его практически бессмертными.
Среди охотников упорно гуляла легенда о стаде горных баранов, спрыгнувших с обрыва
высотой в километр, разбившихся внизу почти в отбивные, а через пару часов
восстановившихся и мирно пасшихся на лугу. Поэтому шкура шла на доспехи, а все
остальное, включая фекалии, шло на различные лечебные микстуры, элексиры и прочие
лекарские штуки.
Почему не добывать этот лишайник напрямую, спросите вы? Потому что исключительно в
бараньем желудке он как-то так ферментировался, что и придавало баранам неуязвимость.
Что не мешало им мирно помирать от старости. Но после естественной смерти волшебные
бараньи свойства волшебным же образом испарялись, поэтому туши их годились разве что
на еду. И то, на любителя, ибо жилисты были они исключительно.
Поймать или загнать барана ввиду его исключительной же прыгучести куда труднее, чем
подстрелить. Били барана в ноздрю или в глаз. Но лучше в ноздрю, так как глаз портился, а значит, охотники получали меньше на пяток золотых. Учитывая, что в глаз попасть
ничуть не легче, чем в ноздрю, в охотники шли только самые меткие, выносливые и
охочие до золота. И не каждой команде за всю жизнь удавалось убить снежного барана.
Часто охотники так и перебивались всю жизнь дичью поменьше и попроще.
Счастливчикам же, убившим барана, истово завидовали, их имена передавались из уст в
уста, обрастая легендами и становясь сказаниями.
Горе-охотник поднял руку, чтобы убрать пот с лица…и упал, покатился вниз по склону.
Гора заходила ходуном, тут и там змеились трещины. Вдруг все затихло. Плишка,
пролетевший вниз не менее полукилометра, медленно, в оглушающей тишине, приходил в
себя. Раздался топот сотен копыт, и, огибая охотника, вниз пронеслось стадо снежных
баранов. Но Плишка даже не подумал дернуться к ружью. Он широко открытыми глазами,
будто в каком-то трансе наблюдал, как вершина горы, на которой сбоку была и стоянка его
товарищей, где метались и кричали в ужасе люди, бегущие к нему, медленно и с
ужасающим гулом сползает вниз. Линия разлома проходила аккурат там, где он стоял
несколько минут назад. Огромная скальная масса с покрывающими ее ледниками и
снегом, все ускоряясь, скатывалась вниз, пока не рухнула с оглушающим грохотом,
взметнув фонтаны камней и снега. С гор вокруг побежали лавины, снег под Плишкой тоже
дрогнул и покатился вниз, увлекая охотника за собой.
Когда он вновь очнулся, он лежал почти у подножия горы, каким-то чудом оставшись
живым. С гор продолжали сползать массивные языки снега и ледников, сыпаться камни.
Речка, питавшая долину, была перекрыта полуторакилометровым скальным осколком,
бывшим когда-то пиком горы. Плишка поднял глаза на саму гору…и побежал, хромая,
вниз по склону, попискивая, как загоняемый заяц, чувствуя, как еще немного – и вонзятся
в спину длинные когти, поднимут, разорвут и разворотят. И было чего бояться. Над
срезанным пиком играли, потягивались, взымали в небо и просыпались десятки давно
исчезнувших ящеров – белых драконов.
Через три недели голодный и оборванный Плишка добрался до родной деревни.
Деревенский голова, серьезный и обстоятельный мужик, выслушал рассказ чуть не
двинувшегося от увиденного парня и отправил его к матери – откармливаться и
отмываться. Строго-настрого велел молчать об увиденном, убила охотников лавина и все
тут. Не бывать парню охотником, зато дурь из головы выбита надежно, будет
крестьянствовать и мечтать о легком богатстве перестанет. Жаль, конечно, погибших, у
многих остались дома, хозяйства, да всяко без хозяев не останутся, приедут родственники, заселят. Чуть позже голова сам собрался, не доверив гонцу, с новостями к владетельному
барону. Пробуждение белых драконов было не тем слухом, о котором можно было бы
промолчать.
Люк Кембритч
Начало августа, Иоаннесбург
Глава разведки парламентской республики Рудлог, она же Красное поле, в первый раз на
памяти Люка Кембритча проявлял признаки волнения. Черный, как смоль, с оливковым
лицом и большими миндалевидными глазами, он скорее был похож на какого-то
тидусского актера, чем на главу спецслужбы. Лицо его всегда выражало дружелюбие и
уважение к собеседнику, губы были сложены в полуулыбку, а глаза так и светились
вселенской добротой. Многие обманывались, но не Люк. Лорд Кембритч видел своего
начальника в деле и знал, что он, не моргнув глазом, отдаст приказ закопать живьем
любого, если это нужно будет государству.
