажив кинжал.
— Так точно. — Воин, обернувшись как раз вовремя, вспорол живот пирату у себя за спиной и успел отразить удар Эарина Шада. — А зовут меня Бодасен.
Корсары были крепкие ребята, закаленные в боях, привычные к смерти, но они еще не встречались с таким явлением, как этот человек с топором. Зибен видел с мостика «Дитя грома», как они падают под яростным, неустанным натиском Друсса. Несмотря на жару, от этого зрелища Зибена пробрала дрожь. Друсса не мог остановить никто. Рубка на мечах требует большого навыка, но тому, кто орудует тяжелым обоюдоострым топором, мастерства не требуется. Все, что ему нужно, — это сила и натиск, неугасимый азарт боя. Победить Друсса можно было, лишь подставив себя его смертоносным лезвиям. Это означало не просто риск, но верную гибель. Притом Друсс, казалось, обладал шестым чувством. Пираты пытались окружить его, но он каждый раз поворачивался к ним лицом и рубил. Несколько корсаров, побросав оружие, попятились от него прочь. Их он не тронул.
Зибен отыскал глазами Бодасена — тот бился с пиратским капитаном. Их клинки, поблескивающие на солнце, казались хрупкими и бесплотными по сравнению со стихийной мощью Друсса и его топора.
Какой-то великан с железным боевым молотом бросился на Друсса как раз в тот миг, когда Снага увяз в ребрах очередного пирата. Друсс пригнулся и боковым ударом левой двинул великана в челюсть. Когда тот упал, Друсс вытащил Снагу и почти обезглавил нового, полезшего на рожон пирата. Другие дренайские воины подоспели Друссу на помощь, и ошеломленные, сломленные корсары стали отступать.
— Бросьте оружие, — взревел Друсс, — и будете жить! Пираты колебались недолго — мечи, сабли, кортики и ножи полетели на палубу. Друсс оглянулся и увидел, как Бодасен молниеносным ответным ударом раскроил противнику горло. Хлынула кровь. Капитан попытался нанести последний удар, но силы изменили ему, и он ничком повалился на палубу.
На мостике появился человек в развевающихся зеленых одеждах, высокий и стройный, с гладко прилизанными волосами. Он вскинул руки, и Зибен заморгал. Поэту показалось, что человек держит в руках два сверкающих медных шара. Но нет, это была не медь — это был огонь!
— Берегись, Друсс! — закричал Зибен.
Чародей простер руки вперед, и огненная струя устремилась к воину. Пламя ударило в серебристые лезвия Снаги, и топор засверкал.
Время для поэта остановилось. В мгновение ока он увидел зрелище, которое потом не мог забыть до конца дней. Как только пламя коснулось топора, над Друссом взмыл демон с чешуйчатой серой кожей, с длинными, мощными когтистыми руками. Пламя отскочило от него и ринулось обратно к колдуну. Одежды чародея вспыхнули, и в груди открылась сквозная дыра, через которую Зибен видел небо. Колдун свалился с палубы, а демон исчез.
— Благая матерь Сирис! — прошептал Зибен и повернулся к Милусу Бару: — Ты это видел?
— Благая матерь Сирис! — прошептал Зибен и повернулся к Милусу Бару: — Ты это видел?
— Как же! Топор его спас.
— При чем тут топор! Видел ты это существо?
— О чем ты?
Сердце Зибена бешено колотилось. Эскодас слез со снастей и подбежал к нему.
— Что ты видел, когда пламя ударило в Друсса? — вскричал поэт, схватив стрелка за руку.
— Видел, как он отразил огонь топором. Что с тобой такое?
— Да так, ничего.
— Давайте-ка рубить эти веревки, — сказал Эскодас. — Другие корабли приближаются.
Дренайские воины на «Черном ветре» тоже заметили приближение вражеских судов. Они перерубили абордажные концы и перескочили обратно на «Дитя грома». Бодасен и Друсс вернулись последними. Никто не пытался остановить их.
Великан, поверженный Друссом, встал, пошатываясь, на ноги и прыгнул вслед за противником, разметав кучку дренаев.
