— Пожалуйста, без общих слов!
— Мистер Пилигрим обладает большой физической силой.
— Да, пожалуй.
Грэхем взглянул на часы. Еще полторы минуты.
Крофорд ободряюще кивнул.
Только бы его не спугнуть.
— Мистер Пилигрим не негр, а белый, примерно пять футов одиннадцать дюймов роста. Между прочим, вы мне пока ничего о нем не сообщили. Может, вы с ним вообще не знакомы?
— Хотите закончить наш разговор?
— Нет, но вы сказали, что мы обменяемся информацией. Я принял ваши условия.
— Как по-вашему, мистер Пилигрим — сумасшедший?
Блум покачал головой.
— Не думаю, чтобы такой осторожный человек был сумасшедшим. По-моему, он просто какой-то не такой, как все, — особенный. Я полагаю, многие считают его сумасшедшим только потому, что не понимают.
— Опишите как можно точнее, что он сделал с миссис Лидс, и я, пожалуй, скажу вам, правы бы или нет.
— Мне не хочется этого делать.
— Тогда до свидания.
У Грэхема екнуло сердце, но он все еще слышал дыхание собеседника на другом конце провода.
— Я не смогу вам ничего сообщить, пока не узнаю…
Дверь чикагского телефона-автомата распахнулась, трубка, звякнув, упала на пол. Все сидевшие в комнате отчетливо услышали голоса и звуки ударов.
— А ну смирно!.. Не шевелись! Так, теперь заведи руки за голову и медленно поворачивайся. Медленно! А теперь раскинь руки в стороны и прислони их ладонями к стеклу.
Грэхем почувствовал неимоверное облегчение.
— Я не вооружен, Стен. Мое удостоверение в нагрудном кармане. Ой, щекотно!
В трубке раздался громкий смущенный голос:
— Кто у телефона?
— Уилл Грэхем из ФБР.
— Говорит сержант Стенли Риддл. Полиция города Чикаго. — В голосе сержанта чувствовалось раздражение. — Может, потрудитесь объяснить, что здесь происходит?
— Лучше вы объясните. Вы кого-то задержали?
— Да, черт побери. Фредди Лаундса, репортера. Я его знаю уже десять лет… Вот твоя записная книжка, Фредди… Вы что, в чем-то его обвиняете?
Грэхем побледнел, как полотно. Крофорд, наоборот, покраснел. Доктор Блум, не отрываясь, смотрел на магнитофонную ленту, которая равномерно наматывалась на бобину.
— Вы меня слышите?
— Да, я его обвиняю. — Грэхем говорил каким-то неестественным голосом. — Он мешает вершить правосудие. Пожалуйста, проводите его в участок и передайте дело государственному прокурору.
Неожиданно Лаундс выхватил трубку. Он уже вытащил из-за щек ватные тампоны и теперь говорил быстро и внятно.
— Уилли, послушай…
— Расскажите все прокурору. Дай трубку сержанту Риддлу.
— Я кое-что знаю…
— Дай мне Риддла, так твою мать!
Но тут вмешался Крофорд.
— Уилл, дай-ка я с ним побеседую.
Грэхем швырнул свою трубку на рычаг, да так, что все вздрогнули. Он выскочил из будки и, не глянув ни на кого, выбежал в коридор.
— Ну, Лаундс, дело твое — швах, — сказал Крофорд.
— Слушайте, вы хотите его поймать или нет? Я могу вам помочь. Послушайте меня! Хоть минуту! — тараторил Лаундс, пользуясь молчанием Крофорда. — Вы ведь сами только что продемонстрировали, что без «Сплетника» вам не обойтись. Теперь я знаю это точно. Эти объявления связаны с делом Зубастого парии, иначе вы бы не устроили такую охоту за тем, кто звонит. «Сплетник» к вашим услугам! Мы сделаем для вас все, что угодно!
— Откуда у тебя эти сведения?
— Ко мне пришел редактор отдела писем. Сказал, что ваши прислали человека, и он просматривает все объявления. Отобрал пять писем. Сказал, что они будто бы посланы с нарушением правил. Причем тут нарушение правил? Прежде чем отдать почту вашему парню, редактор успел снять ксерокопии и с самих писем, и с конвертов.
Я их видел и сообразил, что он взял пять штук для маскировки, на самом деле его интересовало одно письмо. Два дня ушли у меня на проверку. Помог конверт. На нем был штемпель Чезапика, а в обратном адресе указан Чезапикский госпиталь. Вы же знаете, что я там был и видел вашего приятеля. Вот я и скумекал, в чем тут дело.
Но мне хотелось убедиться в своей правоте. Я позвонил. Решил проверить, клюнете ли вы на «мистера Пилигрима». И вы клюнули. Еще как клюнули!
