Неслабо: в серую иномарку запихивала свой мешок с семечками хорошо знакомая нам бабка.
– Наторговала! – присвистнул Алешка.
Хороший товар, значит, если эта бабка продавать свои семечки ездит на собственной машине. Золотые семечки!
Бабка тем временем впихнула мешок и села за руль, сбросив на плечи свой старый платок. И мне показалось, что сама она не очень-то и старая. Помолодела, как только в машину села. И вылетела с площади на шоссе, как Шумахер.
– Вот, Дим, – назидательно произнес Алешка, – как люди живут, у которых ремесло в руках!
Какое уж там ремесло…
Когда мы садились в московскую электричку, мне показалась знакомой еще одна фигура. На этот раз на платформе. Эта худощавая и невеликая фигура, немного сутулясь, придерживая от ветра шляпу, суетливо куда-то поспешала. Я уже дернул было Алешку за рукав, но фигура смешалась с толпой пассажиров и исчезла. Но я эту фигуру так и не опознал. По-моему, она села в соседний вагон.
Алешка тем временем расправил на коленке обертку с Аленкой и стал ее изучать.
Он вертел ее, складывал, разворачивал, изучал с изнанки, смотрел на свет. Вздыхал и тяжело пыхтел. Словно не с бумажкой возился, а с лопатой на огороде.
Наконец он сложил обертку и сунул ее в карман:
– Нет, Дим, это не шифровка. Никаких там, Дим, этих… тайнозаписей нет.
– Тайнописи, – поправил его я. – Ну и что? Съел он шоколадку и сунул обертку в столбик. Чтобы не сорить на мосту.
– Я тебя умоляю, – скептически усмехнулся Алешка, – сунул в четвертый столбик! Там, где написано «Аленка»! Ничего это и не случайность. Это, я догадался, такой у них пароль. Чтобы шпионы столбиками не ошибались.
– Уж до четырех-то они считать умеют, – возразил я. Но почувствовал, что Алешка в чем-то прав.
Что и показало ближайшее будущее.
Мы вернулись домой до прихода мамы и избежали вопросов: «Где вы бегали? Как дела в школе? Почему не сделали уроки?»
– Завтра, Дим, – сказал Алешка, – опять поедем в Малаховку. Опять деньги нужны. У кого займем?
– Лех, ведь их отдавать нужно, – осторожно напомнил я.
– Отдадим! Маринка нам дала сто рублей, так? Мы у кого-нибудь занимаем двести, так? Сто отдаем Маринке, а на сто едем в Малаховку. Одного долга нет! Здорово?
– А другой долг? Двести мы как отдадим?
– Займем еще у кого-нибудь. Триста. Двести отдадим: еще одного долга нет.
– И так далее? – спросил я. – Давай уж сразу тыщу займем.
– Тыщу нам не дадут. Мы с тобой еще не очень совершеннолетние. Все, я пошел к Полпалычу. Раз сегодня четверг, значит, пенсия у него еще цела.
– Сегодня вторник, – напомнил я.
– Тогда – тем более. – И он хлопнул дверью.
А вернулся не очень скоро. И какой-то он был задумчивый.
– Достал? – спросил я.
– Что? – переспросил Алешка.
– Деньги! Ты зачем к Полпалычу ходил?
– А… Достал. – Алешка вынул из кармашка двести рублей и отдал их мне. – Достал… И застал.
– Кого застал?
– Дим, когда я пришел к Полпалычу, у него на вешалке шляпа висела.
– И что? – Я кивнул на нашу вешалку, где лежала на полке папина шляпа, которую он никогда не носил.
– А то! Это шляпа, знаешь, чья? Витькиного бати! Я, пока Полпалычу зубы заговаривал, в комнату заглянул. А там…
Ну, думаю, там Викин папа с пулеметом.
– А там, Дим, на столике шахматы. И сидит над ними, размышляет Витькин батя. Вот уж не думал, что Полпалыч будет со всякими шпионами в шахматы играть!
