благодарны вам за ваше гостеприимство, лорд…?
Он улыбнулся, разгадав мой маневр.
-Лорд Кембритч. Теперь вы тоже можете представиться.
- Мы сестры, - медленно сказала я.
- Я Каролина! – выкрикнула одновременно со мной младшенькая. Кембритч перевел
взгляд на нее.
- Очень приятно, Каролина. А как зовут твоих сестер?
Ничуть не смутившись, Каролинка представила нас. Марина, Полина, Алина, Каролина.
Что сделаешь, если с детства чувствуешь себя частью детской считалочки. Хорошо, что
здесь нет Ангелины и Василины, а то ситуация стала бы комической. У родителей были
накрепко связаны руки в том, что касалось выбора имен. Но на их месте я бы точно
постаралась как-то соригинальничать.
- А ваш род? – снова спросил он.
- Богуславские, - ответила я. Сестры посмотрели на меня и закивали. Богуславские были
одной из наших родовых фамилий. Правда, такой дальней и малозначащей, что публично
ее не объявляли никогда. На моей памяти уж точно никогда.
- Вот и познакомились, - хрипло сказал он. Глаза его впились в мое лицо, будто изучая или
пытаясь что-то понять. Даже при том, что узнать нас было невозможно, мне стало не по
себе. – Давайте ужинать.
Формат гостиной предполагал, что гости едят, взяв тарелки в руки и положив себе со
стола, чего захочется. По этикету в таких ситуациях хозяин сам ухаживает за гостями. Но
так как ему было тяжко двигаться, эту роль взяла на себя я. Конечно, лорд Кембритч мог
пригласить нас в столовую, но это означало бы ту степень близости, которой мы не
обладали.
Я двигалась вокруг столика, выполняя пожелания хозяина и сестер, и чувствовала на себе
его раздражающий взгляд. Больше всего я боялась, что он каким-то чудом узнает нас, и
тогда мы здесь не пробудем и минуты. У меня уже был опыт, когда меня вышвырнули из
дома моей подруги. Поэтому я, не глядя на хозяина дома, обошла вокруг столика,
убедилась, что все имеют на тарелках все, что хотят, и села на свое место. Наконец-то я
могу поесть!
Полина, которая ела, как птичка, и весила столько же, увидела мое состояние, и стала
развлекать (и отвлекать, умничка моя, сестричка любимая) лорда, расхваливая его дом и
спрашивая об обстановке, о том, кто живет здесь еще (жил он один, со слугами), женат ли
он, где путешествовал, и задавая прочие обязательные и безопасные с точки зрения
этикета вопросы. Несмотря на мой голод, мне кусок в горло не лез. Я взяла чай в руки, откинулась на спинку кресла. Раздражал взгляд хозяина. Переживала, как там моя
машинка, каким образом нам помогут – дадут ли денег или зальют бензина, и как мы
поедем ночью за два часа за город к дому. Снова прислушалась к разговору.
- А что с вашей ногой? – учтиво спрашивала Полина, подливая лорду чай в чашку. –
Надеюсь, ничего серьезного?
- Глупости, - отмахнулся Кембритч и снова искоса взглянул на меня. Достал, ей-Богу. Я
явно представила, как размахиваюсь и бросаю ему чашкой с чаем прямо в лицо. В
последние несколько лет у меня бывали такие приступы, когда хотелось что-то разбить
или кого-то убить. - Я как любитель участвовал в небольшом ралли в горном районе, не
справился с управлением и мы свалились с берега реки. Больше воды наглотались.
- Ох, - сказала Полина, глядя на него лучистыми глазами, - вы же могли погибнуть!
Умничка моя. Умничка!
- Там не река, а одно название, - отмахнулся он. Ага, а ты не хвастун и не тщеславен. – Да
и было это полгода назад. Мы проехали почти полторы тысячи километров и были бы
первыми, если бы я не гнал слишком быстро и был осторожен на берегу.
В моей голове зашевелились обрывки новостей: ралли «Северная звезда», катастрофа,
реанимация. Его фотографии были во всех газетах и во всех новостях. Странно, как я его
сразу не узнала. Любитель он, как же. Небольшое ралли, ага.
- А что говорят медики, что будет с ногой? – продолжала сестричка.
- Хромота постепенно уменьшается, но перегружать ногу не стоит, - теперь все мои
сестры смотрели на него с восхищением. Я же смотрела на сестер и забавлялась.
Раненный герой, гонщик и к тому же лорд. Что еще надо, чтобы заставить девичье сердце
биться чаще. Глупышки мои. Я сжала губы и отвернулась.