— Ты совершил огромную ошибку, Фредди.
— Вам необходимо сотрудничество «Сплетника». Я вам помогу! Вы получите доступ к объявлениям, к публикуемым материалам. Через ваши руки будут идти все письма, которые к нам поступают… Все, что угодно! Сами скажете, что вам нужно. Я умею хранить тайны. Честное слово! Возьмите меня в свою компанию, Крофорд!
— У нас нет никакой компании.
— Ладно, тогда не обращайте внимание, если в следующем выпуске появятся объявления личного характера. Все они будут адресованы «мистеру Пилигриму» и подписаны одним и тем же именем.
— Тебе предъявят официальное обвинение в том, что ты мешаешь правосудию.
— И это попадет во все американские газеты! — Лаундс знал, что разговор записывается на пленку, но ему уже на все было наплевать. — Ей-Богу, Крофорд, я это сделаю! Если мне не удастся добиться своего, то и вам несдобровать!
— Можешь добавить к предыдущему обвинению еще и угрозы в адрес должностных лиц.
— Разреши мне помочь тебе, Джек. Поверь, от меня будет толк.
— Топай в участок, Фредди. А трубку передай сержанту.
«Линкольн-версаль» Фредерика Лаундса весь пропах бальзамом для волос, кремом после бритья, грязными носками и сигарами, и сержант полиции обрадовался, когда они наконец приехали в участок.
Лаундс знал здешнее начальство и кое-кого из полицейских. Капитан налил ему кофе и позвонил прокурору, умоляя его «помочь разгрести эту кучу дерьма».
Судебный исполнитель так и не появился. Через полчаса Лаундсу позвонил Крофорд, с которым Фредди разговаривал из кабинета начальника полиции. После этого его отпустили. Капитан даже проводил Фредди до машины.
Лаундс был на взводе, а поэтому вел машину быстро и небрежно. Он торопился домой, в свою квартиру с видом на озеро Мичиган. Он возлагал на эту историю самые разнообразные надежды и был уверен, что они осуществятся. Во-первых, Лаундс рассчитывал заработать много денег и понимал, что выгоднее всего издать книгу в мягкой обложке. Причем издать ее моментально — через тридцать шесть часов после ареста Зубастого парии она должна появиться на прилавках. А материал, который он опубликует в дневных газетах, станет настоящей сенсацией. Фредди будет на седьмом небе от счастья, когда такие газеты как чикагская «Трибьюн», лос-анжелесская «Тайме», достопочтенная «Вашингтон пост» и даже их величество нью-йоркская «Тайме» перепечатают статью за его подписью и с его фотографией!
А корреспонденты, работающие в этих элитных изданиях, писаки, которые глядели на него сверху вниз и даже брезговали с ним выпить, лопнут от злости и зависти!
Лаундс был для них парией, потому что обратился в другую веру. Будь он кретином и бездарью, мэтры от пера простили бы ему работу в «Сплетнике» — нормальный человек не может сердиться на дебила! Но Лаундс писал как бог, был умен, дерзок, наблюдателен. Одним словом, первоклассный репортер.
Правда, у него был несносный характер, за что его недолюбливало начальство, и он часто влипал в неприятные истории.
Лаундсу всегда хотелось быть в центре внимания, иначе он просто жить не мог. Это был маленький неуклюжий уродец с кривыми зубами и крысиными глазками, которые блестели, словно плевок на асфальте.
Десть лет Лаундс занимался серьезной журналистикой, пока наконец не понял, что в Белый дом ему все равно не попасть. До него дошло, что редакторы будут ездить на нем верхом, пока он не превратится в старую развалину и не сопьется. А дальше — цирроз печени или же смерть в собственной постели, где он отрубится по пьянке с сигаретой в зубах.
Редакторам нужны были сенсации, а не Фредди. Они платили ему по высшей ставке, но это не так уж и много, когда приходится покупать женщин. Его хлопали по спине, называли ассом в журналистике, но отказывались помещать его фамилию на первой полосе.
И вот однажды вечером 1969 года — Фредди тогда переписывал заново какую-то статью — ему было явлено откровение.
Рядом с ним в комнате сидел Фрэнк Ларкин, которому диктовали что-то по телефону, а он записывал. Старые репортеры, работавшие в этой газете, очень часто так поступали. Фрэнку Ларкину было пятьдесят пять, но он выглядел на все семьдесят. Он каждые полчаса открывал свой шкафчик и прикладывался к бутылке. От него всегда разило перегаром.
Ларкин встал, заковылял к перегородке и хриплым шепотом обратился к редакторше. Фредди навострил уши: его всегда интересовали чужие разговоры.
Ларкин попросил женщину принести ему из дамской комнаты гигиенические салфетки. Дескать, он подкладывает их в трусы, потому что у него часто идет кровь из задницы.