Алешка расстроился. А я вдруг вспомнил эту шляпу! Это я ее видел на платформе в Малаховке…
Глава V УРОКИ АНГЛИЙСКОГО
Недалеко от нашего дома, прямо на проспекте, стоит красивое здание с рубиновыми буквами наверху – «Электроника». Эти громадные буквы ярко горят и днем, и ночью. Раньше здесь был какой-то научный институт, в котором что-то разрабатывали ученые-электронщики. Он был немножко секретный, но все местные жители об этом институте знали. Сейчас в этом красивом здании никакого института нет, его «упразднили», но «Электроника» осталась. Здесь теперь большой магазин, где продают телевизоры, видаки, компьютеры и все тому подобное. Правда (это мы подслушали один папин секретный разговор), от этого института осталась небольшая лаборатория. Где-то на задворках «Электроники». Небольшой домик, окруженный забором с глазка́ми видеонаблюдения и с охранником возле железной калитки.
Одним словом, знаменитая «Электроника». И наш сосед Полпалыч – тоже человек знаменитый. Он был раньше каким-то ученым и директором этого института. А потом немного состарился и стал пенсионером. Но из родного института, вернее, из его остатков, его не до конца уволили. Иногда его приглашали на консультации, когда у них там что-то не ладилось.
Когда институт превратили в магазин, Полпалыч очень расстроился и даже заболел. И вышел из больницы худеньким и маленьким. И как-то пошутил: «От меня только половинка осталась». Может, еще и поэтому его стали называть вместо Пал Палыча – Полпалычем.
Он очень славный человек. И никогда мусор мимо урны не бросает. А в хорошую погоду сидит во дворе и играет с кем-нибудь в шахматы. Но все реже и реже, потому что ему не хватает партнеров. Полпалыч очень умный и быстро выигрывает. Правда, один раз он все-таки проиграл. Нашему Алешке.
Наш Алешка все время чем-нибудь увлекается. Один раз он увлекся шахматами. Обыграл меня, папу, маму – она больше любит шашки, игру в щелбанчики, и ее нетрудно было обыграть в шахматы. И Алешка решил поиграть с Полпалычем. Он заранее выучил по книге наизусть какую-то знаменитую партию и взял ее за основу. Полпалыч схватился за голову, получив мат в три хода.
– Блестяще! – восхитился он. – Ты сейчас сыграл, как великий Алехин! У тебя блестящее будущее!
– Я знаю, – скромно согласился Алешка.
С той поры они больше в шахматы не играли. У Алешки появились новые увлечения, а Полпалыч побоялся еще раз проиграть пацану, который, как он выразился, раз в семь его моложе.
Теперь вот, оказывается, у Полпалыча появился достойный партнер.
– Мы сегодня никуда не едем, – решительно сказал Алешка. – У меня сегодня курсы английского языка. Надо вымыть руки и уши.
Какая тут связь – не знаю.
– Мама велела, – объяснил Алешка. – Она говорит, что в чужой дом нужно ходить с чистыми ушами. Ты разве не знал?
Знал. Я даже больше знаю: в своем доме тоже нужно ходить с чистыми ушами. Но эту новость я Алешке не сообщил. Все равно не поверит.
Он запихнул в свой школьный рюкзачок учебники и тетради и сунул туда же коробку шахмат.
– А это тебе зачем?
– Пригодятся, – лаконично ответил Алешка. – Мало ли что…
Когда Алешка возвращается под родной кров с загадочным лицом – значит, предстоят большие события. И в этот раз, вернувшись с «курсов иностранного языка», он сразу же вовлек меня в эти новые события. Лучше бы он этого не делал. Все эти дни история со «шпионской» пленкой не казалась мне серьезной – просто ряд совпадений. Все выяснится и образуется. А вот тут… Вот тут-то и я задумался. После Алешкиного рассказа.
…Они с Вики немного позанимались английским.
– Ты не очень способный, – признала Вика. – С тобой придется поработать.
– Давай лучше в шахматы сыграем, – предложил Алешка.