Черт, черт, черт, опять его взгляд! Ну что же такое! Пальцы крепче сжали ручку чашки, а с
губ уже было готово сорваться колкое замечание. Не надо на меня смотреть. Я вам не
знакома. У меня самая обычная внешность. Она не может вам никого напоминать.
- Марина, вы напряжены. Что-то не так?
Спросил все-таки, не удержался. Я нацепила на губы светскую улыбку.
- Все в порядке, лорд, спасибо за заботу. Я устала после смены, вот и кажусь не очень
общительной.
- А где вы работаете?
- В областном госпитале, в Земноводске.
- Марина у нас хирургическая медсестра, - похвасталась Полли, - может, даже делала вам
операцию после аварии.
Не сестренка, а святая простота. Наш хозяин улыбнулся, покачал головой.
- Нет, меня сразу переправили в Королевскую лечебницу, на листолете.
Понятно. Простых смертных на магических листолетах в лазареты не доставляют.
Видимо, благородный облик воздушного корабля-капли не сочетается с
неаристократической кровью.
- А живете вы где? – прервал он мои размышления.
Спас нас лакей, заглянувший в дверь и сообщивший, что машина заправлена и перегнана в
гараж особняка.
- Нам нужно ехать, - сказала я с слишком явным облегчением и отругала себя. – Нас уже
заждались.
Лорд с изумлением и неодобрением посмотрел на меня.
- Милая Марина, вы что, думаете, я отпущу вас из дома за полночь, да еще и за рулем? Это
просто возмутительно!
Да, это было на грани оскорбления, но пусть думает, что мы не знаем этикета, чем ломает
голову, откуда мы его знаем. И так уже подставились по полной.
- Тем не менее, я настаиваю, - твердо сказала я, глядя ему в глаза.
- Ни в коем случае, - ответил он своим простуженным голосом, не менее твердо глядя в
мои глаза. – Мои предки мне этого не простят.
Мы сидели напротив друг друга, а девчонки на диванчике замолчали, перестали жевать и
даже, по-моему, дышать, ожидая, чем закончится наше противостояние.
Мне казалось, что он смотрит уже не в мои глаза, а куда-то внутрь головы, в затылок, а
пауза в те моменты, в которые мы сверлили друг друга взглядами, уже затянулась до
неприличия. Мир вокруг поплыл и заглох. Стучали часы, поскрипывало окно от ветра.
Между нами словно открылся пространственный тоннель, будто мы смотрели друг на
друга из самых дальних концов вселенной.
Я с трудом отвела взгляд.
- Хорошо. Но рано утром мы уедем. Спасибо вам за все, что вы сделали для нас.
В эту ночь Люк, властительный господин и лорд, долго не мог уснуть, пытаясь понять, что
же в девицах Богуславских было такого несоответствующего их внешнему виду, и
вспомнить, не мог ли он видеть их раньше. Но вспомнить он ничего не мог, как ни
пытался сопоставить виденные им вечером девичьи лица с набором лиц из прошлого. И
это неудивительно - тех, кем они были раньше, он мог видеть только на семейных
портретах много лет назад. Да и трудно было б даже искушенному мозгу сопоставить
золотоволосых и сияющих юных девушек, и забредших к нему потрепанных и усталых
разновозрастных девиц.
Я проснулась засветло. Действительно, рано, и в первый миг не поняла, где я. Затем все
вспомнила. На часах было около пяти, но что поделаешь - привычка вставать рано на
работу не оставляла мне выбора в выходные. Я просыпалась до восхода солнца, и уснуть
снова не получалось, а валяние в кровати вызывало головную боль. Сестер будить еще
рановато, да и по дому бродить тоже.
Вечером, изнеможенная долгим днем и неудачным вечером, я просто упала в кровать. Мне
едва хватило сил, чтобы снять одежду. Теперь я могла изучить комнату.
Спальня была обставлена выше всяких похвал. Сдержанные тона, много дерева.
Огромная кровать у одной стены, напротив нее – туалетный столик с зеркалом. Справа от
кровати во всю стену шторы, рядом с ними – столик, кресло. Слева - дверь в коридор и
рядом с ней – двери в гардеробную и в ванную комнату, по всей видимости. Ох, если там
есть ванна, я знаю, чем займусь!
Ванна была. Нет, не так. Там была ВАННА. Огромная, спускающаяся ступеньками в пол, с
батареей нераспечатанных бутылочек с шампунями, гелями и маслами. Огромное же
зеркало, витая раковина у стены. Кабинка с туалетом. «А должен быть золотым», -
хмыкнула я, воспользовавшись им. Недолго поколебавшись, я повернула рукоятки кранов, и в ванну с гулом забили мощные струи воды. Почистила зубы, пока набиралась чаша
ванной, скинула маечку с трусиками и зашла в теплую воду получить свои полчаса кайфа.
