— Постарайся не сблевать до больницы. Я не за машину переживаю, а за анализы.
Я достала из сумки мятный «Орбит» и засунула в рот сразу три подушечки. Чуть-чуть отпустило. По физике было состояние как после бурной пьянки, если ты поспала полчаса в одежде.
Мы заехали на территорию Первой градской, он провел меня через какой-то служебный вход, возле дверей которого курило несколько санитаров. Мы шли около двух минут по темным узким коридорам, пахло сыростью и чем-то анатомическим, вроде пролежней.
— Мы в подвале?
— Да. Идем в лабораторию.
Он снял шубу и положил меня на коричневую кожаную кушетку. Пахло спиртом. Или это от меня воняло? Его руки были холодными, как ветер в начале февраля, он подул на них, пытаясь согреть дыханием.
Я сняла свитер и рубашку. Осталась в одном лифчике перед соседом, которого все равно не могла воспринимать как врача. Он был ниже меня ростом, коренастый и смуглый, русый и накачанный.
Его речь стала мягкой и стройной, куда-то ушла манера ставить ударения сильным понижением тембра — слова лились ровной тонкой струей. Все хирурги так говорят, когда сообщают о перспективе хождения в гипсе. Как с ребенком. Нужно иногда так говорить и с женщинами — спокойно, гипнотизируя, внушая уверенность, мягко вливая слово за словом. Ненавижу эту манеру.
Жгут пережал левую руку, я решила впервые посмотреть на собственную вену. Рука побледнела, и кровяная река разделилась на несколько русел.
Он надел перчатки и спиртовой ваткой очистил место укола, достал шприц, полминуты прицеливался и всадил в тот момент, когда я меньше всего ожидала. Вот она, мужская сущность — вечно пытаются что-то в тебя впихнуть. Темно-багрово-фиолетовая жидкость начала наполнять сосуд… Он не отрываясь смотрел мне в глаза, удручающе, с негласным пониманием моего поступка.
— Меня сейчас вырвет.
— Дать судно? Ты не смотри на руку.
Я закрыла глаза. Был вертолет. Я улетала в какие-то неведомые пространства.
Очнулась от того, что холодная ватка снова прикоснулась в моей вене. Он сжал мне руку в локте и показал, где туалет.
— Да нет, мне уже лучше, только голова кружится.
Теми же коридорами мы вышли на воздух, я села прямо на снег. Меня выворачивало наизнанку.
Через полчаса Вова сделал мне какой-то укол, нейтрализующий рвотный рефлекс, и отвез домой. И сказал, что он гей. Результаты должны были быть вечером. Именно до этого времени я и посплю.
Мне приснился старый знакомый, Игорь, он учился на курс старше. Как будто он работал гардеробщиком в кинотеатре «Горизонт». Еще у него был пропеллер, как у Карлсона, только он не задавал глупых вопросов вроде «Малыш, а ты боишься жуликов?», а потом я разговаривала с фламинго. Наркотики определенно не идут мне на пользу.
Я проснулась от звонка в дверь, Вова пришел с какой-то кипой бумаг и упаковкой «Кетанов».
— Голова болит?
— Еще как.
— На, выпей, — он протянул мне таблетку и стакан воды.
Он еще с полминуты изучал мои результаты, прослушивая записанную на диктофон историю болезни Карины. Мы сверили числа — разница в промилле.
— С завидной вероятностью, это оно, — констатировал мой сосед, перебирая свои полукартонные бумажки. — Что делать будешь?
— Не знаю, — ответила я, садясь на кафельный пол моей мрачной зимой кухни.
Еще Вова сказал пить по пять таблеток активированного угля три раза в день, чтоб вся эта дрянь из меня вышла. Но как вывести из себя мысли?
Весь вечер я пролежала на диване, игнорируя постоянные вызовы Макса и продюсера съемочной группы. Надо было сдавать бриф для «Бриты».
В чем принципиальное отличие правды от обмана? В том, что вранье всегда обоснованно, оно имеет причину и следствия, а правда есть вне зависимости от желания, лжи может быть много, а правда одна. Реальность продолжает существовать, даже если ты перестаешь верить.
Жутко хотелось приехать к Карине, схватить ее за темные кудрявые волосы и бить головой о грязную замасленную стену подъезда в ожидании ответа, чтобы ее бледные сухие губы дрожали. Мне было противно оттого, что я в семнадцать лет чуть не поседела из-за ее лжи, взламывала компьютер под натиском родителей и майора Кирпичникова, полрайона под обыски попали, родители на девять тысяч. Я чувствовала себя ребенком, которому только что сказали, что Деда Мороза нет, а в руках у меня огромная красочная коробка с подарком и пол-литра надежды. Кстати, о литрах…
В каком-то истерическом душевном хаосе доехала до «На лестнице», заказав «Дайкири», позвонила Гоше, рассказала ему про морфий, после «Лонг-айленда» поведала о странном знакомстве с Максом. А еще Гоша сегодня случайным образом познакомился с Романовичем. Мир тесен. А спустя три «Маргариты» приехал пахнущий Armani и отвез меня домой. К себе. Жутко хотелось ему все рассказать — на мое счастье, вырубилась.