— Наш бой не окончен, — взревел он. — Выходи! «Дитя грома» отошло от пиратского судна, и ветер вновь надул его паруса. Друсс бросил Снагу на палубу и повернулся к пирату. Тот, почти на фут выше обагренного кровью Друсса, нанес первый сокрушительный удар правой и рассек Друссу левую бровь. Друсс стойко выдержал это и ударил снизу по ребрам. Пират зарычал и двинул Друсса в челюсть, заставив пошатнуться, а после осыпал его градом правых и левых ударов. Друсс ответил навесным правым, от которого противник сделал пол-оборота на месте. Новым ударом Друсс свалил великана на колени, отступил назад и мощным пинком едва не поднял его на воздух. Пират обмяк, попытался встать и затих.
— Друсс! Друсс! Друсс! — хором кричали дренаи, пока «Дитя грома» удалялось от пиратских судов. Зибен сел, глядя на своего друга.
«Неудивительно, что с тобой никто не может сладить, — думал он. — Благие небеса, Друсс, ты одержим демоном!»
Друсс устало прошел на правый борт, даже не глядя на пиратские суда, которые отставали все больше и больше. Кровь запеклась у него на лице, ресницы на левом глазу слиплись. Он бросил Снагу на палубу и стянул колет, подставив кожу прохладному бризу.
Эскодас подошел к нему с ведром воды.
— Есть во всей этой кровище твоя доля?
Друсс пожал плечами — ему было все равно. Он снял перчатки, погрузил руки в ведро и поплескал водой на лицо и бороду, а потом опрокинул ведро над головой. Эскодас осмотрел его и обнаружил неглубокую рану от стрелы на плече и порез на боку.
— Ничего серьезного. Сейчас принесу иголку с ниткой. Друсс не ответил. Его давила усталость, и упадок духа лишал всяких сил. Он думал о Ровене, тихой и ласковой, и о покое, который ощущал рядом с ней. Он положил руки на поручни и опустил на них голову. Позади смеялись — это воины дразнили здоровенного корсара. Ему связали руки за спиной и тыкали его ножами, заставляя прыгать и приплясывать. Бодасен спустился с мостика.
— Довольно! — крикнул он.
— Мы просто позабавимся малость, а потом кинем его акулам, — сказал жилистый наемник с черной, тронутой проседью бородой.
— Никого вы акулам не кинете, — заявил Бодасен. — Развяжите его.
Люди заворчали, но подчинились, и гигант, потирая ободранные запястья, посмотрел на Друсса. Выражение его лица не поддавалось разгадке. Бодасен увел его в каюту под мостиком.
Вернулся Эскодас и зашил Друссу раны, делая это быстро и умело.
— Как видно, боги на твоей стороне — они одарили тебя удачей.
— Человек сам творит свою удачу.
— Это верно. На Исток надейся, а запасную тетиву держи наготове. Так говаривал мой старый учитель.
— А ведь ты мне здорово помог, — сказал Друсс, вспомнив бой на триреме и стрелу, поразившую пирата у него за спиной.
— Да, недурственный был выстрел. Ну, как ты?
— Лег бы и проспал целую неделю.
— Это в порядке вещей, дружище. Пока ты в бою, кровь у тебя кипит, а потом наступает похмелье. Только поэты об этом не поют. — Эскодас взял тряпку и отмыл колет Друсса от крови. — Ты великий воин, Друсс, — лучший, пожалуй, из всех, кого я знал.
Друсс надел колет, взял Снагу, пошел на нос и улегся между двумя тюками.
Меньше чем через час его разбудил Бодасен. Друсс открыл глаза и увидел вентрийца на фоне заходящего солнца.
— Надо поговорить, друг, — сказал Бодасен, и Друсс сел. Шов на боку натянулся, заставив его выругаться.
— Я устал. Давайте покороче.
— Я говорил с пиратом. Его зовут Патек...
— Плевать мне, как его зовут. Бодасен вздохнул:
— В обмен на сведения о числе корсарских судов я пообещал дать ему свободу, когда мы придем в Капалис. Поручился своим словом.
— А мне-то что до этого?
— Я хотел бы, чтобы ты тоже дал слово не убивать его.
— На кой мне его убивать?
— Тогда дай слово.
Друсс посмотрел в темные глаза вентрийца.
— Тут есть еще что-то — что-то, о чем вы умалчиваете.
— Да, есть. Дай слово, что не нарушишь мое обещание Патеку, и я расскажу.
— Ладно, я не стану его убивать. Теперь говорите и дайте мне поспать немного.
