И в подтверждении его слов раздался вдруг страшный удар во входную дверь.
Грунька побледнела и бросилась в угол к иконам. Она упала на колени и стала горячо молиться.
- Кадка с квасом выдержала, - сообщил Прохор.
Раздался еще один удар и изба вздрогнула. Вместе с этим взорвалась и тишина. Во дворе возник многоголосый звериный рев. Митька, трясясь от страха, схватил топор, лежавший за печкой, и встал посреди горницы. Прохор, сидевший на лавке, посмотрел вверх и спросил:
- А что это за лестница у печки? Которая к стене приставлена, а?
- На чердак, - ответил зять. - Там дверца лежачая. Она закрыта засовом отсюда.
И здесь изба опять вздрогнула, и сверху, с крыши, донесся хруст ломающихся перекрытий, а вслед за этим что-то тяжело затопало на чердаке.
- Ой! Кто это?! - вскричала Груня.
- Сейчас я узнаю, что за хам мне крышу ломает! - воскликнул Митька. - Всего три недели назад стропила поменял! Лес у барина аж за рупь пятьдесят куплен! Ну, гад чердачный! Получишь у меня!
С этими словами Митька, окрыленный жадностью, которая победила трусость, сунул топор под мышку и, держа в одной руке свечу, споро влез по лестнице к потолку. Повозившись с засовом, он откинул дверцу, и ноги его пропали в отверстии. Прохор с Груней задрали головы вверх и прислушались.
С чердака донесся митькин голос:
- Эй ты! Иди-ка сюда! Сейчас я покажу тебе, как крыши портить!
Сверху послышался топот и вслед за ним хриплый митькин вопль:
- Ма... ма... мамочка!!!
Тут же на чердаке что-то грохнуло, и раздались глухие удары, напоминавшие звуки выбиваемых подушек.
- Ай! - вскричала Грунька. - Прохор, помоги Мите! Его там убивают!
- Не могу, - ответил инвалид. - С одной ногой по лестнице я лазить не умею. Да и некогда мне...
Он оказался прав, потому что вслед за его словами половина оконного стекла вдруг взорвалась сотней осколков, которые влетели веером внутрь избы и осыпали стоявшую на коленях Груню. В горницу всунулась злобная волчья морда и, сверкая окровавленными клыками, рявкнула совсем по-человечьи:
- Попались, кормушки ходячие?!
Морда светилась красными жестокими глазами и была необыкновенно упитанной, из чего Прохор сделал вывод, что пищи в лесу ей вполне хватает. Инвалид понял, что лезущий в окно вурдалак силой совсем не обижен и потому представляет собой большую опасность.
Груня не упала в обморок только из-за того, что за ужином прикладывалась к бутыли не хуже мужиков. Она схватила первую попавшуюся в руки икону и, встав с колен, стукнула ею волка по носу. Оборотень извернулся, клацнул зубами, и откусил сразу половину иконы. Выплюнув дощечку из пасти, он заявил:
- Думала, поможет? Дура ты! Ох, люблю таких дур! Впрочем, и умных тоже люблю. Все вы на вкус одинаковы. Погоди, сейчас влезу и поужинаю тобой, а то мне кур почти не досталось. За этими лисами нипочем не успеешь...
Прохор тем временем без дела не сидел. Поднявшись на ноги, он поднял на плечо
широкую лавку, развернул ее торцом к окну и тщательно прицелился. Вой и рев во дворе не стихал, и кто-то постоянно колотил во входную дверь, пытаясь сдвинуть с места тяжелую кадку.
На чердаке тем временем перестали выколачивать подушки. Тяжелые шаги
приблизились к отверстию в потолке, и сверху вывалился Митька. Пролетев головой вниз,
он брякнулся на пол мешком костей, взревел дурным голосом и затих. Грунька хотела было подбежать к своему мужу, но в эту минуту волчья морда, удлинив шею, попыталась влезть в горницу через половинку оконной рамы. Бросив на мужа полный сострадания взгляд, женщина сложила перед собой ладони и попыталась прочесть "Отче наш". Оборотень сразу же оставил попытку проникновения в горницу и стал мешать Груньке, ернически при этом подвывая. Звучала молитва так:
- Отче наш...