А наутро был самый ужасный секс в жизни, когда не чувствуешь мужчину, а тебе просто щекотно! И как Гарнидзе с ним живет? И что вообще происходит в этом мире?
Мы разъехались, договорившись пересечься ближе к ужину, он сказал, что у него ко мне серьезный разговор.
Может, о члене размером с палец, может, о жене размером с черную дыру, а может, о Шпенглере.
Снусмумрики
Подъехав к ресторану, где мы договорились встретиться с Марецким, я заметила в парковочной зоне машину Романовича. Эти номера я отличу среди сотен и тысяч других — то были первые, которые я запомнила — м099кс, ведь буквы — мои инициалы.
Я набрала семь цифр Макса и тут же увидела его лицо сквозь тонированное стекло здания, лишь по ночам открывающее своих обитателей взорам простых смертных. Он сидел в темно-коричневом кожаном кресле, в котором даже тяжеловес показался бы гномом. Макс был в свитере крупной вязки и светлых джинсах, ему не хватало лишь очков, чтобы показаться доктором наук, и более мягкого взгляда, чтобы представить его стоящим за кафедрой и учащим уму-разуму студентов. Через стекло и расстояние я ощущала аромат Cartier, это модифицированный Armani для меня.
Но, войдя внутрь, я вынюхивала Романовича, догадываясь, что он рядом. Его я чувствую кожей сквозь кирпичные стены и других женщин. Потому что я его…
На этой секунде, расслабившись от собственных почти высказанных в мыслях откровений, я едва заметила как прямо перед моим носом нарисовались Романович с Жанной. Хрен сотрешь.
Макс поднялся из кресла и протянул Романовичу руку в знак знакомства. Вспомнила, как Бриджит Джонс училась представлять людей друг другу:
— Это Алек, это Жанна.
А дальше что сказать?
— Фотограф.
Пусть будет так.
Господи, а Макса как представить? Арт-дилер?
И тут оно само собой сорвалось с губ:
— А это Макс, бывший мужчина моей бывшей преподавательницы по живописи, — представила я его Алеку. На всех шести метрах высоты повисло молчание, последовало рукопожатие и перекресный взгляд. «А ты чего ожидал?» — вопрос так и срывался с губ. Но я вовремя прикусила язык.
Макс взял меня за руку и потянул к столу.
— А вы уже уходите? — спросила я сладкую парочку «Твикс».
— Не, мы твоего друга встретить.
— Какого еще друга?
Романович усмехнулся. Но ответил:
— Георгия!
Швабра посмотрела на меня так, как будто я была одета в майку Benneton. И это после всего, что между нами было? Неприятно встретить компанию мужчин, когда ты спала с двумя или больше, но вот встретить пару, с каждым из которых ты занималась сексом по отдельности и в течение двадцати четырех часов — это верх апокалипсиса. Эпицентр лжи.
Маленькое черное платье, и сапоги на огромном каблуке. Я чувствовала себя восковой фигурой в Музее мадам Тюссо. Но если я там окажусь, то в одном комплекте с Романовичем и шваброй.
Жанне было двадцать пять, и она постоянно лечилась то от анорексии, то от булимии, то от ожирения. Homo erectus в стандартной комплектации и без климат-контроля мозга.
Она снова стала черной, подстриглась под каре и начала напоминать Гарнидзе. На ней были джинсы Cavalli трехлетней давности, в одиннадцатом классе я в таких же ходила. Когда не к чему придраться, мы начинаем опускать одежду — это чисто женское. Просто она совершила поступок сильной женщины, на который моей смелости никогда не хватит, это была видимая причина ее превосходства.
— Кто это был? — спросил меня Макс так, как будто мы только что встретили снусмумриков, хотя где-то он был прав…
— Да так, старые знакомые.
И вот она жизнь. Двое счастливых снусмумриков идут встречать моего вечно несчастного друга, а мы с Максом сидим, как две пафосные статуи, и дико хотим поменяться местами со снусмумриками, потому как тогда у меня был бы Романович, а у него возможность спать со мной на полную катушку.
Гоша подошел сзади и растрепал волосы. Представляться не стал. И на ухо сказал:
Гоша подошел сзади и растрепал волосы. Представляться не стал. И на ухо сказал:
— Морфиеманка.