Начальник разведки Майло Тандаджи был обладателем уникального ума, что и позволило
ему из иммигранта и простого клерка вырасти до нынешнего положения. Немало
поспособствовала этому и революция. Останки его предшественника мирно гнили на
Северном кладбище, что было, по мнению Люка, очевиднейшим свидетельством его,
предшественника, профессиональной непригодности.
Кабинет, в котором Люк находился не первый раз, был расположен в зеленом крыле
бывшего королевского дворца, ныне дворце правительства, и представлял собой апогей
организованного хаоса. Каждый вошедший терялся среди обилия бумаг, карт,
записок, схем, прикрепленных на стены, лежащих на полу и на стульях. Однако
эффективности работы Майло это никак не мешало – казалось, что для него система
расположения всего этого хлама вполне понятна и организована (впрочем, за некоторые
бумаги из этого «хлама» главы разведок иностранных государств печень бы пожертвовали
и обе почки).
Приглашение от Майло пришло к Люку с утра. В нем начальник любезным образом
сообщал, что когда у лорда Кембритча найдется время, он хотел бы его видеть. У
Тандаджи было странная страсть кокетничать, смешанная с язвительностью. Поэтому по
факту это означало, что Люку надо спешно поднимать свою задницу и мчаться в
Управление госбезопасности так быстро, как возможно. Не забыв уничтожить послание,
конечно. Слуги во все времена были любопытны и болтливы, а чем меньше людей знало о
том, что Люк сотрудничает с Зеленым Крылом, тем было лучше. Самим людям.
У выезда из дома он остановился у сторожки, опустил стекло, подозвал охранника.
- Борис, ты запомнил номер машины наших вчерашних гостий?
- А то! – обиделся охранник. - Я и права помню.
- Раздобудь-ка мне информацию о них. Кто родственники, где работают-учатся, где живут, с кем встречаются. Ну, учить тебя не надо, сам все знаешь.
- Сделаю, лорд Кембритч
Крутя руль, Люк вспоминал вчерашнее утро. Он так и не вышел проводить гостий, хоть
это было верхом пренебрежительности. Просто ему, 35-летнему прожигателю жизни,
который видел на своем веку немало неприятных ситуаций, было чудовищно неловко. Он
будто подглядел момент обнажения такого сокровенного горя, которому свидетелем не
должен был быть ни один человек. Он и пошел-то за девушкой, потому что испугался, что
она заблудится с непривычки, так как поле шло под уклон и уже в нескольких сотнях
метров дома видно не было. Потом потерял ее, наткнулся уже на лежащую и плачущую,
похожую на девочку в этих своих маечке и трусиках. Скрюченное тело на голой земле, в
измятых колосьях не вызывало никакого эротического чувства, только жалость и
неловкость, будто он подсматривает за чем-то непристойным. И он вряд ли бы открылся, но что-то толкнуло его остановить ее вытье, как у собаки с перебитым позвоночником.
Хотя и заработал за это взгляд прозрачных серых глаз, способный заморозить даже вулкан.
Лицо Марины было ему незнакомо, но поведение вызывало много вопросов, а больше,
чем машины и скорость, Люк Кембритч любил загадки. Нерешенная загадка мучила его
днем и ночью, как зуд в труднодоступном месте, мешала заснуть, заставляя работать мозг
и упорно искать решение. Зуд по этой загадке начался еще вчера, сразу после отъезда
девушек. Промучившись день и ночь, поняв, что ему не хватает информации, он и решил
доверить сбор ее профессионалу.
Люк, опираясь на трость, дошел до кабинета начальника, постучал и зашел внутрь. Майло
жестом показал ему садиться. Сам он что-то писал, и, удивительное дело, в периодически
нетерпеливо постукивал карандашом по столу и поглядывал на дверь. Но вот она
открылась и сзади раздались шаги. Люк повернул голову и мысленно присвистнул. Дело
обещало быть не просто интересным, а ОЧЕНЬ интересным. В кресло у окна опустился
премьер-министр Минкен, поприветствовавший лорда Кембритча легким кивком.
- Прежде всего, - заговорил премьер, - я вынужден просить всех присутствующих не
упоминать об этом разговоре нигде и никогда.
Это было излишне, но Люк и Тандаджи кивнули, подтверждая, что услышали.
- Лорд Кембритч, господин Тандаджи рекомендовал вас как крайне молчаливого человека, специализирующегося на особо щекотливых делах.