- И мама родная, во-у!
- Иже еси...
- Дай покуролесить, вью-ю-у!
- На небесех...
- Еще пару раз покуролесить, тю-ю-ю-у!
Наконец, вокальные потуги вурдалака сделали свое дело и Грунька, сбившись, забыла слова молитвы. Тогда, наполнившись яростной злобой, она сбегала к печке и взяла в руки ухват. Подскочив к окну, Грунька начала тыкать ухватом, пытаясь попасть в волчью морду. Оборотень принялся виртуозно уворачиваться. Крутя головой, он старался схватить ухват зубами.
Тем временем чердачный разрушитель решил спуститься вниз. Сначала на верхнюю ступеньку лестницы встала большая кожистая лапа, имевшая пять толстых пальцев с длинными когтями. Потом к ней присоединилась вторая. Лестница заскрипела, но выдержала. Лапы медленно стали спускаться по ступенькам, и вслед за ними из потолочного отверстия показался объемный волосатый зад, снабженный маленьким куцым хвостиком. Повисев немного в воздухе, он попытался продолжить движение вниз, но почему-то этого сделать не смог. Тогда сверху что-то загрохотало по потолку и у Прохора создалось впечатление, что там стучат гигантские крылья.
Инвалид, держа на плече громоздкую лавку, все никак не мог запустить ее в полет, так как боялся зацепить Груньку, увлеченно работавшую ухватом. Тогда он подошел к лестнице и, размахнувшись, двинул лавкой по нависавшему сверху заду. Раздался громкий шлепок, зад дернулся, и чердак огласился диким ревом. Прохор ухмыльнулся и приложился лавкой повторно. Правая лапа дернулась, пытаясь отбиться от врага, но не попала в Прохора, и потому инвалид с радостью врезал по заду в третий раз.
Вурдалаку тем временем удалось просунуть в окно лапу. Он тут же выбил из рук Груни ухват и громко крикнул, обращаясь к существу, застрявшему на чердаке:
- Эй, придурок нерусский! Сложи крылья, и спокойно спустишься!
Из-под потолка долетел гулкий и злобный рык:
- Если я сложу крылья, то упаду вниз и поврежу себе нижнюю часть туловища!
- Тебе и так ее уже повредили! И будут повреждать, пока ты висишь!
В эту секунду Груня, успевшая подобрать ухват, изловчилась и двинула им оборотню по носу.
- Ай! - вскричал тот. - Ты что делаешь, дура?!
Со двора раздался новый хриплый голос:
- Что ты там копаешься?
Вторая сторона рамы взорвалась осколками и в окно всунулась еще одна мерзкая харя. Она представляла собой клыкастую кабанью морду с длинным рылом, которое венчал пятак колоссальных размеров, величиной своей сообразный с груниной стеклянной тарелкой.
От неожиданности Груня просто уселась на пол. Прохор, как опытный военный специалист, тут же оценил обстановку. Такой двойной цели он упустить не мог!
Отскочив от лестницы, он развернулся, на ходу прикинул расстояние до окна и мощным движением руки отправил лавку в полет. Метательный снаряд со свистом устремился в нужную точку.
Глаза волка, увидев приближающееся оборонное средство, расширились, а кабанья харя попыталась что-то крикнуть, но не успела. Лавка с жутким треском врезалась в окно, вырвала раму и, увлекая за собой штурмовую группу вурдалаков, вылетела во двор. Там раздался грохот, за которым тут же последовал взрыв рева и воя. Чей-то визгливый голос проорал:
- Медведя убило! Срочно коновала! Ой, не надо! Жив вроде бы...