Фредди внезапно вынул из машинки недописанную заметку, вставил чистый лист бумаги и напечатал заявление об уходе.
Через неделю он уже работал в «Сплетнике».
Сначала Лаундс вел там рубрику, посвященную раковым заболеваниям, за что получал вдвое больше прежнего. Начальство ценило его за добросовестное отношение к работе.
«Сплетник» не зря хорошо платил — рак оказался весьма благодарной темой.
Каждый пятый американец страдает от рака. Измученные, разуверившиеся в медицине родственники цепляются за любую соломинку. Массаж, банановая диета — только бы помочь умирающему.
Маркетинг показал, что благодаря смелым заголовкам типа «Новое средство от рака» или «Чудодейственное лекарство, убивающее раковую опухоль» — и число проданных в супермаркете экземпляров увеличивается на 22,3 процента. Если опубликовать саму заметку на первой странице, сразу под заголовком, число покупателей снижается на шесть процентов, потому что, делая покупки, они могут прочитать текст.
Эксперты установили, что на первой странице лучше давать большой разноцветный заголовок, а саму статью печатать в середине газеты, поскольку покупателям трудно держать в руках раскрытую газету, сумку и еще толкать тележку с продуктами.
В пяти первых абзацах Лаундс, как правило, был очень оптимистичен. Затем понемногу сбавлял тон и в конце упоминал, что «чудодейственное средство» либо невозможно достать, либо признавался, что эксперименты на животных начаты совсем недавно.
Фредди таким образом зарабатывал себе на хлеб, а «Сплетник» благодаря его рубрике шел нарасхват.
Вдобавок к этому в городе частенько устраивалась распродажа чудотворных иконок и «лечебной» одежды. Производители сих «чудес» готовы были отвалить немалые деньги лишь бы их объявления поместили по соседству с рубрикой Фредди.
Многие читатели писали в газету письма с просьбой сообщить какую-нибудь дополнительную информацию.
Кое-какой доход давала продажа сведений об этих людях выступавшему по радио «евангелисту», крикливому психопату, который потом вымогал у них по почте деньги, посылая им конверты с надписью: «Тот, кого вы любите, умрет, если вы не…» Фредди Лаундс вполне устраивал «Сплетник», а «Сплетник» вполне устраивал Фредди. Он проработал в газете одиннадцать лет, и теперь зарабатывал в год семьдесят две тысячи долларов. И почти все тратил на развлечения. Фредди Лаундс жил в свое удовольствие.
Он надеялся, что если и дальше так пойдет, то он издаст книгу и попробует свои силы в кино. Ведь Голливуд — отличное местечко для проныр с толстыми кошельками.
Фредди был доволен собой. Съехав на полном ходу в подземный гараж под домом и с визгом затормозив, он поставил машину на свое законное место. «Мистер Фредди Лаундс» — было написано огромными буквами на стене.
Венди уже дома — ее «датсун» стоял рядом. Хорошо. Фредди очень хотелось взять ее с собой в Вашингтон. У легавых глаза на лоб полезут. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Фредди весело насвистывая.
* * *Венди собирала его вещи. Она делала это очень умело — всю жизнь прожила на чемоданах.
Эта женщина в джинсах и клетчатой рубашке, с пушистыми каштановыми волосами, собранными на затылке в хвостик, вполне сошла бы за дочку фермера, если бы не ее бледная кожа и худоба. Прямо-таки карикатурная худоба.
Она невозмутимо посмотрела на Лаундса — Венди давно ничем.
Не удивишь. Заметила, что он весь дрожит.
— Ты слишком много работаешь, Роско. — Ей нравилось называть его так, и он почему-то любил это прозвище. — Каким рейсом летишь? Шестичасовым?
Венди принесла ему выпить и убрала с кровати свой расшитый бисером купальник и парик, предлагая Фредди прилечь.
— Могу отвезти тебя в аэропорт. Я до шести свободна.
Она была владелицей бара-стриптиза «Венди-сити», и ей больше не приходилось танцевать.
— Когда ты позвонил мне, у тебя был голос, как у марокканского мотылька.
— У кого?
— Ну, у героя мультика, который показывали утром в воскресенье. Он такой загадочный и помогает Белке, агенту Секретной службы.
Мы смотрели этот мультик, когда ты болел гриппом. Что, вытащил счастливый билет? У тебя такой довольный вид!
— Черт, ты права. Я рискнул, малышка, и это окупилось сторицей. Мне дьявольски повезло!
— Ты успеешь вздремнуть перед отъездом. Ты так устал.
Лаундс закурил сигарету. Вторая, недокуренная, еще дымилась в пепельнице.
— Знаешь что? Спорю, если ты сейчас выпьешь рюмку и скинешь это тряпье, то мигом уснешь.
