Голосом на проводе был Вова, врач, живущий на третьем этаже. Своими медлительными интонациями он напомнил про обещанный ужин и предложил заменить его завтраком.
И что я ему приготовлю?
Кинула в шейкер несколько зеленых яблок, чернику и сливки. Получился мусс. Главное, чтобы пронесло. Не в диарейном аспекте, но я думаю, он и с этим справится — он же врач.
Он пришел в девять и принес пуэр.
Я не любитель бразильского чая. Его хранят в земле, не люблю червяков и членистоногих, хотя корень слова мне и по душе. Вова был из тех правильных мальчиков, которые, переезжая в новый дом, заводили знакомства с обитателями, здоровались со всеми и галантно вели себя в лифте, предлагая соседям помощь. Я таких не перевариваю.
Но только Вова сможет дать простое объяснение тем странным словам в историях болезней Макеевой и Ивановской.
И принесла на кухню диктофон.
Он странно оценил мой жест, но я отшутилась:
— Смотрел фильм «Щепка»? Я тоже люблю наблюдать.
— Наблюдать? Зачем?
— Хочется докопаться до правды.
— Все равно не докопаешься, а если и узнаешь, то сильно пожалеешь. Вспомнил «Щепку», там еще Шэрон Стоун играла, да?
Только вчера думала о том, как бы классно сшить белый костюм, как у Шэрон Стоун в «Основном инстинкте», и поиметь анально и вагинально, а главное — орально все обстоятельства. Другой глагол унесет всю экспрессию.
— Слушай, а расскажи мне, при каких обстоятельствах в крови может находиться метаморфин?
— Морфин… Ну например, если у него последняя стадия рака или другая болезнь с поражением внутренних органов. Вмазывают в больнице под четким наблюдением.
— А у здорового? Есть еще варианты?
— Если он принимал противокашлевые препараты, например «Коделак». Это единственный препарат в свободной продаже, который может так отразиться на анализах.
— Слушай, а вот, например, если два человека имеют одинаковый вес, рост и пол у них при равном количестве «Коделака» будет одинаковое количество метаморфина в крови?
— Совсем нет, зависит от метаболизма.
— Чего?
— Обмена веществ, он у всех разный. Будет колебаться… Если, например, анализы делать в течение пары часов, то примерно одинаковое количество. А зачем тебе это?
— Да так, сюжет делаю.
— Про морфий?
— Нет, про анонимных ненаркоманов.
— В смысле?
— Пытаюсь понять логику человека, имитирующего наркоманию. Пока в вариантах есть только оправдание неудачи и попытка выделиться из толпы.
— Это уже психиатрия. Истерический психоз.
— А мне кажется, расчет.
Вова часто бывал в Первой градской, и я попросила сделать мне анализ крови собственноручно. Ему было интересно с профессиональной точки зрения, мне — с личной.
Договорились на следующее утро.
На прощание я спросила про остальные вещества, оказалось, что тетраканнабиол — это трава, орто-хлорофенил — это феназепам.
Карина говорила, что курила дурь с опиумом, это бы объяснило присутствие морфиновой группы, но где же этот хренов тетраканнабиол?
Прошло не больше минуты, как Вова ушел, и мне позвонили в дверь. Дважды. Жанна.
Она просидела в машине всю ночь, слушала диски своего отца — и была вне себя от опустошения, ждала, пока выйдет Романович, собиралась набраться смелости и закатить скандал, но так и не смогла сдвинуться с места. Еще одна ложь вылезла на поверхность. Она стояла на пороге, так и не убрав ключи от машины в сумку.
— Терять уже нечего, пусти, поговорим!
Жанна зашла и оценивающим взглядом окинула мой коридор, не снимая сапог, прошла к зеркалу. Она напоминала мне французскую вдову: в черном пальто до щиколотки и с прической, как у Моники Белуччи.
— Ну, привет, — она посмотрела на меня с высоты то ли своего возраста, то ли опыта почти замужней женщины.
— Привет! Проходи.
— Неужели здесь это тоже было? — она пальцем провела по широкой колонне.
— Откуда ты знаешь?
— Посидела несколько часов за его компьютером. Поверь, столько нового узнала.
— Он не сохраняет хистори в аське.
— Залезь на форму юных хакеров, много узнаешь. Что бы ты ни делал, есть дат-файлы и еще много информации, которую даже блондинка расшифрует.
В мой огород полетел не просто камень, а какая-то неотесанная глыба из эпохи палеолита.