Прохор оглядел поле боя и порадовался тому, что первый штурм был с честью отбит. Вот только висевший на лестнице зад портил картину и представлялся вражеским десантным приспособлением, захватившим важный оборонный редут. Инвалид поискал глазами и заметил крепкий деревянный табурет, стоявший под столом. Он хотел было воспользоваться им и выбить зад из предполагаемого редута, но передумал. Чудовище, застрявшее в потолке, в данный момент исполняло роль естественной пробки и не позволяло более никому проникнуть сверху, оберегая тем самым воздушное пространство укрепленного бункера, коим сейчас являлась изба.
Пока противник, скуля и воя, приходил в себя от примененного инвалидом болезненного тактического хода, Прохор решил посмотреть, что случилось с Митькой, так как Грунька уже пришла в себя и снова заняла позицию у окна, держа в руках ухват. Пнув на всякий случай кулаком вражеский зад по пути (отчего крылья сверху выдали тревожную дробь по потолку), Прохор схватил Митьку за плечи и приволок его к столу.
После непродолжительного сеанса армейской медицины, выразившегося в нанесении по щекам зятя порции хлестких оплеух, Митька открыл глаза и, хлюпая разбитым носом, произнес:
- Пить...
Прохор вставил ему в рот горлышко глиняной бутыли, и зять хлебнул от души. Глаза его тут же раскрылись так широко, что готовы были выпрыгнуть из глазниц. Инвалид отнял бутыль и спросил:
- Ну как?
- Жить можно, - ответил Митька, и, сморщившись, выплюнул изо рта несколько ненужных более зубов.
Он занял сидячее положение и, кряхтя, поведал:
- Ох, и тварь! Я таких отродясь не видывал! Голова вроде кошачья, но огромная и с гривой, крылья - как у летучей мыши, и еще руки имеются, у которых кулаки - не приведи боже! Она мне как дала по сопатке, так я и топор выронил. А потом не помню, что дальше было, но, кажется, потешилась она всласть...
Митька, шатаясь, встал, посмотрел на волосатый зад, застрявший под потолком, и крикнул:
- Эй, Навуходоносор чертов! Топор верни, он денег стоит!
С чердака гулко донеслось:
- Верну, не переживай! В темечко. Вот только спущусь, и сразу верну...
- Вот сволочь! - подвел итог Митька. - Чем же теперь сражаться-то?
- На, - протянул ему табуретку Прохор. - Становись у окна.
Митька занял место рядом с Грунькой. Но - не напротив окна, а как бы из-за угла. И случилось это вовремя. Потому что во дворе раздался басовитый хриплый рев и послышался звук сдвигаемой с места кадки. Прохору подумалось, что тот, кто смог справиться с многопудовой емкостью, должен был обладать поистине чудовищной силой.
Поэтому он прислонился спиной к печке, отстегнул свою деревянную ногу и, взяв ее в руку, взмахнул протезом в воздухе, пробуя баланс. Новое оружие весило внушительно и ничего успокоительного врагам не сулило. А если и сулило, то только состояние полного покоя...
Раздался мощный удар в дверь, ведущую к горнице. Подпертая прохоровым чудо-костылем, дверь выдержала натиск. В ту же секунду в окно всунулась волчья морда. Но выглядела она не так, как в первый раз. Мало того, что в пасти явно не хватало клыков, еще и правый глаз оборотня был закрыт впечатляющих размеров опухолью. Вурдалак рявкнул:
- Эй, ты! Лавкометатель! Слышишь стук в дверь? Это стучится твоя нелегкая и короткая судьба!
Дверь застонала от очередного удара, и костыль выгнуло дугой.
Волк хотел еще что-то добавить, но у него не получилось. В воздухе резко и неотвратимо мелькнула табуретка, направленная рукой Митьки. Поданная из-за угла, она совершенно неожиданно возникла перед мордой злобствующего оборотня и, не дав тому продолжить речь, с хрустом врубилась в плюющуюся негодованием пасть. С громким воплем вурдалак вылетел вон!
Митька вернул табуретку на исходную позицию и приготовился к встрече новых врагов. И они не заставили себя ждать.
В окно просунулась прежняя кабанья харя, которая крикнула:
- Сдавайтесь, и мы вас сразу убьем перед тем, как сожрать! А то - будем есть живыми, откусывая помаленьку...