Когда еще придется побывать в таком доме?
Когда еще придется побывать в таком доме?
Через полчаса я приказала себе встать. Честное слово, не хотелось. Хотелось остаться тут
жить, пока не растворишься в этой бурлящей от хитро сделанных массажных струй воде, спрятаться от того, что ожидало нас за пределами этого дома. Хотелось продлить сказку.
Но по опыту я знала, что чем дольше ты в сказке, тем больнее от нее отрываться. Поэтому
я безжалостно выгнала себя из воды, жестко растерлась полотенцем и вышла из
волшебной комнаты обратно в спальню.
Еще не было и шести, и чем мне было заняться? Есть не хотелось, воды я напилась из
стоявшего у кровати кувшина, книги навевали скуку. Хоть в окно посмотреть, что ли. Я
подошла к тяжелым шторам, занимавшим всю правую от кровати стену и спускавшимся
до самого пола, и с силой дернула их. И замерла, медленно отодвигая их до краев, сначала
одну к стене, потом другую.
Моя спальня находилась на первом этаже, а шторы закрывали огромное окно во всю стену.
А за волшебным окном в полный рост колосилась пшеница мне по грудь, расцвеченная
затесавшимися среди колосьев фиолетовыми вьюнками и голубыми колокольчиками. В
розовом и красном сиянии из-за пшеничного поля вставало солнце, и лучи его
пробивались через утреннюю дымку, освещая мне лицо. Вдалеке виднелся какой-то лес.
Слева вставали горы, судя по характерным красным пикам, граничные Милокардеры.
- О, Боги, - прошептала я, потрясенная. Я была права, в таком доме мне вряд ли еще
придется побывать. Рука сама потянулась к едва различимой двери в прозрачной стене.
Я вышла за дверь. Прямо от нее через поле уходила узкая тропиночка. Было уже жарко, как и всегда на юге. Пели полевые птицы, вьющие гнезда прямо в пшенице. Стрекотали
цикады. Мир был полон покоя и счастья. Я не собиралась уходить от дома далеко, но тут
вдруг побежала навстречу солнцу, крича от восторга, чувствуя, как давно забытое и
зарубцевавшееся раскрывается новой надеждой, будто я сейчас смогу взлететь, полная
этого чувства. Не смогла, упала. И впервые за семь лет заплакала. Слезы пошли тяжелые, густые, будто из души изливался гной, прятавшийся все это время под старой раной, они
липкими каплями падали на майку, протекали сквозь пальцы, прижатые к лицу, и никак не
хотели останавливаться. Я лежала, скорчившись на боку в майке и трусиках посреди
прекрасного, освещенного восходящим солнцем поля, и тихонько, безудержно выла,
чувствуя, как судорожно царапает горло, как что-то сжимает сердце, как подкатывает к
горлу тошнота, будто слез не хватало, чтобы извергнуть из себя все накопившееся.
Так я лежала достаточно долго, пока не кончились слезы. А с ними и мое самоуважение.
Семь лет я клялась себе, что не пророню ни слезинки после того, что случилось. Надо
было быть сильной ради отца, ради сестер. И вот хватило нескольких часов привета из
прошлого, чтобы я расклеилась, а то, что так хорошо держалось, вышло наружу.
- Простудитесь.
Нет, только не это.
Не глядя на него, я встала и пошла к дому. Он хромал следом. С этой стороны дом был
одноэтажным, с полностью стеклянной стеной. Судя по отдернутым шторам в соседней
комнате, этой ночью мы были соседями.
Перед входом в дом я обернулась и постаралась, чтобы мой голос звучал уверенно.
Насколько вообще может звучать уверенно голос у девицы, одетой в тапочки, майку и
трусики, измазанной с одного бока землей, с опухшим лицом и красными глазами.
- Спасибо вам за гостеприимство и помощь, лорд Кембритч. Мы в течение часа уедем.
Прошу вас, не провожайте нас. Достаточно мы причинили вам хлопот.
Он покачал головой, но ничего не сказал. В глазах его я увидела понимание. Ситуация
была неловка нам обоим.
- До свидания, - сказала я и, закрыв дверь, задернула шторы.
Мы приехали в Орешник к одиннадцати утра. Я была молчалива, сестры же наперебой
обсуждали наше «приключение». В других обстоятельствах и я бы к ним присоединилась, но только не сейчас. Я еще глубоко переживала и свои слезы с отчаянием, и неловкую
ситуацию в поле за домом. Были и хорошие стороны – бак был полон и его хватит надолго, продукты не испортились, так как их передержали в холодильнике. Кембритч так и не
вышел нас провожать, а слуги очень вежливо нас накормили, собрали и отправили. Усатый
охранник, прощаясь, даже подмигнул нам.