– Может, это и лучше, только я не умею.
– Я тебя умоляю! Это элементарно. Я тебя научу. Только чайник поставь.
– Зачем?
– А я люблю чай пить, когда кого-нибудь учу играть в шахматы.
Вика пожала плечами, но чайник поставила.
– И бутерброды сделай, – сказал Алешка.
– Ты любишь и бутерброды есть, – догадалась Вика, – когда в шахматы играешь?
– Можно и печенье какое-нибудь.
– Холестерин будешь? Или кашу? Как у вас.
– Обойдусь. Садись. Вот у этой фигуры нейм из ферзь. Она самая мейн…
Урок начался.
– Ты не очень способная, – отомстил Витьке через некоторое время Алешка. – С тобой придется поработать. Лучше я твоего папу дождусь и с ним сыграю.
– Обойдешься, – отрезала Вика. – Мой дэд ни в шахматы, ни в шашки, ни в карты играть не умеет.
– Не очень способный? – Алешка глазом не моргнул, услышав эту новость.
– У него нет времени на всякую ерунду. Он читает лекции в университете.
– Вслух?
– Что вслух?
– Лекции читает вслух?
– У вас в школе, – сказала Вика, – очень оригинальные бойзы.
И она не ошиблась…
– Дим, это срочно! Наблюдение за шахматами. Поручается тебе.
Задание хорошее. Простое и приятное. Нынешний сентябрь установился солнечный и теплый. Жильцы нашего дома, казалось, больше времени проводили на улице, чем в своих квартирах. У нас хорошая детская площадка, которую освоили не только детишки, но и взрослые, и собаки. С утра до вечера здесь копошатся в песочнице малыши, покачивают коляски молодые мамы, не отрываясь от книги или плеера. Пожилые пенсионеры, кто с газетой, кто с шахматами, коротают здесь свое свободное время под теплым осенним солнцем, в тени желтеющей березовой листвы. Тут же вертятся собаки, гоняются за мячиками, друг за другом, заливисто лают на ворон, которых вся эта кутерьма не беспокоит – они копошатся в ветвях, зачем-то поправляют старые гнезда и роняют тяжелые капли на книги, на газеты, на шахматные доски, на шляпы пенсионеров.
Меня это все здорово устраивало, потому что за лето я не то что не прочитал «Войну и мир», а даже и не начинал ее. А первое сочинение у нас как раз по ней и намечалось. Алешка, правда, сперва со страхом глянул на два толстых тома, но тут же меня успокоил:
– Ерунда, Дим, напишешь.
– Напишу, – вздохнул я, взвешивая в руке книгу.
– А что? Самое главное: напиши, что война – это плохо, а мир – это хорошо. Наболтай еще чего-нибудь и спиши какую-нибудь французскую речь.
Я вот посмотрю, как он сам выкрутится, когда пойдет в девятый класс! Если его, конечно, раньше из школы не выгонят. Или завучем не сделают, вместо Артоши.
– А что наболтать? – решил я его проверить.
– Ну, что хочешь. Только со смыслом. Там, например, что война разлучает эти… как их?.. любящие сердца. А мир, он соединяет людей и ведет к светлому будущему. Пьер Болконский – хороший, а Наполеон Ростов – не очень, но зато – француз.
Да, быть ему завучем! Через пару лет…
Я сунул книгу под мышку и спустился во двор. Меня встретили солнечные лучи, шелестящая листва и собачий лай во все горло. Даже не слышно, как пищат дети. И каркают вороны.
Возле столика, где была разложена шахматная доска и за которым задумчиво сидели Полпалыч и Викин батя, нашлось и для меня местечко, на соседней скамейке. Я рассеянно поздоровался, сел и раскрыл книгу. «Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер…» Что она там говорила, я в этот раз так и не узнал. Я слушал не Анну Павловну, а наших шахматистов. Вернее, не слушал, а подслушивал. Не забывая при этом скользить глазами по строчкам и перелистывать страницы.