Уже натренированной рукой Митька прицельно послал табуретку по дуге, и она впечаталась сиденьем прямо в кабаний пятак. Возник звук, похожий на последний хлюп засосанной болотом коровы, и кабанье рыло исчезло из окна вместе с прилипшей к его пятаку табуреткой. Во дворе опять возник многоголосый вой, и во входную дверь прекратились удары.
Прохор поставил протез на пол и захлопал в ладоши, крикнув при этом:
- Да ты герой, Митька! Молодец!
Зять, выпятив грудь колесом, отобрал у Груньки ухват и заявил:
- Да, я таков! Ну-ка, баба, на печь лезь! Мы, мужики, и сами справимся!
Он тут же выставил ухват перед собой и занял место напротив окна. Грунька же на печь не полезла. Она опять упала на колени перед уголком с иконами и принялась тихо молиться.
Прохор, воспользовавшись передышкой, положил на плечо свой тяжелый протез и решил допросить пленного, в которого превратился неведомый враг, застрявший в чердачном лазе. Держась рукою за стену, инвалид допрыгал до лестницы и, легонько стукнув протезом по нависавшему заду, громко сказал:
- Эй, ты! На чердаке который! Ну-ка, отзовись!
От легкого прикосновения протеза, нашпигованного увесистыми золотыми монетами, зад воздушного диверсанта подпрыгнул вверх, а ноги, потеряв опору, уперлись в бревенчатую стену и воткнулись в нее когтями. Из-за этого изменения опоры зад неизвестного создания выгнулся дугой и представил собой округлый волосатый барабан, прямо-таки созданный для битья. Чем инвалид и воспользовался.
После нескольких секунд воздействия деревянной ногой допрашиваемый диверсант проорал сверху:
- Ну хватит уже! А то сейчас сложу крылья и свалюсь вниз! Узнаете тогда, что такое анатомия! В-частности, человеческая...
- Кто ты такой? - спросил Прохор, опустив протез.
- Грифон, - ответил голос сверху.
- Чего-чего? - удивился инвалид.
- Не понял, ну и не надо, - сказал голос. - Объясняй тут всякому быдлу, кто я есть...
Прохор, догадавшись, что его оскорбили, поднял протез вверх, намереваясь проучить наглый зад, осмелившийся издеваться над ним, но тут вдруг неожиданно затрещала дверь, и костыль, подпиравший ее, вылетел в сторону. Дверь распахнулась настежь и хлопнула о стену. В проеме возник огромный бурый медведь, стоявший на двух задних лапах. Головой он упирался в косяк, а на груди его болталась дугообразная ножка от лавки, примененной Прохором немного ранее для вышибания из окна двух представителей от сообщества нечистой силы.
Медведь обвел налитыми кровью глазами горницу и остановил свой взгляд на Прохоре, застывшем с занесенным над головой протезом возле волосатого зада грифона.
- Это ты, что ли, лавками кидался? - взревел он.
- Да я, как бы, это... не нарочно, а от безвыходности, - миролюбиво ответил Прохор, кладя протез на плечо.
- Это тебя не спасет! - заявил медведь и шагнул в горницу.
Пол скрипнул под тяжким шагом зверя. И тут же у него промеж ног заструилась какая-то непонятная труба. Прохор от неожиданности чуть не выронил свое тяжелое оружие. Медведь, споткнувшись о трубу, заорал дурным голосом:
- Какого ты рожна поперек меня лезешь, кишка библейская!
Кишкой оказался толстый и длинный змей черного, как уголь, цвета с гребенчатой спиной. Ни Митька, ни Прохор никогда раньше не видали таких больших гадов. Голова его по величине ни в чем не уступала башке взрослого барана и потому выглядела достаточно грозно. Кроме того пасть змея сверкала двумя дугами хищных и длинных зубов. Митька, млея от страха, повернулся грудью к двери и выставил перед собой ухват. Инвалид же, упершись спиной в стену, приготовил к бою протез. Лишь Грунька никак не отреагировала на появление новых врагов, продолжая самозабвенно молиться.