Жанна неспешно бродила по коридору, стуча каблуками и изучая стены, и вдруг встала передо мной на колени в темной прихожей… Оценивая вид снизу. Дотронулась до ноги — «ноги как ноги, средние ноги», вспомнила я гениальные слова Алисы Фрейндлих из «Служебного романа».
— Что ты делаешь?
— Изучаю. А насчет записей… Не волнуйся, это просто записи, он никому ничего не рассказывал. И мне стало жутко интересно узнать, кто ты такая.
— А почему у него не спросила?
— А зачем?
— Как, узнала бы все из первых уст.
— Услышать очередную ложь и снова делать вид, что я дура? Я не из тех истеричных девушек, которые кидаются кружками в мужей, — или ты так не думаешь?
— Кофе хочешь? — решила я перевести беседу в более привычное для меня русло. Наше общение проходило в режиме «safe mode» — кружками она действительно не кидается.
— Хочу.
Мы прошли на кухню, она села в углу и пристальным безотрывным взглядом, как камера, двигающаяся на телеге по рельсам, изучала рамки с фотографиями: собака, мама, институтские друзья. Каждого из них она рассматривала, как искусствовед Рембрандта.
— С сахаром?
— А он как пил? — не отрываясь от фотографий на стенах, поинтересовалась Жанна.
— С сахаром и молоком.
— Мне так же… Я все пытаюсь понять, что он чувствовал. Как это — быть с тобой, — впервые она своими натуральными глазами установила серьезный контакт двух, не сказать что противоборствующих, но стихий.
Я поставила чашку с блюдцем прямо перед ней и села напротив, ошарашенная всем происходящим.
— Как часто это было? Где? Пойми, я хочу просто понять и ничего более.
— В последнее время… — я пыталась намекнуть на редкость этих встреч.
— Понятно, — Жанна делала скоропалительные выводы.
— Нет, ты не поняла. Не так часто, мы могли пару месяцев не видеться, а потом несколько раз в неделю, это не измена — это просто секс.
— Пойми, я взломала все — почту, аську, документы, ночами ковырялась с телефоном — пробивала набранные номера и принятые звонки, все надеялась, что было еще несколько, что вы сменялись, я даже думала о том, что было бы неплохо ему переспать с Кариной, но нет — была ты и была я. И ты мне будешь говорить, что это просто секс?
— Ты простишь его? — монохромными нотками задала я suck’раментальный вопрос.
— Это я и пытаюсь понять, знаешь, когда ты открываешь обратную сторону Луны — невозможно остановиться. Ну прощу я его, все, вроде, вернется в нормальное русло. А я пытаюсь разобраться, что было в вашей связи, чего не было у меня?
Глупо, меня волновал тот же вопрос.
— Ты хочешь, чтобы я тебе все рассказала?
— Нет, мне не нужны слова, мне нужны чувства.
Она допила кофе, прокрутив гущу по дну круговыми движениями. Я потянулась к пачке сигарет.
— Можно?
Я протянула ей сигарету.
Жанна курила мой ментоловый More, затягиваясь и изучая дематериализацию дыма и вкуса. Фокусировала взгляд на мне и снова увлекалась дымом.
— Я у тебя в ванне полежу, ты не возражаешь? — не дождавшись ответа, она скинула пальто и свитер, положив на подоконник.
Интересно, а может, она нашла тот самый рассказ?
Я стояла и изучала ее телосложение. Рост почти как у меня. Волосы темнее, лицо вытянутое, натуральный цвет глаз — карие, темные, почти черные. Да, она была несколько полнее меня, бедра женственные, при моей костлявости — она явно выделялась мягкостью. И грудь больше, я думаю, как у Линды, размер четвертый.
Я села на красный коврик и смотрела на ее руки. Нас отличали кости — она была шире сложена, из-за чего и казалась полнее. По всем мясистым участкам были видны стяжки от похудания. Я посоветовала витамин А.
— Что он делал, когда лежал в ванне? Что ты делала?
— Играли в «водолазов», — я начала нервно смеяться.
— Так вот откуда это игра. Она распространилась, кстати. Поиграем?
— В смысле?
— В водолазов, — она улыбнулась.
— Я как-то не в настроении, ты прости, — я до сих пор пытаюсь прийти в себя. — Меня начинают пугать связи интимного характера.
— Тогда просто покажи мне свою спальню. Да не бойся ты меня.
Я дала ей полотенце и завернула еще одним волосы.
Жанна несколько секунд стояла в дверном проеме спальни, не решаясь зайти, потрогала стены, картины, диван, пол — все в кромешной темноте.