Папа работал в огороде. Наша мама умерла, а отцу надо было чем-то заниматься, чтобы
мы не умерли с голоду. Работать по понятным причинам он не мог – кто же возьмет его на
работу? А вот свое хозяйство как-то вдруг пошло. Правда, резать курам головы и доить коз
он так и не мог, поэтому душегубством и доением занималась наша старшая, Ангелина. Ей
было уже под тридцать, и она фактически заменила нам мать, насколько ее можно было
заменить.
А вот и она, машет из окна, приглашает скорее зайти в дом. Ветер и правда
пронизывающий. Крупная Ангелина с раскрасневшимся лицом, с закатанными рукавами
пекла пирожки. Мы дотащили пакеты и стали рассортировывать продукты – что в
холодильник, что в чулан, что в погреб, семена отцу на стол.
Девчонки со смехом рассказывали о вчерашних происшествиях, а я молча наблюдала за
Ангелиной. Когда-то она была красива. На руках ее не было следов от ожогов,
появившихся тогда, когда она только училась готовить. Учиться надо было быстро, ведь на
руках были бестолковые сестры и раненый отец. У нее тогда были длинные белые косы, а
сейчас - закрученные в узел черные волосы чуть ниже плеч. Не было морщинок и усталой
спины, не было потухших глаз.
«А ведь она помнит больше нас всех, - вдруг подумалось мне. Растревоженное прошлое
никак не хотело возвращаться туда, где оно хранилось все это время. – Кто знает, что
пришлось ей пережить, когда от нее отказался жених, когда у нее были самые блестящие
перспективы и ей предрекали самую счастливую жизнь. Светлый Ангел, Снежный Ангел,
так ее называли. Не плачет ли она каждую ночь так, как я сегодня».
Я ни разу не видела Ангелину после смерти мамы плачущей. Она всегда была к нас тепла
и всеобъемлюща, ее сил, казалось, хватало на всех. Она полностью взяла на себя
хозяйство и уход за отцом после произошедшего. Пока он отошел, она, фактически, одна
тянула на себе нас и дом. Мы, конечно, помогали по мере сил. Но именно она устроила
младших в школу, неизвестно, каким образом договорившись с директором, и настаивала, чтобы они учились. Именно она решала все вопросы с главой поселения,
интересовавшимся, откуда в Орешник прибыла такая необычная семья. Именно она
уговорила отца, когда королевский егерь, небогатый, но происходящий из хорошей
дворянской фамилии, попросил руки Василины, отпустить сестру замуж.
Конечно, в прежние времена такой мезальянс был бы невозможен. Но не сейчас,
приходилось быть практичными. Мы, правда, никогда не сможем отплатить ей за все, что
она для нас сделала.
Полинка с Алинкой побежали в огород обнять отца и показать ему семена, которые они
купили. Каролина побежала в другую сторону – к соседским девчонкам. А я вымыла руки
и стала помогать сестре.
Глава 2
Начало июля, Милокардеры
- Эй, Плишка, не теряй следа!
Охотники, забравшиеся так высоко на Драконий Хребет, он же Стиральная Доска, как
только позволял разреженный воздух, остановились на привал, с умешками наблюдая за
самым молодым и неопытным, карабкающимся далеко позади. Кричать не следовало,
чтобы не снять лавину, но удержаться, чтобы не поддразнить младшего товарища, не было
мочи. В команде каждый когда-то был самым молодым и каждый проходил через
поддразнивание старших. Что поделаешь, таковы законы существования в мужском
коллективе.
Плишка упорно карабкался вверх, недоумевая, почему это он решил пойти в охотники, а
не остался, как заповедовала мамка, простым и понятным землепашцем. Позарился, дурак, на возможное богатство.
Охотники, убившие хотя бы одного снежного барана, потом ходили гоголями, сорили
золотом, все девки были их. Богатеи платили за шкуры баранов больше, чем крестьянин
мог выручить за свой годовой урожай, а за зубы, рога и железы маги платили еще больше.
У каждого охотника был свой крепкий дом. Не барский, конечно, но получше, чем у селян.
Вот и потянуло, дурака, золото.
Весь секрет ценности снежного барана был в том, что жил он там, где большинство людей
уже теряли сознание от недостатка кислорода. Шкура его была непробиваема не только
для пуль, но и для выпущенных пушечных ядер. Правда, от сломанных ребер она не
уберегала, но от верной смерти – да. Питался сей реликт исключительно лишайниками,
растущими в пещерах Драконьего Хребта, и лишайники эти в буквальном смысле делали
его практически бессмертными.