Змей приподнял голову, взглянул снизу вверх на медведя и сказал:
- Я тоже имею право на ужин. Лавочник - мой!
- Как бы не так! - взревел медведь.
И здесь, совершенно неожиданно для всех участников ночной битвы, откуда-то из-под самой крыши донесся звонкий крик петуха! Медведь со змеем замерли. А петух, не
останавливаясь, впал в непонятное состояние неугомонности. Его крик стал неким непрекращающимся попурри. Он, выпуская из глотки душу, орал и орал без остановки:
- Кукареку! Кукареки! Кукарекувон!
Медведь неловко ступил назад и всем своим весом придавил змея. Тот, взвизгнув, выстрелился из-под тяжелой лапы и, промелькнув в воздухе толстой лентой, врезался аккурат в волосатый зад грифона. Челюсти гада резко сомкнулись, и грифон получил силовой импульс, связанный с неожиданно произведенным задоукусыванием.
Под крышей раздался леденящий душу хриплый вопль, крылья с бешеной силой ударили по потолку (отчего сверху посыпались щепки), кожистые лапы оттолкнулись от стены и грифон с силой ядра, выпущенного из пушки, исчез из горницы, унося с собой змея, сверкнувшего напоследок вытаращенными от удивления глазами.
Медведь, оскалясь, всхрапнул, и, глядя на Прохора, рявкнул:
- Я завтра снова приду! И деревянной ногой сделаю себе из твоей туши
большую отбивную котлету! С косточками!
- Приятного полета, - ответил Прохор медведю, явно намекая на судьбу его недавнего товарища, взмывшего с грифоном ввысь.
И здесь петух испустил одухотворенную трель:
- Кукар-трулюлю!
Медведь развернулся и тяжело застучал лапами в сенях.
Сразу за этим отключились все звуки, и стало необыкновенно тихо вокруг. Митька, недоуменно прищурившись, подошел к окну и высунул голову наружу. Раздался гулкий звук удара, и Митьку отбросило на пол. Из-за окна послышался голос:
- Что, съел? Будешь знать, как подличать с табуреткой.
Звериные лапы, топая, удалились...
Митька, сняв с головы деревянную миску, служившую ранее тарелкой Шарику, произнес с недоумением:
- Надо же, отбились...
Груня на коленях подползла к Митьке, обняла его и принялась реветь, стуча об стену миской Шарика, подвернувшейся ей под руку.
Прохор устало сел на пол и, прицепив протез к ноге, сообщил:
- То ли еще будет...
Груня с Митькой повернули головы к нему и застыли в недоумении.
Если б они оказались в эту минуту где-нибудь выше избы, то могли бы наблюдать довольно интересную картину, напрямую связанную с недавней битвой.
В освещаемом полной луной небе, поднимаясь все выше и выше, летела сказочная групповая фигура, наполняя окружающее пространство ревом. Огромные крылья свирепого чудовища с головой льва жутко распарывали воздух. Пасть грифона исторгала из себя всяческие богохульства и другие черные слова, связанные с порядком рождения и обитания пресмыкающихся. К этим свирепым звукам примешивалось легкое оправдательное шипение змеиного языка и свист парусящего в воздухе шланга, прилипшего к заду незадачливого авиатора.
Змей, воткнувшийся в грифона, пытался объяснить, что зубы у него загнуты внутрь, и потому он не может отцепиться. Мол, если что-то попало в пасть, то необходимо это проглотить, ибо обратной дороги нет. Но гузно грифона - слишком объемная вещь. Даже если ее и удастся проглотить, то змея разорвет к черту! Поэтому нужен кто-то третий, способный помочь освободить зубы змея с помощью какого-нибудь ломика. Причем на земле. Далее гад пытался сказать, что в воздухе он этим делом заниматься не намерен совершенно, так как при освобождении пасти от застрявшего в ней зада грифона придется подчиниться закону свободного падения. Еще змей хотел сообщить, что с гравитацией он совсем не дружен, так как не умеет летать.