Бодасен собрался с духом.
— Эта трирема зовется «Черный ветер». Командовал ею Эарин Шад, крупный корсарский главарь... король, если хочешь. Они уже несколько месяцев прочесывают эти воды. Один из кораблей, который они ограбили, был... — Бодасен облизнул губы. — Друсс, мне очень жаль. Они потопили корабль Кабучека, а всех, кто был на борту, бросили акулам. В живых не осталось никого.
Друсс сидел тихо, не испытывая ни малейшего гнева.
— Хотел бы я что-нибудь сказать или сделать, чтобы уменьшить твою боль. Я знаю — ты любил ее.
— Оставьте меня. Оставьте меня одного.
Глава 5
Весть о горе, постигшем могучего Друсса, скоро разошлась по кораблю. Многие не могли понять всей глубины его страданий, поскольку не знали, что такое любовь, но перемену в нем заметили все. Он сидел на носу корабля и глядел на море, не выпуская из рук своего топора. К себе он допускал только одного Зибена, да и тот не оставался с ним надолго.
В оставшиеся три дня плавания на корабле почти не смеялись — присутствие Друсса подавляло всех. Огромный пират Патек держался от него как можно дальше, почти все время проводя на мостике.
Утром четвертого дня вдали показались башни Капалиса, сияя на солнце белым мрамором. Зибен подошел к Друссу:
— Милус Бар намерен взять груз пряностей и пуститься в обратный путь. Может, останемся?
— Я не поеду обратно.
— Но ведь нам больше нечего делать здесь.
— Тут есть враг.
— Какой еще враг?
— Наашаниты.
— Не понимаю. Ты никого из них и в глаза-то не видел.
— Они убили мою Ровену и поплатятся за это. Зибен хотел уже ввязаться в спор, но сдержался. Наашаниты перетянули пиратов на свою сторону — стало быть, в глазах Друсса они виновны. Разве вобьешь Друссу в голову, что настоящий виновник, Эарин Шад, уже мертв? В своем горе Друсс никого не станет слушать. Глаза у него холодные, почти безжизненные, и он держится за топор, как за единственного своего друга.
— Должно быть, она была необыкновенная женщина, — сказал Эскодас, стоя рядом с Зибеном у левого борта, пока «Дитя грома» входило в гавань.
— Я ни разу ее не видел, но он говорит о ней с благоговением.
Эскодас кивнул:
— А грузчиков в гавани нет — одни солдаты. Город, наверное, осажден.
С того конца пристани к ним двигалась колонна солдат в черных с серебром латах. Впереди шагал высокий, широкоплечий вельможа.
— Как видно, это Горбен, — сказал Зибен, — вышагивает так, будто весь мир принадлежит ему.
— Больше не принадлежит, — хмыкнул Эскодас, — но парень хорош, спору нет.
Император, одетый в простой черный плащ поверх неприметного панциря, тем не менее привлекал к себе внимание подобно сказочному герою. Люди бросали работу при его приближении, а Бодасен спрыгнул на пристань, не дожидаясь, когда корабль причалит, и бросился ему в объятия. Император похлопал его по спине и расцеловал в обе щеки.
— Вот это дружба, — сухо заметил Эскодас.
— Странные обычаи встречаются в чужих краях, — усмехнулся Зибен.
Спустили сходни, и взвод солдат, взойдя на палубу, стал выносить оттуда тяжелые, окованные бронзой дубовые сундуки.
— Небось золото, — шепнул Эскодас, и Зибен кивнул. С судна вынесли двадцать сундуков, и только тогда дренаям позволили сойти на берег. Зибен спустился по сходням вслед за лучником. Как только поэт ступил на землю, она вздыбилась под ним, и он чуть не упал.
— Что это — землетрясение? — спросил он у Эскодаса.
— Нет, дружище, просто ты так привык к корабельной качке, что по твердой земле ходить не можешь. Но это пройдет быстро.
Друсс присоединился к ним. Бодасен с императором вышли вперед.
— Вот, государь, тот воин, о котором я говорил, — Друсс с топором. Он победил пиратов, можно сказать, в одиночку.
— Хотел бы я на это посмотреть, — сказал Горбен. — Но у тебя еще будет случай показать себя. Враг стоит лагерем вокруг города и уже начал штурмовать крепость.