Мысли неслись у меня в голове со скоростью сто километров в секунду.
Спустя пару минут и один общий заказ мы начали говорить.
— Маш. Вопрос серьезный. Пойми, я в тебя влюблен. Это все осложняет.
— Что усложняет? — сказала я, закурив первую за день сигарету.
— Ты так и не поняла? Я же тебя не отпущу.
— То есть мой выбор роли не играет?
— А у тебя его нет. Да, ты маленькая хорошая девочка, но кто, кроме меня, тебя жизни научит, кто другой будет выбивать глупый постмодернизм из башки?
Слышал бы его мой преподаватель по драматургии, Евгений Викторович Жаринов, был бы мордобой. Он так яростно и искренне пропагандировал теорию символов, что не видеть знаки и не ценить постмодернизм — смертный грех.
— Я не могу тебя выкинуть из головы. Но от жены я пока не уйду. Пойми, в жизни все сложнее, чем ты думаешь.
Мне захотелось еще бутылочку «Коделака».
А ему обеспечивать меня духовно и материально.
— Сейчас ты позвонишь Кириллу и поставишь точку. Надеюсь, мы пришли к консенсусу.
Однажды Настя сказала, что у меня синдром скрытой жертвы и что, не понимая этого диагноза, я ищу мужчину, который ограничит мой сознательный выбор, положит на лопатки в загон, и под этой властью я буду счастливой. А пока я давила мужчин, постоянно стараясь переплюнуть их амбиции и доказывая свою значимость. Псевдозначимость, если соблюдать политкорректность.
— Тебе номер сказать? — суровым приказным тоном молвил Макс, выпустив пару колечек.
— Откуда ты его знаешь?
— База МТС покупается в переходе за сто рублей. Ты что, серьезно думаешь, что я идиот?
Не знаю зачем, я набрала Кирилла и сказала тупую детскую фразу «Давай оставим свободу и добрые дружеские отношения». Макс взял мой телефон и стер его номер из записной книжки. Раз и навсегда.
— Машину хочешь?
— Нет. Я не люблю водить.
Мне жутко хотелось спросить «А что будет, если я сейчас пошлю тебя на хер и уйду», и именно в этот момент я поняла, что не хочу уходить. Минимум из природного любопытства «что день грядущий нам готовит?»
На втором этаже, на балконе, свисающем над соседнем столом, Романович, Гога и Жанна смеялись.
Я тоже захохотала истерически.
Он спросил: «Хочешь машину?», как будто речь шла о куске сыра, который бывает бесплатным только в мышеловке.
Он положил на стол картину. Миниатюру 30×40. Подпись Макеевой.
— Она твоя!
Это был его портрет.
— Она не впишется в мой интерьер.
— Значит, сменим интерьер, — сказал Макс, доедая карпаччо. — Да, я улетаю до вторника. Что тебе привезти?
Авиакатастрофу.
— На твой выбор.
Спустился Гога. Мы начали обсуждать его программу. Он устраивал соревнования от «Спортмастера» и звал нас приехать, ну или хотя бы заскочить на тусовку в клуб «Точка отрыва», Макс пропускал эти слова, не удосужившись уделить даже секунду внимания, проявить такт.
Я пошла в туалет. Мой организм до сих пор не отошел от кодеина, в желудке все скукоживалось и набухало, урчало и ворочалось, как будто начиная жить собственной жизнью, периодически темнело в глазах — некоторое подобие мигрени заставляло хвататься за стену и с невыносимыми внутренними стонами сползать на пол. Следом за мной зашла Жанна.
Я умылась холодной водой. Она красила губы блеском, прорисовывая каждую границу с молекулярной точностью.
— Как дела? — спросила я, вытирая бумажным полотенцем лицо.
— Когда-нибудь расскажу.
Уже почти уходя, она обернулась в мою сторону. Я согнулась над раковиной, думая, упасть в обморок или пойти блевать.
— Хочешь, дам универсальный совет?
— Давай, — сказала я после того, как сплюнула в раковину.
— Умей закрывать глаза на правду.
Я закрыла глаза, а когда очнулась, то рядом со мной сидела Жанна и держала около лба холодное полотенце.
— Не ударилась?
— Нет, нормально. Просто не спала несколько дней. И не говори никому об этом.
— Ладно. Точно все нормально?
— Да. Не бери в голову.
— До встречи, Маш.
Макс довез меня до дома, но подниматься не стал. В шесть утра рейс 6770 доставил его в Париж.
Я дошла до комнаты и, не зажигая свет, позвонила Романовичу на домашний. И плевать я хотела на швабру, родителей и кошку Натали.
— Алек, женись на мне! Я серьезно! Я буду хорошей женой!
— С ума сошла?