Лаундс уткнулся ей в грудь и наконец расслабился. И перестал дрожать. Он рассказал Венди все по порядку. Он говорил шепотом, уткнувшись ей в тощую грудь, а она пальцем чертила у него на затылке восьмерки.
— Да, вот так история, Роско, — сказала Венди. — Ладно, теперь спать. Я отвезу тебя в аэропорт. Все будет хорошо.
И мы с тобой заживем, как прежде.
Они еще немного пошептались, обсуждая, куда сходят после его приезда.
Лаундс уснул.
Глава 17
Доктор Алан Блум и Джек Крофорд сидели на складных стульях — другой мебели в офисе Крофорда не осталось.
— В шкафу пусто, доктор.
Доктор Блум внимательно вгляделся в обезьяноподобное лицо Крофорда.
Ему было интересно, что будет дальше. Этот человек, безусловно, умен, причем ум его холоден, как поверхность рентгеновского стола. Ну, а весь этот скулеж и неумеренное потребление сельтерской воды всего лишь обычный камуфляж.
— Куда отправился Уилл?
— Прогуляться.
Ему захотелось слегка освежиться, — сказал Крофорд. — Грэхем ненавидит Лаундса.
— А ты не думаешь, что тебе бы следовало освободить Уилла от этой работы теперь, когда Лектор опубликовал в газете его домашний адрес? Мне кажется, ему необходимо быть рядом с семьей.
— Сперва и мне так казалось. Его это здорово достало.
— Представляю, — кивнул доктор Блум.
— Но потом я вдруг понял, что ни он, ни Молли с Уилли не смогут вернуться домой, пока Зубастый пария на свободе.
— Ты знаком с Молли?
— Да. Замечательная женщина.
Молли, конечно, проклинает меня на чем свет стоит. Я сейчас стараюсь не показываться ей на глаза.
— Она считает, ты используешь Уилла в своих целях?
Крофорд внимательно посмотрел на доктора Блума.
— Мне нужно кое-что ему сказать. Потом придется связаться с тобой. Когда ты едешь в Куантико?
— Не раньше вторника. Я отложил поездку:
— Грэхем к тебе очень хорошо относится. Он уверен, что ты не практикуешь на нем свои штучки, — сказал Крофорд. Его задело замечание Блума, что он использует Грэхема в своих целях.
— Даже не пытаюсь. Я с ним откровенен до предела, как с моими пациентами.
— Вот именно.
— Нет, ты меня не так понял. Я хочу быть его другом, я и есть его друг. Просто я, Джек, привык изучать психологию людей. Но вспомни, когда ты попросил меня заняться Грэхемом, я отказался.
— Это не я просил, а Петерсен, с верхнего этажа.
— Ты тоже просил. Но даже если бы я и написал о Грэхеме статью, полагая, что это принесет пользу медицине, я бы так хитро все замаскировал, что никто бы и не догадался, о ком речь. Вообще-то я считаю, что такие материалы должны публиковаться только посмертно.
— После твоей смерти или после смерти Грэхема?
Доктор Блум не ответил.
— Я заметил одну очень интересную подробность: ты никогда не остаешься с Грэхемом наедине. Верно? Это у тебя как бы случайно. Почему? Ты думаешь, он экстрасенс?
— Нет. Он эйдетист <Эйдетизм — разновидность образной памяти, заключающаяся в способности сохранять яркие образы предметов долгое время спустя после исчезновения их из поля зрения.>. У него удивительная зрительная память, но, по-моему, он не экстрасенс. Правда, он не разрешил Дьюку себя проверить, но это еще ни о чем не говорит. Грэхем ненавидит, когда его изучают, прощупывают. Я, впрочем, тоже.
— Но…
— Уилл считает это просто интеллектуальными упражнениями, и, строго говоря, он прав. Он добивается прекрасных результатов, но, мне кажется, у кое-кого еще это получается ничуть не хуже.
— Таких немного, — сказал Крофорд.
— Еще он превосходно владеет искусством отождествлять себя с другим человеком, что называется, влезть в его шкуру, — сказал доктор Блум. — Он может стать на твою точку зрения, на мою и даже, вероятно, способен понять человека, к образу мышления которого относится с ужасом и отвращением. Такой дар, Джек, нелегкая ноша. Перцепция — обоюдоострое оружие.
— Поэтому ты и не остаешься с ним наедине?
— Нет, просто я испытываю к нему профессиональное любопытство, и он быстро это почувствует. Он очень чуток.
— Да, и почувствовав, что ты за ним подглядываешь, он, как говорится, опустит жалюзи.
— Гадкое сравнение, но точное. По-моему, ты мне отомстил сполна, Джек. Теперь давай перейдем к делу. Я себя неважно чувствую.