А разговор был интересный. Только очень медленный. Сделают ход, подумают, потом обронят фразу и снова думают. Вот как они говорили, с огромными паузами.
Полпалыч. Ладья так не ходит, Вячеслав Григорич.
– Просто – Слава, Павел Павлович.
– Хорошо. Тогда – просто Паша. Так ходит слон.
Слав а. Скучаете на пенсии, Паша?
Паш а. Некогда. Так конь не ходит.
Слав а. Никак не запомню. Эти слоны, лошади… Значит, не скучаете без любимого дела?
Паш а. А я его не бросал. Продолжаю кое-какие разработки. Консультирую коллектив лаборатории.
Слав а. Коллектив хороший?
Паш а. Раньше был лучше. Грамотнее. А сейчас молодежь пришла. – Тут Полпалыч поморщился. – Не очень эрудированная. Так пешки не ходят, это же не конь.
Слава. Да, молодежь нынче не шибко грамотная. Телевизор смотрят, а книг не читают. Спроси их про «Войну и мир» – только глазами хлопают.
Паш а. Вам шах, Слава. Принимайте меры. – Оба долго думают. – Один мой коллега считает, что все нынешние техногенные катастрофы – результат всеобщей неграмотности.
Слав а. Абсолютно с вами согласен, Паша.
Паш а. Если человек воспитывается на хорошей литературе, он развивает в себе многие качества. А самое главное – чувство ответственности за свое дело, за свою работу… Вам мат, Слава.
Слав а. Еще партию?
Паш а. Почему бы и нет?
Тут они поменялись фигурами, а я успел подумать, что разговор этот совсем не зря затеял Викин папа Слава. И снова, перелистнув страницу, я обратился в слух. Не забывая бегать глазами по строчкам и морщить лоб.
– Вам, Паша, надо работать с молодежью. Устройте им какой-нибудь литературный вечер. Какую-нибудь лекцию, например о традициях и тенденциях современной российской литературы.
– Эх, голубчик Слава, какие вечера, какие лекции! Мы ведь не фирма ООО, а вполне нищая организация. А лекции сейчас даром только дураки читают.
– А я – как раз такой дурак, Паша. Я бы с удовольствием встретился с вашей молодежью, вправил бы ей мозги. Я ведь большой специалист по литературе! В Америке лекции читал. С большим успехом.
– Да что вы! Как интересно! Вам опять мат, Слава.
– Эх, Паша! Сколько я этих матов за свою жизнь наслушался… То есть получал. Вам и не снилось… Так что, проведем культурное мероприятие?
– Проведем, – кивнул Полпалыч, складывая фигурки в коробку. – Только надо разрешение у начальства получить. Мы ведь шибко секретные.
Тут Слава, Викин батя, захихикал:
– Да что мне ваши секреты? Я ведь в них ничего не понимаю. Да и не поведете же вы меня в свои тайные кабинеты.
– Не поведем. У нас маленький зал есть, для совещаний. Там и соберемся.
Когда они встали и, тепло попрощавшись, расстались, я заметил, что книга мною «прочитана» уже до половины. Неслабо!
Лешка, видимо, наблюдал за нами из окна. Как только я остался один на скамейке, он тут же вылетел из подъезда. Я не стал ждать его вопросов и прямо сказал:
– Славик – настоящий шпион. Он к секретной лаборатории подбирается!
– Оболенский! – Любаша вызвала Алешку к доске и при всем классе сделала ему выговор: – Ты стал хуже учиться. Ты слишком много времени тратишь на всякую ерунду. Почему твоя мама до сих пор не пришла в школу? Она знает, чем ты занимаешься в этом ужасном подвале? Зачем тебе какой-то самолет? Куда ты собираешься на нем лететь? Почему ты молчишь?
– Слишком много вопросов, – буркнул Алешка куда-то в угол.
А мне он потом сказал:
– Дим, Любаша ко всем придирается, кто ходит в самолетный кружок. Она Васька за что-то очень невзлюбила.