— Да, я сошла с ума…
— Что?
— Что ты молчишь?
— Думаю.
— Ладно, я пошутила. Давай, пока.
Нажала на сброс. Дурацкая была затея. Позвонила Игорю, старому знакомому, предложила то же самое. Он начал думать, где искать кольца в это время суток. Опять повесила трубку. Несмешная шутка. Набрала Вове. Он принес две таблетки фена[9]. Дома его ждал небесно-голубой друг, так что он мне уделил всего сто секунд.
Вова как-то по-особенному на меня посмотрел.
— У тебя бюстгальтер маленький. Грудь вот-вот вывалится.
— Ты только что обидел лифчик Nina Ricci, — я оторопела от такой наглости, будь он полноценным мужчиной, вдарила бы ему кольцом с большими камнями по щеке.
— Сможешь кокаин достать? Я тебе денег могу прямо сейчас дать, — вдруг и моя наглость вышла наружу.
— Ложись спать, ты не в себе… Спокойной ночи.
Великий dick’татор
В Максе гармонично сливалось все дьявольски притягательное — возбуждало его львиное спокойствие, цепляла действенность и абсолютное отсутствие противоречий, манил кобелиный магнетизм, пугала жестокость и ужасал маленький член.
Вова принес два подарка — крохотный пакетик обычного кокаина по сто пятьдесят евро за грамм и столько же медицинского, закутанного в мятую бумагу. Потерянная в неясности, я кончиком ножа пересыпала его в сок, мешала трубочкой и, находясь в состоянии физического одиночества, выпивала до дна. Так смешно слушать вранье людей, когда они не в курсе, что от кокаина диарея, эффект длится сорок минут и хочется есть. Наркотики — не моя стихия.
Тишина граничила со звоном в ушах — барабанные перепонки напряглись, ключ уверенно отпирал засов моей обители.
Утром Вова начал странный разговор:
— Знаешь, как нюхать кокаин и быть при этом в себе?
— Нет, — я была заинтригована.
— У тебя есть карандаш с ластиком под крышкой? — я порылась в письменном столе и нашла этот забавный трофей.
— А еще один?
— Держи!
Он достал тонкий прозрачный цилиндрический ластик.
— Устья большие? — он пристально изучал мой нос. — Да нет. Тогда нормально. Ты засовываешь в ноздрю. Перед этим намазав чем-то липким, например кремом.
Я, как на занятиях в спортклубе, повторяла за ним телодвижения.
— Высыпаешь в анатомическую пройму порошок и вдыхаешь. Только зажимай, чтобы ластик не пошел выше по дыхательным путям. Потом берешь носовой платок. Немного отворачиваешься и вынимаешь ластик — часть порошка прилипает к ластику, и ты вынюхиваешь не все. Я так на втором курсе играл в «кто первый нанюхается».
Я намотала эти сведения себе на ус.
Спустя несколько часов кто-то тихо открыл входную дверь.
— Что, удивлена? — послышался в прихожей знакомый голос Макса.
— Я уже ничему не удивляюсь. Когда дубликат успел сделать?
— Не фига было нажираться в одиночестве в «На лестнице»!
— Вот ты скотина.
— Я тебя тоже очень ряд видеть. — Он поцеловал меня холодными от мороза губами. От него пахло улицей — холодом, ветром, машиной, самолетом, новой рубашкой.
— А зачем Кира опасной бритвой порезала себе вены?
— Ты меня спрашиваешь?
— Ты с ней встречался, а не я. Я лично вела привычно размеренную жизнь, пока ты в ней не появился!
— Ты еще скажи, что тебя многое не устраивает. Только со мной ты решаешься на что-то большее, чем трахнулись и разбежались. Я тебе даю свободу. Ты можешь взять от меня все, что хочешь, — все отдам, последнюю рубашку сниму. — Он рывками расстегнул верхние пуговицы.
Да, меня действительно тянуло нарушать правила и расплачиваться за ошибки многократно, ведь за все нужно платить, за алкоголь похмельем, за секс хламидиозом, сифилисом и абортами, за знания усидчивостью и терпением, за опыт болью и трудностями. Я думала, этим можно купить счастье. Но в магазине две толстые продавщицы сказали, что продукт сняли с продажи, и повесили табличку «учет», нервно качающуюся на леске. Опять не успела.
Как я и ожидала, Макс тут же посмотрел на порошок. Перевел взгляд на меня, улыбнулся, снова обворожительно на стол, опять на меня.
— Кокаин? — спросил он абсолютно спокойным тоном.
— Хочешь? — я не шелохнулась, сидя в уютном кресле с выражением лица Тони Монатана из Scarface.
Он высыпал немного в анатомическую пройму и вынюхал все до кристалла.