- Лорд Кембритч, господин Тандаджи рекомендовал вас как крайне молчаливого человека, специализирующегося на особо щекотливых делах.
Люк из чувства внутренней иронии промолчал, только кинул быстрый вопрошающий
взгляд на начальника. Тот был невозмутим, как всегда.
Минкен молчание собеседника оценил, одобрительно сверкнув глазами.
- Еще раз прямо скажу, что дело, с которым я обратился в Зеленое крыло, крайне
конфиденциально. Повторяю, что никто, кроме нас троих, не должен знать о том, что вам
будет поручено.
Люка начало раздражать это хождение вокруг да около, и он с тоской вспомнил, что забыл
сигареты в машине. Тандаджи был крайне демократичен, и ежели сотрудник хотел курить, он мог курить в его кабинете – не прерывать же из-за этого совещание! при том, что сам
начальник рудложской разведки не курил. Точнее, курил, но не табак, что очень
расстраивало его мамочку и жену, ради избавления мужа от хоть и редкой, но вредной
привычки периодически объединявшихся, несмотря на перманентное состояние войны
между собой.
Дело в том, что Тандаджи, как истинный тиддус, был крайне привязан к маме, и настоял, чтобы она, овдовев, жила в их с супругой замечательном доме. Но две хозяйки в доме
превращали его пребывание там в ад, поэтому трудоголиком он был не только
прирожденным, но и вынужденным.
А уж наличие или отсутствие сигареты в руках сотрудника никак не мешало господину
начальнику секретной службы хвалить его, если есть за что, или методично и досконально
втаптывать в землю, ежели, не дай Бог, сотрудник где-то налажал.
- Вам будет дана только та часть информации, которую вам нужно знать, - продолжал
Минкен, водя длинным пальцем с аккуратным ногтем по ручке кресла. На среднем пальце
левой руки у него поблескивало черное кольцо-печатка, передающаяся от одного премьера
к другому.
- Ваша задача в кратчайшие сроки посетить указанных в этой папке людей и задать им
необходимые вопросы. Ответы желательно записывать на диктофон, но так, чтобы если
вас, не дай Боги, перехватят, носитель не нашли, даже разделав труп.
Деликатный Тандаджи при слове «труп» чуть поморщился – не потому, что боялся или не
одобрял разговоры о мертвых. В его должности с отошедшими в мир иной приходится
встречаться чаще, чем с любимой супругой, а некоторым (хорошо, больше, чем
некоторым) и организовывать встречу с иным миром ранее срока. Просто в его ведомстве
мальчиков не было, все знали инструкции и понимали, как нужно действовать, чтобы
избежать утечки. А уж возможную смерть тем более не обсуждали, заданию просто
присваивалась степень сложности от самой легкой «Д» до самой сложной и опасной «А».
Агент всегда должен быть готов умереть, - любил повторять впитавший мудрость своего
народа Тандаджи, читая лекции в школе службы внутренней и внешней безопасности.
Правда, тидуссы вместо «агент» говорили «мужчина», но сути это не меняло.
- С необходимой информацией вас ознакомит господин Тандаджи, - закончил премьер и
встал. – И, лорд Кембритч, - он понизил голос и пристально глянул на смотрящего на него
снизу вверх молодого человека, - если ваши поиски увенчаются успехом, я вас не забуду.
С этими словами он величественно вышел из кабинета, оставив Люка в веселом
недоумении, а Тандаджи – в состоянии легкого недовольства от вторжения вышестоящего
аристократа на его территорию. Впрочем, недовольство на лице Майло было скорее
похоже на улыбку от дурман-травы.
- Что это было? – спросил Люк, когда шаги премьера затихли.
- Это, мой молчаливый друг, - равнодушно (но получилось, будто с изумительным
сарказмом) ответил Тандаджи, - очередная попытка войти дважды в одну реку. Подойди-ка
сюда.
Люк послушно встал, прихрамывая, обошел стол и встал у плеча начальника.
- Возьми в верхнем ящике, - обронил Майло, раскрывая толстенькую папку, лежащую
прямо перед ним. На папке наискосок была приклеена бирюзовая зачарованная полоса –
знак высшей секретности. Папка была настроена на конкретные руки, и открыть ее могли
только один-два человека. В случае попадания в не те руки она мгновенно исчезала, чтобы
появиться в огромном начальственном сейфе, стоявшем в святая святых зеленого крыла –
личной спальне Тандаджи, в которой его запрещалось трогать и где он отдыхал от работ
праведных и от любимых домашних мегер.