– Я знаю, – сказал я. – Она в него сначала влюбилась, а он – нет. И недавно Васек ее очень обидел.
– Ты что, Дим! – возмутился Алешка.
Он прав, конечно. Чтобы Васек обидел учительницу или женщину – такое даже обезьяне не приснится. Но все-таки это произошло. Совершенно случайно. Неумышленно.
Дело было так. Я уже говорил, что Любаша – крохотная, и даже среди своих учеников она не выглядит учительницей. И вот на большой переменке, в рекреации, весь Алешкин класс тусовался вокруг Любаши. А тут как раз проходил Васек с материалами для самолета на плече. И он, осторожно пробираясь через эту мелюзгу, легонько взял Любашу за руку и сказал: «Посторонись, девочка, как бы мне тебя не задеть». Любаша и так сильно страдала из-за своего мелкого облика, а тут – смертельно обиделась. И перешла на сторону Артоши. И тоже стала жаловаться на Васька директору.
– Он отвлекает моих детей от учебного процесса, – ябедничала Любаша. – Они все бредят этим самолетом. А они должны бредить учебным материалом! Ваш Оболенский, например (это про нашего Алешку), на всех уроках рисует всякие схемы и фюзеляжи. И болтает по мобильнику.
– Оболенский-младший, – отвечал директор, – мальчик с изюминкой. Он просто так на уроках фюзеляжи рисовать не будет. Вам вот об этом надо подумать – почему он не бредит учебным материалом?
Однажды даже из-за этого самолета состоялся педсовет. Мы его без проблем подслушали. А на педсовете была даже какая-то шишка из вышестоящих. Артоша нападала на директора, а Любаша ей подпевала.
– Вы, Семен Михайлович, – верещала Артоша, – собираете в школу всякий непрофессиональный элемент. Что может дать нашим учащимся этот зеленый и не совсем здоровый лейтенант? Прожекты какие-то строит. Летать они собираются! Нам успеваемость нужна и дисциплина, а не крылья для полета.
Семен Михалыч спокойно и даже устало в который раз объяснял:
– Крылья тоже нужны. Все наши двоечники и хулиганы сплотились вокруг этого самолета. Двоечники уже стали троечниками. Хулиганы курить бросили. Они даже возле школы порядок обеспечивают.
(И это тоже правда. Ребята-самолетчики, самые боевые в нашей школе, сплотились и дали такой отпор ОПГ им. Владика, что на стадионе даже по вечерам стало спокойно.)
Тут Любаша начала было подпевать Артоше – про Оболенского-младшего, но завуч уже разошлась вовсю и стала запугивать педагогический состав возможными последствиями.
– А вы не думаете, Семен Михалыч, что под этим самолетным кружком может скрываться что-нибудь очень серьезно-негативное? А вдруг этот фантастический самолет и правда полетит? Над столицей нашей Родины? А вдруг он упадет на правительственное здание?! Отвечать за это придется нам с вами. Вернее, отвечать будете вы, как человек, допустивший это безобразие в стенах школы. Вы даже себе не представляете, что могут натворить современные дети!
– Бомбу сбросят? – усмехнулся Семен Михалыч.
– Я не удивлюсь.
Словом, самолет рождался в муках.
Его уже было видно. Он стоял на трех колесах от детской коляски, раскинув ажурные, еще не обтянутые крылья. Маленький такой, одноместный.
Сам Васек занимался доводкой деревянного винта, а ребята прилаживали в носу самолета моторчик от старого мотоцикла.
Наш Алешка, сопя и пыхтя, крепил к сиденью ремни безопасности.
– Видал, Дим? – гордо спросил он. – Скоро полетим.
– В Америку? – спросил я с легкой завистью.
– В Малаховку, – хихикнул Алешка, усаживаясь в кресло пилота и пристегиваясь ремнями. – Без всяких билетов.
Ребята затянули болты крепления и пошли к умывальнику. Васек снял с верстака винт и стал насаживать его на вал двигателя. Самолет сразу стал похож на настоящий.