Мы незаметно сели на край кровати. Она положила руку мне на коленку, аккуратно и медленно двигалась к внутренней стороне бедра.
Мы незаметно сели на край кровати. Она положила руку мне на коленку, аккуратно и медленно двигалась к внутренней стороне бедра.
— А как он начинал?
— Иногда прямо как заходил, не давая сказать «привет», иногда мы ложились спать, он просто делал массаж, потом просыпались около трех ночи, иногда за компьютером — по-разному…
— А ты, ты начинала?
— Да, в сорока процентах случаев…
— А сейчас можешь?
— Так странно, еще год назад я рыскала по Интернету в поисках твоего «ЖЖ», мне хотелось понять, почему он с тобой, узнать хоть что-то — но пусто, никаких данных, фотографий, упоминаний, компроматов, а сейчас предлагаешь заняться не сексом и не любовью, а чем-то лежащим между этими категориями. Как колода перетасовалась.
Мне было тяжело решиться. Я однажды целовалась с девушкой на спор в Испании, но это было много лет тому назад…
— Ты ничего не теряешь, это все в образовательных целях, — уверяла Жанна.
Я взяла ее за руку и отвела к входной двери, она провела пальцами вдоль брови.
— А сейчас ты снова зайдешь.
Выполнив мое указание, она прикрыла дверь и погрузилась в проем между двумя входными дверьми — одна железная пуленепробиваемая, а вторая под интерьер — между ними пространство в ширину двери и глубиной шестьдесят сантиметров.
Я прождала ее около минуты. Погасив свет, я увидела, как она медленно опускает ручку двери.
— Он делал это быстрее.
— Он когда-нибудь фотографировал тебя?
— Видимо, только тебя.
— Никогда. Только оплаченные модели.
Мы переглянулись. Откуда-то пришла готовность идти до конца.
Я представляла себе, что я — Романович, она то же самое, то есть по логике вещей в моей квартире Алек целовал сам себя. Однако в этом странном онанизме участвовали две женщины. Это было то самое 2, замещающее 1+1.
Она с мужской силой толкала меня ниже и гладила по волосам.
— Так вот как это… Когда тебе девушка делает минет, — и, переждав минуту, спросила: — А как он это делал?
— Самый запоминающийся был кунилингус, когда я сидела, уставившись в монитор, и переписывалась по аське.
Мы подошли к компьютеру. Жанна отодвинула кресло от письменного стола и жестом предложила мне присесть.
— Он есть в Сети? Посмотришь? — Она положила свои прохладные ладони мне на плечи и пальцами наигрывала нечто музыкальное, но неслышное.
— Да. Написать ему?
— Просто пожелай ему…
— Гореть в аду?
— Сладких снов. — Жанна перешагнула через компьютерное кресло, на котором я сидела и уселась мне на колени, загораживая монитор спиной.
— К черту Романовича. Пускай мучается кошмарами и горит в аду! — Она поцеловала меня как-то осторожно, без превалирующей похоти, но игриво. Неловкость чувствовалась только в первые секунды, за ней пришло желание… Очередной парадокс. Как и две женские майки в ногах, не сорванные зубами, а аккуратно снятые.
— От тебя Алеком пахнет. Приятно так.
Сняв с меня трусы, она посмотрела на бирку Nina Ricci со словами «Надо будет себе такие же прикупить». Для женщины становится привычным чувствовать короткие волосы, щекочущие кожу ног, а еще мужчины руками держат ягодицы, ритмично сжимая — как будто это створки, которые в любой момент могут закрыться.
— Что ты чувствуешь?
— Странные ощущения.
— Вибратор есть?
Я кивнула головой и написала Алеку: «Прости, не до тебя».
Мы лежали в кровати, в молчаливом ожидании позднего вечера. С первых сумерек в сумках начали звонить телефоны, и так, пока на дисплее не высветилось Battery low.
— А знаешь, я не боюсь увидеть его имя на твоем дисплее.
— Прости меня.
— Ты ни в чем не виновата. Мы же друг друга не знали.
— Я называла тебя шваброй.
— Не так уж страшно… А я тебя ненавидела. И сейчас ненавижу, но это проходящее.
Мы посмеялись. Выкурили еще по сигарете. Она высушила волосы феном и забрала в короткий конский хвост. И поцеловала на прощание, странный влажный поцелуй. С ноткой порнографии.
Я позвонила Насте и попросила ее приехать.
— Насть, я только что с девушкой переспала!
— А я испанский летчик!
— Я серьезно, не поверишь с кем…
— Не поверю.