Люк непонимающе глянул на начальника, наклонился открыть ящик, и чуть не
прослезился – там лежал блок сигарет его любимой марки «Вулканик» и россыпь
зажигалок.
- Отец родной, - простонал он, затягиваясь, - все, ты меня купил с потрохами. Я у тебя
любимчик, да?
- Ты у меня головная боль, гонщик недоделанный, - процедил Тандаджи, брезгливо
отряхивая пепел с драгоценных бумажек, хаотично застилающих стол. – Смотри сюда.
Справишься – забуду про дурь с участием в ралли и сломанную накануне парламентской
встречи ногу.
Люк опустил глаза в папку. Пилил начальник с большим умением, и «поговорил и
простил» - было не про него. А проштрафился Люк знатно.
Тогда проходила какая-то архиважная встреча между братскими и связанными нерушимой
дружбой (правда, Тандаджи едко называл эту дружбу взаимным зажатием в в клещи)
государствами Инляндия и Рудлог. Люку, как инляндскому коренному дворянину,
предстояло провести среди соотечественников почти десять дней, занимаясь благородной
разведкой, а если попросту – то вынюхивая, подсматривая и подслушивая, не вызывая при
этом подозрений из-за своего происхождения. Вместо этого Люк отдыхал в реанимации,
выйдя из комы только на третий день.
Он снова затянулся, глядя через плечо начальника на знакомое большое фото. Фотография
обработана под черно-белый вариант, но все равно производит сильное впечатление.
Посередине сидит статная, высокая женщина с очень светлыми, почти платиновыми
волосами. Взгляд ее полон силы, сама она немного полновата, но это не портит ее
удивительную, холодную красоту. Она в тяжелом и широком бальном платье с узким
корсетом и орденскими лентами, надетыми наискосок через обнаженное плечо. На голове
– изящная корона с семью зубцами. Королева Ирина-Иоанна сидит, держа на коленях
младшую дочь – четырехлетнюю Каролину. Из-за их близости видно, насколько волосы
дочери темнее, чем у матери – если у матери платина, то у дочери, насколько он может
судить по черно-белому снимку, скорее, русые. Каролина с лицом-сердечком, с убранными
назад волосами очень старается не шалить, и поэтому выражение лица ее немного
испуганное.
За королевой при полном орденском облачении, положив одну руку на спинку ее кресла, а
другую – за спину, стоит ее третий супруг, отец Каролины, невысокий, с острым лицом, густыми бровями и лихо закрученными усами. Святослав, принц-консорт, представитель
одной из древнейших фамилий Рудлога, не побоявшийся после смерти двух мужей стать
третьим супругом королевы.
Справа от отчима, с гордо выпрямленной спиной, с надменным взглядом, в золотом платье
– принцесса Ангелина, дочь первого мужа королевы, лорда Виктора Ставийского.
Насколько он помнил, лорд погиб в результате аварии листолета, через пять-шесть лет
после свадьбы. Ангелина единственная из всех, кроме королевы, несет на голове
небольшую корону, как и положено первой наследнице. У нее такие же светлые волосы,
как у матери, но лицо более тонкое, волевое, с выделяющимися скулами и поджатыми
губами. Да и сама она меньше ростом и гораздо меньше размером, хотя каждый, кто видит
ее властный взгляд, меньше всего обращает внимание на ее хрупкость. Бальное платье
обнажает тонкие руки и выделяющиеся ключицы. На вкус Люка, она даже слишком худая
и маленькая. Надо, чтобы у женщины было хоть какое-то подобие груди. Это должен быть
день ее помолвки, но особого счастья на ее лице не видно.
По другую сторону стоит принцесса Василина. Она тоже дочь от первого мужа, и очень
похожа с сестрой. Но, в отличие от старшей сестры, в глазах ее видно хоть что-то
человеческое, - симпатия, доброта, спокойствие. Такое ощущение, что она ободряюще
улыбается фотографу, внезапно оробевшему от такого количества королевских особ. Она
выше и крупнее, чем Ангелина, но кажется больше только по сравнению с первой
наследницей. По сравнению со среднестатистической женщиной, она очень стройна. Но ее
стройность, в отличие от сестринской, не вызывает желания запереть в столовой и
кормить, пока не нарастет хоть немного мяса. У нее мягкие, очень светлые кудряшки до
плеч, схваченные обручем, покрытым драгоценными камнями. На плечах – меховая
накидка, она стоит вполоборота, и платье в стиле ампир мягко облегает ее фигурку.