Настя теперь боится оставаться у меня ночевать и подозрительно косится на все мои действия. Я в шутку набросилась на нее и укусила за нос, так она схватила телефон и позвонила Гоше, констатируя факт «Маша сошла с ума»!
Тоже мне, Америку открыла.
* * *— Ты с женщинами спала? — почти испуганно спросил мой герой.
— Да, а ты удивлен?
— Честно говоря, да! По многим причинам!
— Ты не волнуйся, лесбиянкой я не стала! С тобой же я сильно после этого спала!
— Я вообще ничего не понимаю!
— Слышишь, за окном идет дождь? Только не оборачивайся, просто послушай!
— Слышу, — произнес он почти шепотом, не открывая глаз.
— Ты его не видишь. Ты веришь, что он на самом деле идет?
— Верю.
— Вот так и меня слушай. Просто слушай и верь!
Он не поднял век, а я обняла его, обвив ногами и руками, и поцеловала.
— Просто постарайся мне поверить!
— Зачем?
— Я хочу, чтобы ты мне верил. Я устала. Я очень хочу, чтобы мне верили и чтобы это был единственный факт. Самый важный.
Я отошла позвонить, закрывшись в ванной и включив воду. Звук похож на ливень. Я закрыла глаза и начала очередной монолог.
— Вот зачем ты умер? Я же почти тебя любила. А потом так сильно ненавидела. А сейчас я так скучаю, ты даже представить себе не можешь, как я скучаю. Я хочу взять тебя за руку и попросить прощения за все, что ты мне сделал. За окном все тот же дождь. Дождь — это воспоминания. И не ревнуй.
Нажат сброс.
Когда человек умирает, остается голос, автоответчик пишет послания все так же, как когда он был жив, пока не закончится свободное место, будет мой голос, только так я могу все сказать. Иначе нельзя.
Я вернулась к тому, кто укрыл меня одеялом и дал стакан с соком. От рассказа пересохло в горле, а я почти ничего еще не объяснила. Сухими, как пустыня, губами я начала снова пускать слова в беззвучие вечера.
— Кому ты постоянно оставляешь послания?
— Другу.
— А где он?
Я показала пальцами наверх!
— Живет на этаж выше?
— Нет, ты не понял. Он там. Высоко там!
Герой моей книги поднялся с кровати.
— О чем ты? Он что, умер?
— Да.
Завтрак с кодеином
Всю ночь я не спала, закутавшись в одеяло, бродила по квартире и пугливо посматривала на дверь гардеробной.
— Давай выходи, моя совесть, коли ты там имеешься! Что, страшно? Ага, мне тоже не по себе.
Дерзкими шагами, в сапогах на огромных острых шпильках, пронзающих лед, я дошла до дежурной аптеки и купила бутылку «Коделака», я развратно подняла ногу для того, чтобы поставить сумку и найти кошелек — юбка разрезом оголила бедро. Кассир смутился. Меня это веселило.
В теории я очень люблю зиму — снежинки, прилипающие к стеклу, горячий чай, уютные кофейни, мягкое безропотное общение, тепло родного тела — оно ощущается зимой намного сильнее, когда, высовывая нос из-под одеяла, чувствуешь дуновение холода и заново утыкаешься в близкого тебе, пусть даже иногда и периодически, человека.
На практике я ее ненавижу — вечные пробки, замороженные пальцы, долго ловящееся такси, слякоть, потные люди… Длинные пальто, сковывающие движения, мертвые животные на себе, ранняя темнота, поздние и скупые кроваво-красные рассветы. Вот так, под взглядами прохожих и водителей, роскошная и вызывающе сексуальная девушка идет, укрываясь рукавом от метели и держа в черных кожаных перчатках «Коделак». Пить его невозможно, более мерзкой микстуры я не пробовала давно, купила Perrier и запивала, как водку, рассевшись на грязной лавке во дворе. Какой-то дедок выгуливал золотистого ретривера и странно посмотрел на девушку в полушубке из хорька, распивающую странную микстуру на детской площадке. Все действия были почти автоматическими: глоток «Коделака» — сморщилась — запила — закурила — снова глотаю…
Я набрала Вове. Мы сели в его «Ленд Крузер» (хорошо же нынче врачи зарабатывают) и выехали на Ленинский проспект. Шел снег, крупными хлопьями прилипая к стеклам, — все было таким белым, не было асфальта, Москву накрыло новой простыней, девственной, спокойной. Так уютно.
Возле Salita Вова спросил, не тошнит ли меня. Честно говоря, после его вопроса мой кишечник и вправду захотел извергнуть морфинообразный завтрак.